Во всем остальном обучение Елизаветы было мало обременительным, приличного систематического образования она так и не получила. Время ее было заполнено верховой ездой, охотой, греблей и уходом за своей красотой.
Возок вез ее в Коломенское, в края, где она бегала босиком по траве и ловила головастиков на берегу широкой поймы. Неотступно ее маленькую свиту сопровождали две скользящие тени, а за высоким забором теремного дворца ждал их потешный шут, более напоминавший уже забытых всеми скоморохов.
– Москва бьет с носка и слезам не верит, – глядя на возок с высоты Дьковского холма, сказал Брюс, добавил, – Да утрет всякому, кто их прольет.
– Ты это к чему? – скользнула к нему серая тень.
– Любит Москва обиженных…и грешников любит. Одно слово – град судьбы звездной. Не надо было Катерине сюда Елизавету отпускать, – он повернулся к тени, – Какими судьбами?
– Пролетными ветрами, – отбила тень, – Ходит слух, что едет тайком светлейший, будет счастье искать, горе мыкать.
– Ты загадками не загадывай, – улыбнулся колдун.
– Могу и прибаутками. Не первый раз скоморохом ходить, – тень заколыхалась, и Брюс понял, что она смеется, – Ищет Меньшиков Конана Осипова.
Кладоискателя московского, легендарного, того, что сокровища московские под землей зрит.
– Пошто ищет?
– Хочет через него злата-серебра не меряно, а более хочет Александру имать.
– Найдите Конана первыми и ко мне в Сухареву башню, у меня к нему сговор будет, – тень кивнула и пропала, сдутая налетевшим ветерком, а Брюс повернулся и пошел к Гусь-камню, что лежал в овраге.
Конана к башне привели воры. Лихой народ московский, который всегда в ней был и будет, сколько бы город этот на земле не стоял. Привели и отступили в темноту. Он с ужасом посмотрел на громаду башни, но смело шагнул в неожиданно открывшуюся сама собой дверь, окованную железом. Вошел, прошел далее в каминную залу, где у ярко горевших поленьев сидя в высоком кресле, ждал его чародей.
– Здрав буде Конан. Нашел библиотеку колдовскую, что в подземном Кремле спрятана? – огорошил его вопросом колдун, – Али ты пророчества Симоновы ищешь? – еще больше огорошил Брюс.
– Нет, колдун. Не нашел, – смело ответил Конан, – Не даются книги в руки, уходят как помрак.
– А что тебе боле надобно? Золото или истина? – на кладоискателя смотрели два угольно-черных глаза.
– Золото, – помявшись, ответил он, – На кой мне истина. Она истина эта у кажного своя. Да потом, говорят, древние баяли, что истина в вине. Так что за золото, я любую истину куплю.
– А что тебе дороже золото или честь воровская? – глаза не мигали и буравили насквозь, так, что соврать просто не было мочи.
– Честь! Не будет чести и золото не к чему. Умыкнут. Прибьют люди бесчестные, потому, как каков ты – такие и к тебе тянутся. Будешь с честью знаться и золото сохранишь, коли, в руки приплыло, не будешь – все равно уйдет, – вор тряхнул волосами, и Брюс понял, не лжет.
– Тогда топай сюда к сундуку, – он показал рукой на стоящий рядом с ним ларь, – Вишь книга колдовская? – взял в руки, нанизанные на золотую цепь деревянные дощечки, посчитал, – Раз,…семь, – повертел, показал на них странные знаки, – Книга эта была у царя Соломона, мудрейшего из царей. Она открывает хозяину своему все тайны подземные. Кто ее читать умеет, тот знает, у кого чего спрятано, и в каком месте. Хочешь ее?
– А тебе, что без надобности? – недоверчиво спросил Конан.
– А мне зачем. Я золото, каменья здесь в башне сам делаю. По воздуху летаю. Смерти не страшусь, потому, как вечно живу от живой воды. Так вот в сундуке она и пылится, – два черных буравчика сверлили мозг гостя.
– Что хочешь колдун? Душу?
– На кой она мне! – захохотал Брюс, – Пропитая, да проворованная, да по девкам растасканная.
– Так что?
– Найдет тебя Меньшиков, светлейший князь…
– Так тебе и найдет! – вскинулся Осипов.
– Найдет, найдет, сам поможешь, чтоб нашел. Будет спрашивать, как ему Александру дочь Петра отыскать…
– Так нет такой! – опять вскинулся Конан, – Нет такой в Москве. Я тут кажну мышь знаю, кажного таракана запечного.
– Значит, найдешь, где была и куда сплыла. И покрывателя ее найдешь в жидовских слободах. Понял? – Брюс сделал паузу, дождался молчаливого кивка, – Потом князь будет «кладовник» твой из тебя выпытывать, – он жестом остановил гостя, – Отдай. Там все равно уже нет ничего. Лешаки и кикиморы перепрятали. Книги где, не говори, да и там уже нет ничего. Золото захочет? Укажи ему клад Малюты Скуратова…
– Нельзя тот клад трогать! Заговоренный он! Самим волхвом Бомелием заговоренный! На нем проклятье лежит. Стужа сибирская, да мороз трескучий! – вор аж задохнулся от страха.
– Вот его и отдай, – спокойно сказал Брюс, – На тебя проклятье не падет. Бомелием говоришь? – улыбнулся, – Тогда точно не падет. Иди Конон. Помни, что мне сказал. Честь – дороже золота. Пока то помнить будешь, будешь, сыт, пьян и нос в табаке. И жить будешь вечно, как вечный король воров на Москве. Забудешь – смерть примешь в одночасье. От волхва Бомелия, – опять улыбнулся, и в улыбке его было что-то бесовское, – А чтобы и в пьяном угаре того не забывал, смотри на московского ворона, он тебе всегда напомнит. Прощай. Меня не ищи. Книгу не теряй. Иди.
Конон Осипов встал и пошел из жарко натопленной горницы, неся в руке колдовскую книгу, а по спине его бежал холод могилы, и руку жгла та книга жаром адского пламени.
Заплечных дел мастера светлейшего князя Александра Меньшикова притащили пойманного вора в дом у Поганых прудов, где столовался в дни приезда в Москву их владетельный господин. Взяли Конана тихо и споро в торговых рядах в Занеглинье. Один только старый ярыга Влас сокрушался и, мотая головой, приговаривал:
– Что-то здесь не так братцы. Что-то не так. Не было такого на Москве, что бы вор и от догляду уйти не смог. Не было. Не ндравиться мне все это. Есть здесь какая-то закавыка.
Однако притащили Осипова без лишнего шума пред светлые очи, для порядку дав по соплям и намылив шею.
– Прости за то, что мои ребятушки помяли тебя малость, – приветливо начал разговор светлейший князь, – Но уж больно ты прыткий да несговорчивый.
– Помяли, ох помучили, кормилец, – заюлил Осипов, дотрагиваясь до кровавых потеков, – А за что – не ведаю…
– Так ли? Так ли говоришь, как думаешь? – усмехнулся Меньшиков, – По глазам вижу, хитришь. Законы не чтишь. Повеления государей наших не блюдешь…
– Какие? – удивленно вскинул брови вор.
– Сам шельма знаешь. Есть приказ государя, что какие сокровища, где кто найдет, али клад обнаружит, то сдать немедля. За добровольную сдачу приз вдовое больше против стоимости. А за сокрытие или не дай бог за переплаву золота и серебра – смерть неминучая…, – Меньшиков неожиданно подмигнул Конану, – А о твоих воровских делах вся Москва говорит, Даже известную тебе царскую особу втягиваешь в свой омут, – резко закончил, – Так что ждет тебя либо плаха, либо дыба..
– Повелевай, искуплю грех, – быстро смекнув, что пора сдаваться, скороговоркой выпалил Осипов. – И про царевну Александру все поведаю. Только не губи.
– Вот так-то лучше будет, – довольный собой кивнул Меньшиков, – А я послушаю. Да подумаю, все ли ты рассказал. От всех ли грехов очистился? Понравиться мне твоя исповедь, отпущу на все четыре стороны, да еще и награжу не скупясь. Не понравиться – отдам кнутобойцам.
– Царевна через верного своего человека давно призвала меня к себе, – поспешно начал кладоискатель, про себя подумав, что колдун Брюс не просто так пущал слухи по Москве, что в шайке Конана Осипова сама тайная дочь Петра – Александра, – Потребовала она, чтобы я передал ей книгу пророчеств Симона-волхва, по которым можно отдернуть завесу времени…
– На кой ей эти знания? – перебил Меньшиков.
– Узнать, кто на трон царев сядет и государству кто хозяин. Однако нету книги такой, – быстро добавил он, увидев в глазах князя огонек интереса.
– Брешешь, собака, – беззлобно ругнулся светлейший, – Продолжай да не ври, – интерес его к книге Симеона пропал, – А что царевна сама ездила с тобой богомерзкими делами заниматься – копать старые могилы? Золото оттуда доставать?
– Врать не буду, – покорно ответил гробокопатель, поняв, что золото Алексашке дороже любого знания книжного, – Могилы трогать она сама боялась. Мне доверяла. А вот в подмосковные земли на бугры и курганы, на капища старые в Черную грязь и в Дьяково тайком выезжала, – он быстро метнул взгляд на князя, понял, что тот никак не прореагировал на эту новость, закончил, – Ни одного клада там не сыскала.
– Книги все эти ерунда. Твои записи куда серьезней. Говорят, у тебя кладник есть?
– Да как сказать, – сделал вид, что смутился кладоискатель, – Кладник свой я, почитай, всю жизнь свою составлял. Слушал рассказы людей бывалых, из книг старых чего выуживал, из баек чего выведывал…
– Да где ж ты его хранишь, кладник свой? – снова перебил Меньшиков, – Избу твою обыскали, огород перерыли…
– В заветном месте, в подземелье, – поспешно добавил, – Велишь принести – я мигом!
– Пойдешь с моими людьми. Да чтоб рот на замок: ни им, ни кому другому не болтал ни чего лишнего. Покажешь, где цесаревна прячется, – подумал и вдруг спросил, – А что богата первопрестольная сокровищами?
– Ох, богата! – затряс головой вор, – Издавна говорят: Москва на воде и костях, на серебре и злате стоит. Со времен Дмитрия Ивановича Донского кош ордынский, казна имперская. Тут тебе и башня Собакина, Тампль орденский, тут тебе и схорон государев. А ж сколь государь Иван Васильевич попрятал серебра злата!.. И когда в слободу уезжал и когда вернулся. Ну, с батюшкой Грозным разговор особый. До его добра без особых заклинаний и снятия смертельной закрепи лучше не дотрагиваться.
– Отчего же? – заинтересовался сиятельный.
– Можно ли о царской особе?.. – замялся Осипов.
– Валяй не робей, – разрешил князь.
– Дак ведь дело известное…Государь Иван Васильевич с малолетства с колдунами, ворожеями, чернокнижниками знался. Сам многому научился. Одним взглядом мог человека усыпить и заставить во сне что угодно вытворять. Ему колдовские книги, рецепты древние и прочие таинства со всего мира везли. Прознал он, как песчинка устроена, и небо зве