– Сестрица, пора вставать!
– Как, это вы, сударыня! – проснувшись, отвечала герцогиня.
Увидевши за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и тихо попросила Елизавету:
– Лиза, не делай зла детям моим.
Елизавета пообещала быть милостивой, вспомнив обещание, данное Богиням, и отправила Брауншвейгскую чету в свой дворец. Сама же отправилась следом, увозя на коленях маленького Ивана Антоновича. Царь, хотя теперь уже не царь и не император, смеялся и подпрыгивал у нее на руках. Елизавета поцеловала его и сказала:
– Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты. Да и они невины. С Богами не спорят!
К семи часам утра переворот завершился. Арестованных отправили в крепость, а во дворец Елизаветы стали собираться петербургские вельможи. Вставшее солнце освещало растерянные лица царедворцев и блестело на штыках гвардейцев.
Вставшее солнце окрасило распущенные по Преображенскому плащу локоны новой императрицы в цвет зари, отскакивая от них огненными всполохами, предвещавшими России новые победы и новое возрождение.
Глава 6Дщерь Петрова
Почет ценнее известности, уважение ценнее репутации, честь ценнее славы.
Затем пошли награды. Рота Преображенского полка, опора совершившегося переворота, была наименована лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями.
Командиру было пожаловано три тысячи душ. Другие участники переворота также получили чины и подарки. Доктора пожаловали в графы. Неожиданно для всех императрица немедленно по принятии власти отправила в Киль за своим племянником, которого якобы собиралась сделать наследником. В ноябре кабинет министров был упразднен, а правительствующие функции возвращены сенату.
Сразу после Святок и спавших крещенских морозов новая императрица выехала со всем двором в Москву, где должна была состояться коронация. В круговерти февральской метели санки Елизаветы летели к первопрестольной. Москва встречала Елизавету торжественно. Праздник Пасхи государыня встретила в Покровском селе, после чего, шлепая по апрельским лужам, гости начали съезжаться на венчание ее на царство. И тут же прямо из Кремля молодая императрица переехала в Яузский дворец, оставшийся после Лефорта, после чего здесь закружились бесконечные празднества и торжества, балы и маскарады. Началось веселое царствование Елизаветы.
Новая властительница была приятна в общении, остроумна, весела, изящна, и окружавшие императрицу следовали ее примеру, чтобы оставаться в фаворе. Высшее русское общество, вступило на путь изысканной утонченности. Гардероб императрицы вмещал и коллекции мужских костюмов. Она унаследовала от отца любовь к переодеваниям. За первых три месяца своего прибытия в Москве она успела надеть костюмы всех стран мира. При дворе два раза в неделю происходили маскарады, и Елизавета появлялась на них переодетой в мужские костюмы – то французским мушкетером, то казацким гетманом, то голландским матросом. Елизавета вообще-то была женщиной гневливой, капризной и, несмотря на свою лень, энергичной. Своих горничных и прислугу она била по щекам и бранилась при этом самым непристойным образом. Солдатское воспитание. Как там, в народе говорят? С кем поведешься – от того и наберешься. А государыня, как уже упоминалось, росла под звон офицерских шпор и банкетных бокалов. Все это сочеталось в ней, однако, в последнее время, с чрезвычайной религиозностью. Она проводила в церкви многие часы, стоя коленопреклоненной, так что даже иногда падала в обморок. Но и здесь прирожденное кокетство, и хитрость давали себя знать во многих забавных мелочах. Совершая пешком паломничество в Троицу, Елизавета употребляла недели, а иногда и месяцы на то, чтобы пройти полсотни верст, отделявшие Москву от монастыря. Случалось, что, утомившись, она не могла дойти пешком три-четыре версты до остановки, так она приказывала строить дома и отдыхала по несколько дней. Доезжала тогда до дома в экипаже, но на следующий день карета отвозила ее к тому месту, где она прервала свое пешее хождение. Елизавета строго соблюдала посты, однако не любила рыбы и в постные дни питалась вареньем и квасом.
После государственного переворота совершилась еще и другая революция: ее создали торговцы модными товарами и учителя танцев. Жидовская слобода торжествовала победу.
Она любила хорошо поесть и знала толк в вине. Не остались без внимания и верные ей всю ее юность скоморохи. Уже во время коронации государевым повелением встал на Москве оперный театр. Оперные представления чередовались с аллегорическими балетами и комедиями. Лицедеи получили свою награду за службу. При этом роскошь она считала мишурой. Дворцы, удобные для проживания, напоминали терема Орды. В них не жили, а скорее стояли на биваках. Однако строили их с изумительной быстротой, буквально за считанные недели, при этом, не забывая о комфорте. Лестницы были темными и узкими, комнаты – маленькими, залы огромными, но все было устроено толково и уютно. Да и нравы старого московского двора вернулись из прошлого. Государыня любила посиделки, подблюдные песни, святочные игры. На масленицу она съедала по две дюжины блинов. Олекса Разум приохотил Елизавету к казачьей кухне – щам, буженине, кулебяке и гречневой каше.
Про Анну Леопольдовну и ее семейку она забыла сразу же, отправив их домой в Митаву и так же забыв выписать подорожную. Конвой довез их до Риги, пождал, пождал, бумаг не дождался и отвез в Динамюндскую крепость, где и расположил в замковых апартаментах. Офицеры занялись привычным для себя делом прогулкой по рижским тавернам и веселым домам, ни сколь не мешая Анне жить, как той заблагорассудиться. Жизнь катилась, как торба с высокого горба.
Катилась в веселой кутерьме и танцах, пока в одну из ночей в дверь Яузского дворца не громыхнула уверенная рука, сунувшая сонному сторожу скатанную в трубку грамоту. И так глянули на него угольно-черные глаза из-под низко надвинутого башлыка, что сон с него слетел в один миг, и он влетел в опочивальню государыни даже без стука.
Елизавета оторопело развернула грамоту. На самом верху было написано вязью: «Брачный договор».
– Ждет он? – спросила она.
– Ждет – испуганно ответил сторож.
– Вели запрягать санки – кивнула она ему, крикнула – Василиса!
На дворе стояла осень, пусть поздняя, но еще осень. Однако над Москвой в тот год уже воцарилась зима со снегами и морозами, с гнетуще долгими и темными ночами.
Не хотелось выходить из теплого, ярко освященного дворца в этот поздний зимний вечер, который не отличишь от ночи. Но вбежавшая Василиса уже накидывал ей на плечи соболиную шубу, и помогала вдеть ноги в меховые сапоги. Она давно этого ждала и все поняла сразу. Обе они сбежали вниз по лестнице, выскочили на крыльцо. К ступеням подкатили санки с Угрюмами на облучке. Впереди в круговерти метели мелькнул силуэт всадника, махнувшего им рукой и пропавшего в налетевшем порыве вьюги. Санки рванулись за ним. Еще двое Угрюмов рыскнули в сторону дворцов царицынской свиты.
В далеком селе Перово на запад от Москвы вокруг небольшого храма Богородицы стояли, запахнувшись в плащи и спрятав нос от мороза в башлыки, рослые гвардейцы Преображенского полка с факелами в руках, дабы не допустить сюда незваных гостей и нечаянных зевак. Хотя какие зеваки в ночную пору? Внутри храма ярко горели бессчетные свечи, освещая празднично прибранный зал и дорогую парчу, покрывающую аналой. И – ни души.
Наконец в неровном, мятущемся свете факелов показались санки. Просторные золоченые, императорские санки легко скользили по свежему санному пути, пробитому в рыхлом снеге. Возничие волчьего вида спрыгнули с облучка и сами с величайшим почтением помогли выбраться невесте, а вслед ей и подружке. С другой стороны, прорывая цепь гвардейцев, подлетели к порогу трое конных. Двое спрыгнули, помогли сойти третьему, поддерживая его стремя.
Невеста и жених взялись за руки. Красивая пара!
Венчающиеся вошли в храм. Из-под купола раздался голос:
– Венчается раба божия Елизавета рабу божию Алексию…
Раба божия Елизавета – ее императорское величество государыня императрица Елизавета Петровна. А раб божий Алексий – Алексей Разум, которому два года спустя, суждено будет удостоиться графского достоинства и благородной фамилии Разумовский. А так же стать камергером, генералом-фельдмаршалом, кавалером ордена Анны и кавалером ордена Андрея Первозванного. Главным советником и защитником дщери Петровой, венчанной своей царицы Елизаветы. А голос продолжал:
– Вечный вам совет да любовь!
– Целуйтесь что ли? – насмешливо раздалось сзади и новобрачные, обернувшись, увидели Василису и Малку, стоявших у двери.
– Целуйтесь, целуйтесь, а завтра за дело, – Малка притворно нахмурила брови, – Натанцевалась, хватит. Завтра заберешь двор и на север. К берегам Невы, город возрождать. Тот город, что отец заложил. Ты Алекса смотайся к казакам, отвези им бунчук свободы и булавы гетманские. Собирайте ордынцев вкруг себя. Ты Лизавета поезжай в закатные земли привези Петра, – она как бы про себя добавила, – Еще одного Петра, – Стряхнула мысль, резким кивком головы, – В Париж забеги, коли охота придет. Тебя там приветят, знакомцы твои – Микулица с Жанной. Про Анну с Иваном пора вспомнить. Ордынские законы и правила возродить. Я тебе потом укажу, где Петру племяшу твоему, невесту взять. Укажу тебе, кто кровь возродит на Руси. Ну да ладно, целуйтесь и по домам, – она обняла, расцеловала обоих. Достала откуда-то перстенек с голубым камушком, – Вот тебе подарок Лизавета, – надела на палец царицы. Достала перстень с зеленым камнем, – Вот тебе подарок Олекса, – повернулась пошла. Неожиданно остановилась, резко оглянулась и выдохнула одним махом, – Жидам не спускайте, что заговор поперек вас начали. Один раз спустите, потом не остановите! Поняли?!
– Поняли Сиятельная, – хором ответили оба, – Спасибо тебе!