Жанна переставила все фигуры на европейской шахматной доске.
Мудрый Вольтер, сидя в сумрачном кабинете как обычно ворчал себе под нос:
– Это согласие воссоединило французский и австрийский дома после двух столетий вечной, как считалось вражды. То, что не удавалось совершить посредством многочисленных мирных и брачных договоров удалось в мгновение ока из-за обиды прусского короля и вражды нескольких всемогущих персон, – он всегда вздыхал после этого и повторял странную фразу, – Бисова девка.
Маркиза втянула Францию в войну, которая была прологом к краху монархии. Жанна мстила королям.
Вольтер смотрел на все это и вздыхал:
– Франция потеряет в этой страшной войне цвет нации, деньги, флот и торговлю. Женская месть безгранична. Ей под силу погубить всю Европу.
Настал момент. Пора было вспомнить о Руси и о Елизавете. Пора было вспомнить о тех, кто возвращал мир на веретено судьбы, на ось Ойкумены. Пора было звать ту, кто велением Макоши-Судьбы должен был окончательно поставить на место зарвавшегося мужчину Фредерика.
В Беловодье Малка подбирала себе изысканный костюм придворного кавалера, достойного предстать пред очами самой императрицы. В Париже Микулица размышлял, что скоро ему опять в путь, встречать посланцев северной властительницы, и вместе с ними искать ту каплю крови Андрея Боголюбского, что затерялась где-то в предгорьях Альп. Роллан наставлял своих верных слуг, что бы смотрели в три глаза, слушали в три уха, готовили круто проперченное и просоленное варево для всего мира, которое придется хлебать ни один век. Сент-Омар размышлял о том, что пора на покой к Раймону и Старцу. Жанна уходила со сцены. Уходила не навсегда, просто отдавала главные роли другим, переходя, в этом новом спектакле, в персонажи второго плана. Королева Мари Лещинская скажет потом о ней, когда она уйдет в небытие, как и все Посвященные незаметно, великолепные слова:
– О ней говорят так мало, как если бы она вообще не существовала. Таков мир. Достоин ли он любви?
Она просто не будет знать, что в балаганах жонглеры поют такую песенку, вспоминая маркизу де Помпадур:
– Она двадцать лет была девственницей, потом пятнадцать лет сводницей и ушла плакальщицей по погибающей Франции.
Народная память многого стоит. Но это будет потом, а пока все пришло в движение. Только в далекой Руси на берегу холодного Варяжского моря у серого залива, в городке со странным названием «Померанцевое дерево» была тишина и покой. Там в Ораниенбауме в этой тишине подрастал тот, вокруг которого закрутится в скором времени последняя круговерть Совершенных.
Матерью, этого отныне главного персонажа, по имени Карл Петер Ульрих была семнадцатилетняя дочь императора Руси Петра – Анна, уехавшая из России за три года до рождения своего сына. Судьба не баловала его с самого начала – его мать, Анна Петровна, умерла спустя три недели после его рождения. Опеку над маленьким Карлом Петером взял на себя специально созданный Орден Святой Анны, маленькая веточка на развесистом дереве братьев храмовников, состоящая всего из пятнадцати кавалеров. Восьмиконечная серебряная орденская звезда с красным тамплиерским крестом в центре в окружении девиза «Любящим справедливость, благочестие и верность» всегда висела на его мундире справа. Мальчик воспитывался в духе старых военных традиций рыцарства. К несчастью к одиннадцати годам он осиротел полностью. Лишенный материнской ласки и опеки отца, юный принц Гольштинский попал под присмотр братского воспитателя, который, скажем прямо, обращался с ним не по-царски. Однако Макошь уже спряла ему его нить, и теперь по велению Богов Великая Пряха отдала соткать узор его жизни своим верным норнам, напомнив им его предназначение. Поэтому даже для командоров ордена Анны было полной неожиданностью, когда гонцы восточной соседки, великой тетушки их воспитанника, императрицы Елизаветы Российской, приказали им паковать чемоданы сироты.
– Карл Петер по рождению наследует три престола – шведский, гольштейнский и российский. И мы еще не выбрали какой? – попытался возразить командор.
– Уже выбрали! – грубо отрезал гонец волчьего вида, – Он объявлен наследником российского престола. Запомни брат, с Богами не спорят, – и глянул командору в глаза немигающим взглядом медово-зеленых глаз прирожденного убийцы.
Юный наследник в окружении своих рыцарей Анны перебрался сюда, в Ораниенбаум, бывшую резиденцию князя Меньшикова. Алексашка, в отличие от города на Неве строил свой Померанцевый городок с царским размахом. Елизавета поместила Карла Петера, получившего новое имя Петра Федоровича, сюда, назвав это место по старому – великокняжеским двором.
Новый Петр, Петр Третий рос в окружении заботы своей царственной тетки под присмотром своих опекунов из орденских братьев. Время неумолимо приближалось к тому сроку, когда ему пора было подыскивать невесту. Именно поэтому все и пришло в движение.
Не догадывавшийся о своем предназначении наследник, занимался своими делами. Он занимался военным делом, изучал фортификацию. Кроме того, по указанию императрицы в дополнение к рыцарским дисциплинам племянника начали обучать литературе и живописи. Обнаружив у воспитанника абсолютный слух, Елизавета вызвала учителей музыки, остановив свой выбор на скрипке.
В скорости во владениях Петра Федоровича образовалась собственная кунсткамера, как бы разделившаяся надвое, как и сама личность ее хозяина. В правой ее стороне разместилось небольшое собрание минералов и библиотека, насчитывающая более пяти тысяч томов редких книг. В левой стороне висели картины знаменитых мастеров и в шкафах из дуба со створчатыми дверцами в специальных футлярах стояли скрипки. Скрипки работы великих Амати и Страдивари, Штейнера и других корифеев Кремоны. Их было более шестидесяти. В соседней Рюст-камере или, как ее называли по-другому в оружейной комнате, Петр расположил, как когда-то в рыцарских замках, доспехи и оружие. В основу его собрания лег арсенал братьев ордена святой Анны. Количество предметов оружия и вооружения, висящих и стоящих в специальных витринах, составляло более семисот единиц. Здесь были охотничьи ружья, с великолепной отделкой, пистолеты, сабли, лучших оружейников мира, арбалеты и луки, наверно еще принадлежавшие стрелкам Артемиды, кольчуги и брони, витязей древних баллад, пороховницы, да мало ли что еще.
Главной гордостью великокняжеского двора был оперный зал, где ставили оперы и балеты. Собственная труппа наследника состояла из актеров и актрис, присланных любящей его тетушкой. Правда при более внимательном взгляде на них, он походили более на хорошо слаженную и выученную команду шпионов и телохранителей, надевших актерские маски, дабы ни кто не распознал их настоящего лица.
Для обучения Петра вершинам скрипичного мастерства Елизаветой был вызван известный маэстро Джованнини, которого ожидали со дня на день.
Микулица решился на этот рискованный шаг, грозящий его разоблачением или скорее неприятностями, связанными с тем, что его могли обвинить в черном колдовстве и оживлении покойного Якова Брюса, только потому, что ему, велением судьбы, еще предстояло появиться в этом спектакле, связанном с Петром Ульрихом.
На его счастье в свите молодого наследника практически не было никого из старой петровской гвардии и из московских родов. Окружение Петра составляли его гольштинские рыцари и молодые отпрыски российских родов. Тайная же полиция и ищейки Преображенского приказа были в прошлом в подчинении у Великого чернокнижника и привыкли не удивляться ничему, тем более неожиданным пропажам и появлениям своих властителей. Поэтому приезд известного скрипача и композитора прошел без скандалов и не нужной шумихи.
Итальянский маэстро обошел залы кунсткамеры, осмотрел изысканную коллекцию, повертел в руках несколько скрипок работы великих мастеров, поцокал языком с явным одобрением. Затем он пошел в оперный зал послушал акустику. На следующий день странный иноземец обошел парк, сходил к морю, буквально облазил все холмы и пригорки вокруг дворца, обошел вдоль стен и каналов. Опять качал головой и цокал языком. Он вообще был неразговорчив и скрытен, этот мало похожий на утонченного музыканта гигант в длинном напудренном парике, постоянно налезающим на глаза и закрывающим пол лица, в каком-то мешковатом камзоле, правда не скрывающим налитых плеч, с длинными рукавами и странным жабо во всю грудь.
Через несколько дней он позвал наследника в оперный зал. Развернул шелковый сверток и достал оттуда футляр из коего извлек инструмент побольше скрипки с вычурной фигурной головкой, на которой выступали такие же вычурные колки. С первого раза было видно, что их не меньше двух десятков.
– Ваше высочество, – обратился он к принцу, – Перед вами самое любимое дитя из семейства виол. Об этом говорит и ее имя. Это Виола д. Амур. Я слышал, что вы виртуозный музыкант. Возьмите ее в руки. Вы видите у нее в отличие от скрипки не четыре струны, а семь.
– Но, извините маэстро, – вежливо перебил его ученик, – у нее еще четырнадцать струн и смычок не достает до них. Что с ними делать?
– Это резонансные струны. Если настроить инструмент умело, они запоют вместе с вашей музыкой. Послушайте.
Маэстро вскинул виолу к плечу, и она запела. Сначала зашелестела листьями сада, затем зажурчала весенним ручейком, залилась трелью жаворонка в небе. Звук ее был ласковым, нежным, каким-то робким, как первые шаги весны по еще не совсем оттаявшей земле. Джованнини играл и, кажется, весна наступала все сильней, все уверенней. Уже слышался треск льда на реках и шум взбухшей талой воды, слышался крик земли скинувшей оковы зимней стужи и раскрывающей солнцу свою грудь. Петр стоял, открыв рот.
– Я дарю тебе этот инструмент. Он то же сделан рукой великого Страдивари. Когда-то я научил его секретам, которые сделали его творения неповторимыми, и получил в подарок эту виолу, последнее детище любви мастера. Скрипичная школа умирает. Как и все старое и отжившее свое. Жаль, но это так. На смену утонченному галантному веку идет… век крови и стали. Идет век великих потрясений и великих революций. Может быть, этот инструмент последнее дитя галантного века, рожденное от любви, – он протянул Петру инструмент.