– Так ли?
– Так, архитектор. Так. Завтра поедем место смотреть.
Долгое время выдели прохожие на берегу реки Невы две фигуры, ходящие у кромки воды и что-то оживленно обсуждавшие. Высший свет Елизаветинского двора, особенно молодые офицеры и дамы, тоже полюбил прогуливаться по берегу. Это было так романтично, не обычно и совершенно по-новому.
Бартоломео объяснял кавалеру-мадемуазель, показывая рукой на невысокие деревянные домики вдоль реки, что и как здесь появилось, не забывая диктовать слуге письма в Сенат и другие государевы службы.
– Первый Зимний дом был построен для царя Петра, еще в те года, когда его сюда из Москвы послали. Летний дом у него был в Летнем саду. Хотя какой он летний? Шведы строили на славу и мерзкий климат этот гнилой знали, как свои пять пальцев. Тот летний домик стоял среди деревьев и от ветров с реки был защищен. Да еще печь голландская там была, так что все было сделано по уму. Тут старый вояка жил, знающий толк в биваках и на покое себе гнездо свивший по всем правилам, чтобы и тепло и сухо и глазу приятно. Он и сад вокруг разбил. Но у государя своего ума было с избытком, и он решил дом свой выстроить на берегу, под всеми ветрами. В трубе, то есть, что б дуло знатно. До этого стояли здесь казармы преображенцев, что от Ромодановского и за рекой смотрели, и за Петром приглядывали. Вот, почитай в эти казармы он и переселился, токмо малость комнатки переделал, – архитектор знал, что говорил. Видать выучил все досконально.
– Это где? – повертел головой любознательный собеседник.
– Это вот, – рукой показал Бартоломео, – Видишь, Зимняя канавка, вон такой ручей в Неву впадает. Вот там фасадом на этот ручей тот Зимний дом и стоял. Ноне его сдвинули чуть к реке поближе и от ручья убрали. Матушка императрицы нашей, Екатерина малость подкрасила его, а то облупился больно, а Анна Иоанновна и вообще забросила.
– Так она, что в нем не жила? В Летнем, что ль обосновалась, когда из Москвы наезжала?
– Нет, она у Апраксиных обосновалась. Там в ряд домишки стояли. Апраксина, Рагузинского, Крюйса, Олсуфьева, – он потер лоб, – Да черт его знает кого еще. Развалюшки такие вдоль всей реки. Вот у Апраксина она и столовалась. Затем в благодарность, все посносить велела, и построить себе дом. Фасадом на три стороны. На Неву, на Адмиралтейство, куда, кстати, от нее Апраксин и перебрался, по званию своему адмиральскому и на луг, что ты и сейчас видишь.
– Это какой луг? Тот, что весь какими-то сараюшками, конюшнями да землянками застроен?
– Он, он. Его скоро вообще за всеми этими хибарками и видно не станет. Вид пестрый, грязный, недостойный места им занимаемого, – с сожалением покачал головой архитектор.
– Так, где ж Петр Великий, – Малка произнесла слово «Великий» с нескрываемым сарказмом, – хотел центр своего Парадиза ставить?
– А он сам не знал. Как его ниеншанцы с Охты попросили, так он и заметался. То хотел на Заячьем острове Собор ставить, но кто-то из умных подсказал, что остров, центром града быть не могет. То на Княжьем, то есть Васильевском острове, задумал торговый центр и порт морской соорудить. Но туда окромя плоскодонок не подходит никто, по причине мелкости той Невы, а с земли большой так и вовсе токмо по льду зимой. Наконец решил Адмиралтейство построить и вкруг него расти, …но видать не успел. Только три дороги протоптал веером, как в Ниеншаце подсмотрел, да и все. Потому центра у его Парадиза так и не случилось. Нема у него центра. Одни центришки.
– Что ж, будем, значит, здесь этот центр ставить, – уверено сказала Малка, – В камне!
– В камне! – с сомнением спросил Растрелли, – Не сдюжим!
– Сдюжим! В камне. И на камне буду Веру свою ставить, – как бы вспоминая, произнесла она, – Эй слуга, пиши, – Начала уверенно диктовать, – Строение каменного зимнего дворца строится для одной славы всероссийской и потому следует правительствующему Сенату во всех случаях неотменно стараться, чтобы оное безостановочно приведено было к окончанию. Подпиши «Императрица Елизавета Петровна» и гони в Сенат. Не забудь к государыне заскочить, подписать.
Строительство началось. Вслед за запиской от Елизаветы в Сенат полетел Указ. «Понеже наш Зимний Дворец не токмо для приему иностранных министров и отправления при Дворе во уреченные дни праздничных обрядов, по великости нашего императорского достоинства, но и для умещения нам с потребными служительми и вещьми доволен быть не может, для чего мы вознамерились оный наш Зимний Дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить, на которую перестройку по смете потребно до 900.000 рублев, какой суммы, расположа оную на два года, из наших соляных денег взять невозможно. Того для повелеваем нашему Сенату сыскать и нам представить, из каких доходов такую сумму по 430 или 450 тысяч рублев на год взять к тому делу возможно, считая с начала сей год и будущий годы, и чтобы сие учинено было немедленно, дабы не упустить нынешнего зимнего пути для приготовления припасов к тому строению».
По весне Сенат понимая, что стройка тормозится и, услышав, что императрица гневается, дал распоряжение: «Реки, впадающие в Волхов и в Ладожский канал, також и в Неву реку, Тосну, Мию и другие реки, по которым, что можно достать, – отдать в ведомство канцелярии от строений на три года, чтоб никто ни лесов, ни дров, ни камня там на иные работы не заготовлял кроме оной канцелярии. Выслать по наряду в Петербург на постройку каменщиков, плотников, столяров, литейщиков и прочих мастеров. Командировать для той же цели 3.000 солдат».
Вскоре Нева от Смольного монастыря и до места постройки была запружена судами и барками со строительными материалами, а вокруг дворца возник целый рабочий городок. Организацией работ ведала специальная контора строения, под руководством самого императорского архитектора Бартоломео Растрелли.
В один из летних дней, когда ясно светило солнышко и даже воды Невы манили в них окунуться, на берег приехала императрица в сопровождении Алексея Разума. Увидела издалека зеленый камзол д. Эона и, поманив за собой свиту, подошла к французскому посланцу.
– Прижились у нас, граф? Надолго ли? – милостиво протянув ему руку, спросила она.
– Да вот задержало сие грандиозное мероприятие, – кивнул на стройку гость, – Грех не посмотреть, как Великий Мастер Бартоломео из камня сказку делает.
– Льстите, граф, – подходя с поклоном, усмехнулся архитектор.
– Ничуть. Мастер, он всегда Мастер и во всем, – многозначительно ответил француз и повел императрицу в сторонку, нисколько не смущаясь взглядов свиты.
– Елизавета, я тут не токмо дворцами интересуюсь. Папенька твой конницу ордынскую не держал по причине того, что она его, ну мягко скажем, не любила и не признавала. Казаки да татары тогда Ромодановскому служили. Про предшественниц твоих я и говорить не хочу. Их не то чтоб за властительниц, за княжон худородных ордынцы не держали. У тебя другой колер. С тобой вон Разум и старшины казацкие. Это я к тому говорю, что смотрела конные полки ваши.
– И что? – заинтересовалась Елизавета.
– Дрянь! И не просто дрянь, а дрянная дрянь! Кони массивны, рослы, но медлительны и не сноровисты. Седла глубокие с большими луками. В таких спать на ходу хорошо, а не саблей рубиться. Удила с мундштуками, сапоги со шпорами. Это не конница. Это пехота на лошадях!
– А что делать Сиятельная? Подскажи!
– У тебя теперь с ордынцами все по любви, по согласию. Набирай из них свежие конные полки. Как у венгров. Гусаров набирай легких. Венгры всегда были для всех бичом божьим, потому как ордынский бой знали. Позови-ка Алексея.
– Алексей! – кликнула императрица, – Слушай гостя нашего.
– Гостью, – басом поправил казак.
– Тихо ты труба! – цыкнула на него Малка, – Слушайте оба. Запоминайте. Конница легкая должна быть такова. Кони маленькие, холощенные, но неприхотливые. Можно их даже не ковать. Узда легкая. Седла такие, что бы всадник мог безо всякого труда поворачиваться в нем во все стороны. Так и рубиться и стрелять с седла сподручно. Конем править надобно не шпорой острой, а плетью. Плеть та, иногда ногайкой прозываемая, свободно висит на мизинце правой руки и в бою не мешает, а как надо коня подогнать то достается легко. Оружием у конника должно быть: лук или пистоль, сабля, кинжал и пика. Гусар набирайте с окраин, где еще ордынскую выучку не забыли.
– Откель? – опять ударил бас Разума.
– С Венгрии, Сербии, Грузии, Молдавии, одним словом с Украйных земель. На казаков пока опоры не делай. Они вас еще не признали и присяги вам не дали. Впрочем, и не дадут, пока своего гетмана иметь не будут. Поэтому бери с тех краев, где чужой доли хлебнули и свою волю почти потеряли. Эти в ордынскую шкуру назад с радостью залезут. Хлебнули чужого ярма. За легкой конницей победа во всех войнах скорых. Все, Елизавета, я совет тебе дала. Скоро покину тебя, – повернулась к казаку, – Ты, Олекса готовься со мной поедешь.
– Куда?
– По Европам скакать! – со смехом закончила шуткой, – Галопом по Европам!
Галантный кавалер-мадемуазель, определить принадлежность которого к мужскому полу или к женскому так никому и не удалось, все последующие дни неотрывно строительство посещал. Правда досужие слухи приписывали ему, что он и свободное время даром не проводит, став любовником самой императрицы, и что по весне она ждет от него прибавления семейства, потому и не разводят они, ни он, ни государыня, амуры ни с кем. Так вот фаворит Елизаветы последний раз вышел на прогулку вместе с главным строителем нового града на реке Неве. Окинул взглядом ее серые воды, лениво несущие свои свинцовые волны почти у самых строительных лесов, повернулся к Мастеру.
– Ладноть, Маэстро, я свое дело сделал или сделала, как тебе больше угодно. Пора и честь знать. Город мы для нового семени царского заложили. Все на свои круги возвращаем. Пора мне семечко искать, что в эту землю сажать. Прощай!
– Свидимся еще Лучезарная, – он увидел, как мелькнула хитринка в ее лазоревых глазах, – Узнал я, узнал тебя Сиятельная. По глазам твоим синим-синим, по волосам огненно-рыжим. Все сделаю, будет стоять дворец, отражаться в водах этих лазурными стенами, как твои глаза, цветом братьев иоаннитов. Будут вкруг дворца стоять Боги старые, а более всего твоя любимая Артемида. Все выполню. Тебе ж, ни пуха, ни пера, как любят говорить здесь остатки старых ордынских родов. Дождусь. Еще твоей избраннице новый дворец поставлю краше этого. И город поставлю. Был когда-то в незапамятные времена, город такой Пальмира, в песках пустынь спрятанный, в котором избранные жили. Легенды ходят, что был он зело хорош и красотой своей затмевал Небесный град Иерусалим. Здесь поставлю город – Северной Пальмирой назовут.