– Все они, атлеты истинные, коим бы и Арес позавидовал и сам Святобор такого бы пожелал. Все здоровьем превосходны, силой и жизнерадостным нравом, а также удальством, храбростью, а, кроме того, отличны склонностью к пиршествам и потехам.
Этим, а главное искренностью своего увлечения братьями, она сразила и Малку и Микулицу, которые приняли ее предложение безоговорочно. С тех пор братья стали основой заговора.
К ним и собирались сейчас все те, кто был причастен к этому предприятию.
– Дольше ждать нельзя.
– Момент настал.
– Надо немедленно действовать.
Слышалось из всех углов. Разговор шел до глубокой ночи. Наконец Григорий Орлов повернулся к брату Федору.
– Гони, Федюша, к гетману Кириллу Разумовскому. Скажи ему и графу Сен-Жермену, тому, что у него во дворце таится, что все! Не в мочь! Пора выступать!
Микулица, выслушав гонца, повернулся к Кириллу:
– Ну, что гетман, час пробил! Вели будить директора типографии Академии наук, будем печатать манифест, провозглашающий низложение императора Петра III и восшествие на престол Екатерины II.
– Это – безумие, – ахнул Кирилл, – Ни один солдат еще не выступил в поддержку императрицы.
– Вы уже слишком много знаете! – холодно и на «вы», поправляя шпагу, ответил Микулица, – Теперь ваша голова, как и моя, поставлена на карту! Начинайте! – повернулся к гонцу, – Остается предупредить Екатерину. Пусть это берет на себя Алексей Орлов.
На рассвете Алексей Орлов в карете въехал в Петергоф. Парк еще дремал в белом тумане северной летней ночи. Кое-где мелькали призрачные силуэты гольштейнских солдат верных Петру. Оставив карету на дороге, Алексей неслышно двинулся через заросли кустов к боковому входу павильона «Монплезир». Быстро пройдя через гардеробную, где висело придворное платье императрицы для встречи мужа, он столкнулся с Екатериной Малой.
– Буди! – коротко бросил он.
– Вставай Катя, Алексей приехал! – толкнула Малка спящую Екатерину.
– Какой Алексей, – спросонья спросила та.
– Орлов! – окончательно прогоняя сон, рявкнула ведунья.
– Началось, – вспыхнуло в голове Екатерины, мгновенно собиравшейся с мыслями, – Проси! – сидя еще в ночной рубашке, приказала она, садясь в постели и состроив боевое выражение на лице.
– Пора вставать, – влетел Орлов, – Все готово для провозглашения вас императрицей. Надо уезжать отсюда!
На этот раз у Екатерины уже не было никаких сомнений. Ее почти звериное чутье подсказывало, что нужный момент настал. Через секунду она уже была на ногах и одевалась, спеша. Едва дождавшись, когда она застегнет последнюю пуговицу, Екатерина Малка схватила ее за руку и обе женщины вслед за Алексеем поспешили к карете. Екатерина села в экипаж, отбросив последние сомнения, Малка – рядом, верные Угрюмы, встали на запятки. Алексей вскочил на козлы рядом с кучером, и упряжка с места галопом вылетела на дорогу в Петербург. Время от времени Алексей оглядывался – нет ли погони.
Неожиданное бегство сквозь туман, утренняя свежесть, толчки на ухабах, крики кучера, страх, что догонят, надежда на удачу – все для Екатерины смешалось в какое-то радостное возбуждение. Вдруг она залилась хохотом.
– Ты что Катя? – тоже со смехом спросила Малка.
– Ты посмотри Жрица Артемиды. Ты ж туфлю потеряла! – сгибаясь от смеха, ответила императрица.
– На себя посмотри. Ты бы чепчик с головы то сняла, самодержица, – засмеялась в ответ Малка, – Кружева в глаза не лезут? А то плохая замена шелому!
Лошади, проделавшие уже тридцать верст, начинали уставать. Одна из них споткнулась и упала, с трудом поднялась и опять упала. На дороге появился крестьянин на телеге с двумя лошадьми. Чем-то он очень напоминал Микулицу. Глаза Малки озорно блеснули и в них заплясали давно всем знакомые хитринки. По ее знаку Угрюмы спрыгнули с запяток, остановили телегу и предложили обменять свежую упряжку на их уставших коней. Микулица, сдвинув мужицкую шапку на лоб и сделав вид тяжелого раздумья, согласился, и карета помчалась дальше во весь опор. Вслед ей чернокнижник весело захохотал во все горло, громко сказав сам себе:
– Ну, хоть бы удивилась матушка императрица, отколь у бедного трудяги рысаки каретные? Эх, измельчали девки головой. Не чета Малке и Жанне, – и опять захохотал.
За несколько верст до столицы Екатерину поджидал князь Григорий Орлов с открытой коляской. Она быстро пересела в нее. А он, подняв коня на дыбы, лихо загарцевал вкруг коляски. Екатерину охватил восторг. Она в заговоре! Вокруг гвардейцы! Рядом почти богиня. Вот он, путь к славе! Григорий же по сигналу Малки пришпорил коня и помчался в Измайловский полк сообщать о прибытии императрицы.
В семь часов с минутами коляска остановилась перед казармой, встреченная тревожным барабанным боем. С бьющимся сердцем Екатерина, в траурном платье, уже приведенном в порядок Малкой, стройная и прямая, с гладко зачесанными волосами с горящим взором вышла к солдатам, от которых зависела ее судьба. Поднявшись на стременах, Григорий Орлов, упредивший ее, отдал ей честь саблей. Бояться, похоже, ей больше было нечего. Она обвела взглядом стройный ряд гвардейцев. Судя по горящим глазам и суровым выражениям лиц, солдаты горели желанием защитить ее. Она пошла вдоль ряда. Неожиданно воздух содрогнулся от мощного крика:
– Матушке Екатерине ура!
Полковой батюшка шагнул к ней навстречу с поднятым крестом, благословляя ее.
Екатерина поняла, монастырская братия с ней. Она шагнула далее к офицерам. Первым, стоящим на ее пути был граф Кирилл Разумовский, командир полка. Он преклонил колено, затем встал и поднял руку, требуя тишины. Подождал. Шум не стихал. Тогда перекрывая шум, гетман рявкнул во все казачье горло:
– Ее величество императрицу Екатерину провозглашаю единственной и полновластной государыней всея Руси!!! От имени гвардейцев своих и себя лично графа Римского Романова Разумовского присягаю ей на верность!!!
– Ура!!! – разом гаркнули сотни глоток.
– К казармам Семеновского полка! – шепнула ему в ухо Малка.
Все покатилось как в ныне модных греческих трагедиях. Впереди в торжественном облачении шествовал батюшка с высоко поднятым крестом. За ним императрица в коляске, как в колеснице Аполлона, Вокруг открытой коляски с императрицей горячили рысаков Григорий Орлов, Кирилл Разумовский и другие офицеры. За ними нестройная толпа ликующих солдат. В воздухе висели крики:
– Ура матушке Екатерине! За нее готовы смерть принять!
– Тебе не кажется, что попахивает дешевым балаганом? – подскакал Кирилл к Малке.
– Нынче все дешевым балаганом попахивает, – ответила она, – Мне все кажется, что это уже было, было и не раз. И с Елизаветой и до нее, и в других краях. Дешевая трагикомедия. Ну да ладно. Фарс, так фарс. Давай граф. Толкни барабанщиков и трубачей. Без музыки скука! – и она откинулась на подушки.
Семеновский полк присоседился к Измайловскому, и разросшийся людской поток, заполняя всю Большую першпективу, катился как вышедшая из берегов Нева туда к настоящим водам Невы, к дворцу. Недалеко от церкви Казанской Божьей Матери, церкви Рождества, где венчалась в свое время Екатерина, навстречу этому бурлящему потоку ударил второй поток. Преображенцы. Верные защитники трона. Выпестованные Разумовскими в недрах Преображенского сыскного приказа, они встали плотиной перед катящимся валом бунтовщиков. Малка опять хитро глянула из-под ресниц.
– Ага, и в спектаклях бывают сбои! Что ж к опоре трона, никого не послали на свою сторону перетянуть? Поглядим, какие вы герои? – однако краем глаза уже увидела ввинтившуюся в твердый строй преображенцев Брунгильду, – Спасает своих Орловых валькирия. Молодец!
Сторонников Екатерины было явно больше. Но это была беспорядочная толпа, по большей части своей без оружия, тогда как Преображенский полк стоял как всегда, снаряженным как положено, под командованием офицеров, являя собою стальную колонну, спаянную дисциплиной, выучкой и решимостью. Малка заинтересованно смотрела на поворот дела. На призыв Григория Орлова преображенцы ответили грозным молчанием, сняв ружья с ремней. Роковая минута надвигалась неумолимо. Малка молчала, краем глаза отмечая растерянность Орловых и Разумовского, готовность к решительным действиям Угрюмов и Микулицы, но более всего, незаметное перемещение внутри плотного строя преображенцев Брунгильды, теперь уже стоящей рядом с офицерами, ведущими оживленный спор. Малка ждала, что будет дальше. Сбой в отлаженном спектакле придал ему остроту и интерес. Если преданный Руси полк откроет огонь, в толпе, окружающей Екатерину, начнется паника, и тогда…преследование, аресты, тюрьма, смерть. Вдруг в самой глубине ощетинившихся штыков, там, где только что мелькала голова Брунгильды, родился и вырос крик:
– Ура! Да здравствует императрица!
Секундная пауза, голова с рыжими тугими косами мелькает в строю солдат и крик подхватывает стройный хор гвардейцев. Еще секунда, и вот уже первый выходит из строя, ломая стальную преграду, и бросается к своим товарищам, обнимая их. Ясное летнее утро, воздух свеж, на небе ни облачка. На Невском проспекте – Большой першпективе столько народу, что проехать почти невозможно, несмотря на ширину улицы. Горожане, бегут со всех сторон, смешиваясь с солдатами и восхваляя героиню дня. Над головами ружья и сабли. Тысячи голосов сливаются в крике:
– Катерина! Матушка Екатерина!
Коляска с трудом подъезжает к церкви Рождества Богородицы. Малка, и только она, видит счастливое, покрытое потом и слезами радости милое личико валькирии, настоящей героини сегодняшнего дня и, отдавая ей должное, посылает ей воздушный поцелуй. Спектакль удался! Через три часа после того, как Екатерину, сидящую рядом с ней и ошалевшую от всего, что происходит вокруг, вытащил из постели Алексей Орлов, все свершилось. В окружении священников архиепископ Новгородский, стоя на ступенях церкви, приветствует ее царицу-самодержицу.
– В Зимний! – коротко кинула Екатерина Малая.
И новая царица повернула в Зимний дворец все в той же коляске и с тем же эскортом из братьев Орловых и Кирилла Разумовского и тем же путем, что она ехала почти двадцать лет назад после венчания. На набережной перед дворцом и позади него, на огромной площади, напоминающей полевой лагерь, Микулица умело расставлял шесть гвардейских полков и всю артиллерию крошечного гарнизона. Во дворце Разумовский и Малка протянули Екатерине манифест.