– Спи дуреха. Там все в порядке. Петр нынче как ватой обложен. Спи! Не вертись, – Малка хлопнула ее пониже спины как несмышленыша.
В пять часов утра прибыл парламентер. По поручению императора он имел честь предложить императрице раздел власти. При первых же его словах «имеет честь» Екатерина поняла, что выиграла битву. В ответ на речь парламентера она расхохоталась. Сердце Екатерины бешено заколотилось от радости. Вот оно то, что грезилось ей у окна!
– По коням! – вскочила она.
– Охолонь, – отдернула ее подруга, – Гриша, – обратилась она к Орлову, скачите в Померанцев городок. Пора государю отрекаться. А нам перекусить пора.
Григорий Орлов взлетел в седло и помчался в Ораниенбаум. Когда он исчез из вида, проголодавшаяся Екатерина Малка весело повернулась ко всем:
– А не пора ли садится за стол господа офицеры? День еще не кончен! А у нас во рту ни маковой росинки!
А в Ораниенбауме в эту минуту подавленный Петр собственноручно переписал и подписал документ, привезенный посланцами Екатерины.
– Как ребенок, которого отсылают спать, – подумала Сибилла, с жалостью глядя на него.
Братья Орловы, получив отречение, молча сняли с Петра награды, шпагу и военный мундир, дав взамен гражданскую одежду. Со слезами на глазах он повернулся к Сибилле. Она поняла. Это все. Теперь у него один путь на эшафот, и молча шагнула к нему. Пусть хоть она будет рядом.
Глава 8Гром-камень
Вечность – это время когда существуют идеалы.
В городе на Неве народ и гвардейцы, за исключением тех, что окружили плотным кольцом Зимний дворец под началом загадочного господина Одара, графа Сен Жермена, как шептали знающие, Микулицы, как называла его княгиня Дашкова, гулял. Город гулял. Серые люди в серых армяках и странные балаганные шуты раздавали всем ведерные четверти с водкой. Да не с простой водкой, а с царской монополькой. По толпе сновали лоточники, лихо раскидывая с лотков пироги с зайчатиной и потрошками. «Гуляй народ, сама матушка императрица жалует!». Народ праздновал свободу. Непонятно от кого и не понятно кому. Малка прошлась по пьяному городу, подозвала старшего Угрюма:
– Поди сюда, братец. Орловы собираются в Померанцев городок. Свергнутого Петра охранять. Поди перепьются там с радости. Вы бы слетали с ними туда-сюда наметом. Чтой-то больно зажился опальный император. Скоро петух пропоет, а третий Петр еще…, – она замолчала, но волкодлак все понял.
– Исполним хозяйка, – кивнул он, – Все будет как надо. Как сказано – так и сделано.
– Только мигом братцы. Одна нога здесь – другая там. Пора нам всю эту свистопляску заканчивать.
Екатерина II, именуемая так с первого дня переворота, уже взяла себя в руки и вспомнила про законного мужа Елизаветы Петровны Алексея Разумовского. Она скоро направила к нему брата Кирилла, с указом, в котором ему давался титул высочества, как законному супругу покойной государыни. Негоже было с первых дней в контры с графами Римскими вступать, даже если они и на трон не претендуют. Разумовский старший встретил брата, вынул из потайного ларца брачные документы, прочитал их вслух и тут же бросил в топившийся камин, прибавив:
– Я не был ничем более, как верным рабом ее величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, граф, – обратился он к Кириллу, не как к брату, а как к посланцу новой власти, – что у меня нет никаких документов, – подумал, добавил тихо, – Малке скажи, я свою Долю исполнил, пусть даст мне жизнь дожить спокойно. Устал.
– Скажу брат. Сиятельная позволит, пить дать позволит, – Кирилл обнял Алексея, стиснул в объятиях и вышел.
Екатерина II, когда ей доложили о происшедшем, заметила:
– Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало, хотя бы и для усыпления боязливой совести. Шепот о сем всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого от свойственного казачьего самоотвержения, – и забыла о нем тут же.
– Пойди, – поманила Кирилла Малка, – Чего Олекса передать велел?
Младший Разумовский выложил ей все.
– Пусть отдыхает, – кивнула Малка, – Поклон ему от меня в ноги. Будет время забегу, расцелую казака.
На следующий день, в воскресенье Екатерина наметила свой триумфальный въезд в Санкт-Петербург. С утра во всех церквах и соборах перезвон колоколов заглушал артиллерийский салют и крики ликующей толпы. Гвардейцы сипло кричали «Ура!» пропитыми за последний день голосами. Новая властительница земли русской въезжала в город, который она должна была сделать столицей всей земли, и вознести из болот и ериков, как Пальмиру Северную, на удивление всем народам и странам. Ойкумена возвращалась на свою ось, на веретено Судьбы. Все в душе ее пело. Она смотрела на свой, теперь свой, народ, на свой город, которого пока нет, но она знала, будет. Будет здесь город в камне! А посреди города будет стоять Гром-камень и сторожить Врата в Навь.
– Завтра устрою бал и маскарад, – думала Екатерина, – На балу прощу неразумного Петра и пристрою его в Шлиссельбург рядом с царем Иваном. Будут там сидеть два царя, чтоб не скучно было. Я всю Европу на дыбы подниму, стальной уздой. Завтра бал…
В вечер того же дня ей принесли во дворец послание от Алексея Орлова. Она с трудом разобрала каракули, написанные на куске смятой бумаги: «Матушка заступница наша императрица! Как объяснить, как рассказать, что случилось? Не поверишь слуге твоему верному, но, как перед Богом, говорю тебе правду. Матушка, готов умереть, но и сам не знаю, как это несчастье приключилось. Если не простишь, мы пропали. Матушка, он скончался. Никто из нас этого не хотел, да как бы мы осмелились поднять руку на императора? И вот, Ваше величество, горе случилось. Он начал спорить за обедом, и не успели мы их разнять, как он помер! Не помню даже, что мы сделали, но все мы как один виноваты и заслужили смертный приговор. Пожалей меня, хотя бы из любви к брату моему! Я покаялся, и теперь ничего не скажешь. Прости или прикажи поскорее нас прикончить. Белый свет мне не мил. Мы тебя прогневали и прокляты будем навеки».
Екатерина грохнулась в обморок, а, придя в себя, заплакала в голос:
– Слава моя погублена! Потомки мне никогда не простят этого преступления, которого я не совершала, – она поняла, что вся нарисованная в голове картина ее славы летит в пропасть, – Этот удар меня доконает! – закричала она.
– Государыня, эта смерть слишком внезапна для вашей и для моей славы, – в тон ей плаксиво начала Екатерина Малка, но вдруг жестким голосом сказала, – Не ори! Загрызли его волкодлаки так и загрызли. Живой он нам поперек горла стоял. Радоваться должна, что хоть кто-то за тебя грех на душу принял. Прав был Петр. Плакса! Готовь похороны, – ехидно добавила, растягивая слово, – Им-пе-рат-ри-ца!
Сказала, как по щекам отхлестала, сразу высушив слезы и прервав истерику. Вышла в соседний зал, увидела старшего Угрюма. Кивнула и послала воздушный поцелуй.
По дворцу уже полз слух, пущенный неизвестно кем, только мелькали какие-то серые тени из зала в зал, прячась за портьерами. Шепотом передавали, что в Ропшинском дворце, что рядом с Ораниенбаумом, государя то ли отравили вином, то ли удавили ружейным ремнем, то ли удушили периной. Одним словом – убили!!!
По парадной еще недоделанной лестнице широким шагом взбегал Алексей Орлов. На него было страшно смотреть, лицо его было искажено каким-то осознанием низости и бесчеловечности поступка происшедшего на его глазах и мучившими его угрызениями совести. Вечно элегантный и лощеный гвардейский офицер, в этот раз он был взлохмачен, весь в пыли и в поту, в порванной одежде и лицо его дергалось и выражало ужас и поспешность. На середине лестницы он грудь в грудь столкнулся с Малкой.
– Ты что Алеша? – тихо спросила она его.
– Они…Они…Они его порвали! – заикаясь, чуть не выкрикнул он.
– Кто? Алеша. Кто кого порвал? – голос ее был спокоен и ласков.
– Угрюмы, твои. Волки!!! Они порвали Петра, как овцу. Оборотни!! Там все кровью забрызгано…как они ему горло перегрызли…
– Ты Алешенька забудешь все, – так же ласково сказала ведьма, положив ему руки на голову, – Навсегда!
– Это мой герой! – неожиданно рядом с Орловым оказалась Брунгильда. Просительно повторила, – Это мой герой. Оставь его мне. Он все забудет. Все. Я ж ведь и Жрица Забвения. Я знаю как. Оставь.
– Бери! – коротко ответила Малка и толкнула Алексея в объятия валькирии.
– Я там буду в будуаре. Ладно? – примирительно, каким-то оправдывающимся тоном сказала воительница.
– Хорошо, – вдруг подумав о чем-то, улыбнулась Малка.
Она вернулась к Екатерине, что уже беседовала с Григорием Орловым и Кириллом Разумовским. Подошла. Решительно подозвала писаря и начала диктовать: «В седьмой день после принятия нашего престола всероссийского получили мы известие, что бывший император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Чего ради, не презирая долгу нашего христианского и заповеди святой, которою мы одолжены к соблюдению жизни ближнего своего, тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было к предупреждению следства из того приключения, опасных в здравии его и к скорому вспоможению врачеванием. Но, к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего дня получили мы другое, что он волею всевышнего Бога скончался. Чего ради мы повелели тело его привезти в монастырь Невский для погребения в том же монастыре, а между тем всех верноподданных возбуждаем и увещеваем нашим императорским и матерним словом, дабы без злопамятства всего прошедшего с телом его последнее учинили прощание и о спасении души его усердные к Богу приносили молитвы. Сие же бы нечаянное в смерти его Божие определение принимали за промысл его божественный, который он судьбами своими неисповедимыми нам, престолу нашему и всему отечеству строит путем, его только святой воле известным».