Обошёл ящик и склонился над задними ластами нерпёнка. Тот, выгнув спину рогаликом и взглянув на Сашу вверх ногами, опять с боевым хрюком дёрнул мордочкой. Развернулся и попятился обратно. Саша так и бегал вокруг ящика в надежде посмотреть нерпёнку под задние ласты, чем рассмешил Аюну.
– Зря стараешься, – остановил его Максим. – Дедушка говорил, что мальчика от девочки можно только по пузу отличить. Там у них дырочки надо считать.
– Какие ещё дырочки? – удивилась Аюна.
– А такие. Только я не помню, сколько их там должно быть.
– А как же это… – смутился Саша. – Ну, то, что снизу должно быть.
– Этого у них не видно.
– Это как?
– А вот так. Мальчики-нерпы втягивают всё, что снизу. Как черепаха – голову. А когда надо, вытягивают.
– Чудненько… – Саша больше не беспокоил кумуткана. – Удобно так, что ли?
– Не знаю, не пробовал.
Аюна прыснула, глядя то на Максима, то на Сашу.
– Ты хоть понимаешь, о чём мы? – важно спросил Саша.
– Да уж побольше вашего понимаю, – не менее важно ответила Аюна.
После долгих споров ребята решили назвать первого кумуткана Дымкой – по её светло-серебристой шёрстке и по тому, что её поймали в день, когда Байкал укутался в такую же светло-серебристую шаль.
Аккуратно защёлкнули замок на крышке и пошли ко второму нерпёнку.
В его ящике шерсти было ещё больше. Мех у кумуткана «II» был пятнистый, свалявшийся и словно перемазанный жиром.
– Этот не такой красивый, – промолвила Аюна.
Хотела сказать что-то ещё, но осеклась. Увидела, что нерпёнок плачет.
Между сжатыми веками просматривались налитые кровью, тяжёлые глаза. Слёзы струились из уголков, омывали мордочку, задерживались у основания тоненьких усов.
Едва солнечный свет покрыл кумуткана, он сразу оживился. Стал неуклюже ворочаться с бока на бок. Затем развернулся и заторопился к другому концу ящика – к Саше, чем порядком напугал его.
– Ты чего это? – прошептал Саша.
Нерпёнок замер возле него. Прикрыл глаза и начал дрожать – глубокая частая дрожь сотрясла всё тело.
– Бедняжка, – протянул Максим.
– Дядя Женя! Дядя Женя! – Аюна побежала к уазику.
Она взволнованно объяснила Евгению Константиновичу, что со вторым нерпёнком Виктора Степановича что-то случилось.
– Он плачет и весь трясётся! Нужно что-то сделать!
Дядя Женя нехотя последовал за Аюной. Николай Николаевич тем временем отправился собирать палатку.
– Ну и чего вы всполошились? – спросил Евгений Константинович.
Сегодня его белое лицо, красиво сочетавшее европейские и монгольские черты, было каким-то мятым, неопрятным. Аюне даже показалось, что ночью его разобрали на части, а теперь собрали, но как-то неловко, чуть сдвинув уши, опустив нос, расширив глаза. Наконец поняла, что вчера дядя Женя чаще улыбался. Именно улыбка делала его лицо приятным.
Он склонился над нерпёнком. Быстро и уверенно ощупал его, словно это был не кумуткан, а шуба или мешок с перчатками. Вытерев руки о снег, улыбнулся – вчерашней радостной улыбкой. Он был рад, что этот нерпёнок достался не ему, а Виктору Степановичу.
– Это не слёзы, это фототаксис, – объяснил дядя Женя.
Ребята молча слушали. Так и не дождавшись вопросов, Евгений Константинович продолжил сам:
– В общем, не придумывайте. Он не плачет. У нерпят чувствительные глаза. Реагируют на свет. Это и есть фототаксис. Природа позаботилась. Нерпёнок проскребает из логовища тоннели и так может выбраться наружу. А там опасно – во́роны летают.
– Они что, на нерп охотятся? – удивился Максим.
– Ну, только на маленьких. Раньше и медведь до бельков добирался, и волк. Это если логовище рядом с берегом было. Тебе что, и этого дедушка не рассказывал? Странно. Директор нерпинария всё-таки. А может, и сам забыл, он ведь теперь больше представлениями занимается, туристов развлекает. Да… Ну, может, оно и к лучшему.
Максим нахмурился. «Никакой ты не дядя Женя, а самый обыкновенный Евгений Константинович», – подумал он. Виктор Степанович, конечно, был странным, и Максим хотел разоблачить его опыты в сарае, но слушать, как над ним посмеивается кто-то чужой, было неприятно. Всё-таки это был его дедушка.
– Так вот. Если белёк подбирается к поверхности, наст истончается и пропускает больше света. У нерпёнка начинают болеть глаза, и он уходит вглубь. Интересно, правда? Фототаксис – это как предохранитель, не позволяет щенку выбраться наружу. Ваш нерпёнок, прежде чем попался в сети, успел где-то на открытом месте поваляться, вот глаза у него и воспалились. Думаешь, он к тебе так прижался, потому что просит о помощи? – Евгений Константинович посмотрел на Сашу. – Не выдумывай. Всё проще. Он прячется в твоей тени. Ящик открыли и сами его под солнце пустили.
Услышав это, Максим и Саша поторопились вернуть на место крышку, защёлкнули замок.
– А почему он дрожит? – спросила Аюна. – Ему холодно?
– Нерпе не бывает холодно. – Евгений Константинович ногой попробовал, крепко ли закрыт ящик. – А дрожит, потому что линяет. Так шерсть быстрее сохнет и отпадает. Ещё вопросы есть?
Ребята молча качнули головой.
– Вот и хорошо. А пока складывайте свои спальники и вещи. Сами управитесь?
Ребята опять кивнули.
След лежал возле уазика. Максим уже не пытался с ним играть. Вчера дедушка просил не лезть к лайке. Сказал, что дядя Коля её с щенячьего возраста натаскивал на соболиную охоту. Для этого натравливал на кошек, учил душить их быстро и безжалостно. Кошек брал в приютах и по объявлениям, ловил во дворах. След казался приветливой собакой, но ребятам эта история не понравилась. Они перестали подзывать его и даже не пытались погладить, если он пробегал рядом.
– Чего дети? – спросил Николай Николаевич.
– Да ничего, собираются, – ответил Евгений Константинович.
– Только их не втягивай.
– Коль, я их ни во что не втягиваю. Все вопросы к Вите. Он тут самый умный. Кто бы ещё додумался тащить детей на охоту?
– Ну, если б машина не потонула, сейчас возвращались бы, всё бы гладко прошло.
– Если б не дети, влезли бы в мою «таблетку».
– Это да. А потом провалились бы в первую трещину.
– Ну конечно, – отмахнулся Евгений Константинович. – В общем, ты меня понял. Я ждать не собираюсь. Витя только вечером вернётся. Это если сразу машину найдёт и быстро сторгуется. Уж он-то любит торговаться, как будто денег мало, да?
– Не знаю, не считал.
– Ну, его не считал, так свои посчитай. Я тебе и так скажу, за суточный простой он не заплатит. Из жадности. А я платить не буду, потому что мне тут ничего не надо. Не моя вина. Зачем мне ещё сутки держать тут нерпят? Их нужно скорее в аквариум, чтоб привыкали. А так озвереют ещё – два дня в ящике сидеть. Или что, мне их тут на поводке выгуливать? А ты как хочешь. Хочешь, жди. Но за простой он тебе не заплатит.
– Это я уже слышал.
Николай Николаевич сплюнул в снег и без надобности постучал торбасом по колесу, словно боялся, что оно спустило. Могло показаться, будто он обдумывает что-то. На самом деле Николай Николаевич давно принял решение. Сразу всё просчитал, вот и попросил Виктора Степановича оставить квадроцикл в селе. Только хотел, чтобы окончательное решение было за другими. «А с меня и взятки гладки. Я тут наёмный. За что заплатили, то и делаю. Уговор был поймать кумутканов, а не караулить их».
– Дядя Коля… – прошептал Максим, когда тот объявил ему об отъезде.
– А чего ты мне? – насупился нерповщик. – Оставим нерпят, ничего с ними не случится. Палатку никто не украдёт. Будет стоять себе спокойно. Твой дед вечером приедет, поночует в ней, а утром всё заберёт. Мы пока что на берег вернёмся.
– Дядя Коля…
– Да чего? Вопросы, это ты дедушке задавай. У меня, знаешь, промысел на носу, скоро сезон откроют. Надо готовиться. Мне каждый день важен, так что… Потом Байкал вскроется, много нерп не настреляешь. С вами тут посидишь покумекаешь, а мне на жизнь зарабатывать. Если б твой дед не пожадничал, я бы к квадроциклу нарты взял, на них бы всё вывезли без проблем.
Николай Николаевич заметил, что Максим огорчён почти до слёз, и смягчился:
– Ладно тебе. Всё в порядке. Твой дед нам ещё спасибо скажет, что мы вас со льда увезли. Он сейчас только про нерпят и думает, потому что заплатил за них. Ну давай, собирайся.
Дядя Коля хотел похлопать Максима по плечу, но тот увернулся. Пошёл к друзьям. На ходу украдкой показал язык Следу. Тот не обратил на него внимания.
В палатке состоялось выездное совещание штаба «Бурхан». Всем хотелось вернуться на берег, это признавал каждый. Но нельзя было оставлять нерпят без присмотра. Решение было единогласным. Максим даже развеселился, представив, как после каникул напишет сочинение о приключениях на льду, о том, как они, трое подростков, остались посреди зимнего Байкала без взрослых.
– Это как же? – удивился дядя Коля, узнав, что ребята не хотят ехать.
– Мы дедушку подождём, – краснея ответил Максим. Если б не поддержка Саши и Аюны, стоявших за его спиной, он бы не осмелился это сказать. – Вы сами говорили, что он к вечеру приедет.
– Не выдумывай! – насупился Евгений Константинович.
– Полезайте в машину, а? Не надо тут сцены устраивать. Не маленькие уже, а кочевряжитесь.
– Нет, – тихо, но твёрдо ответил Максим.
Боялся посмотреть в глаза нерповщика. Смотрел на его руки. Кисти у дяди Коли были большие, словно раздутые. Пальцы – мозолистые, поросшие рыжим волосом; сардельки, по суставам передавленные нитками.
– Вас, собственно, никто не спрашивает, – посуровел Евгений Константинович. – Сказано, значит полезайте. Вот и вся песня. Подрастёте, тогда будете умничать.
Максим промолчал. За него ответила Аюна:
– А вы ему не командуйте, не вы его дедушка. А Виктор Степанович сказал ждать, значит, будем ждать. – Подумав, Аюна добавила: – Вот и вся песня.
– Да ваш Виктор Степанович вам слова не сказал! Потому что думать про вас забыл!
– Никуда мы не поедем, – упрямо твердил Максим. – Дождёмся дедушку.