Он целовал мои плечи, словно не замечая перемен в моём теле, и осторожно двигался навстречу. Опалял дыханием и срывал с губ крики. Боль пробудилась снова. Она воскресала с каждым движением, но уже не так ярко. Куда сильнее было счастье близости. И жар между нами. И желание сгореть дотла в его объятиях.
Чёрное пятно поползло по плечу, рассеивая изумрудный дым. Я раскинула почерневшие руки, стараясь не касаться Эримана, и тонкие зелёные нити потянулись за пальцами.
– Прости, любимый, – прошептала я ему в волосы. – Прости меня.
Но извинения не были нужны. Эриман не ослабевал, как тогда, в кабинете. Напротив. Его вторая ипостась, кажется, черпала силы из ниоткуда. И неминуемо набирала мощь.
Как и я.
Он вёл меня за собой туда, где я ни разу не была. Волна удовольствия, зародившись внизу живота, разлилась по телу, и я почувствовала, что поднимаюсь ввысь. Отрываюсь от накалившихся простыней и сливаюсь с небытием. Дрожь побежала по коже, и я застонала Эри в губы. Но стоило лишь распробовать ощущение на вкус, меня столь же стремительно опрокинуло вниз. Откинуло с высоты на спину, отшвырнув от ненайденного, недостигнутого предела.
В комнате пахло пеплом и тлеющим деревом. Буйным ветром и разнотравьем. Эриман передавал мне свою силу с каждым движением, а я возвращала её, преумножая. Раскрашивая своими цветами, изменяя, преобразуя. Я прижималась к нему телом, теряющим плоть, и выкрикивала его имя, уже без стыда. Нас не могли не слышать, но это самое последнее, что меня волновало. Любовь не может быть постыдной. Желание дарить – тоже. Нет между нами пропасти: разве что, преграда двух бренных тел, становящаяся тоньше с каждой секундой.
– Полетели, Эри, – прошептала я, и в голосе прорезались ненавистные металлические нотки. Укусила его плечо, обжигая губы и растирая пепел между зубами. Чтобы убедиться, что ещё во плоти. Он зашептал что-то в самое ухо, но я уже не слышала. Его тело говорило гораздо больше.
Только бы не обратиться до того, как всё закончится!
Сквозь густой запах пепла прорезался новый аромат. Вереск. Это я. Это мы. И наша бесконечность.
Показалось, что я не выдержу темпа и задохнусь. Снова понесло вверх: на этот раз мощно и неотвратимо. К звёздам, сквозь потолок и крышу, через вату облаков. Выше, чем башни Академии, выше, чем пики гор. Я больше не чувствовала своего тела. Мощный поток света и силы проник из ниоткуда сквозь гнетущую темень. Ослепил и украл дыхание. Сорвал с губ непроизволный крик и разрядил напряжённые мышцы горячей пульсацией.
Крик Эримана сплелся с моим. Безумный, дикий, оглушительный. И я точно знала: так не кричат от боли. Он летел рядом со мной. И чувствовал то же самое.
А потом меня понесло вниз и опрокинуло на постель навзничь, оставив внутри звенящую и чистую пустоту. Но прежде, чем на смену удовольствию пришло смущение, обруч пережал лоб и виски. Под ребрами разорвалась граната, а глаза застелил фиолетовый дым. А потом отголоски удовольствия угасли, и я перестала чувствовать своё тело. Последнее, что я видела – лицо Эримана, дорогое и любимое, искаженное удовольствием. И огненные трещины на его почерневших щеках.
Я обратилась полностью.
Я сгорела.
Глава 18. Быть или не быть?
Стеклянный коридор мрачен и пуст. Паркет под ногами слоится, словно тесто для клюквенного пирога. За стеклом – упругая синева небес. Тревожная синева.
Вокруг – непривычная тишина. Многие уехали из Академии, чтобы воевать. Да и занятия сейчас более чем формальны. И, хотя драконы родного берега больше не атакуют окрестности нейтральной территории Академии, напряжение стало ещё гуще. Проросло доски пола чёрными побегами и в стены впиталось, как запахи столовой.
То ли дело год назад…
Прячу в карман бумажный треугольник. Сегодня мне, как и почти всем сокурсникам, пришла повестка. Я должна возвращаться на тот берег и ехать в Эмпер на военные сборы. Значит, дело совсем плохо.
Не знаю, что забыла здесь, в тисках стеклянных стен, где небо кажется близким и бездонным. Здесь, у подножия небольшой лестницы. Не знаю, отчего задираю голову ввысь, воображая себя вольной птицей. Неужто вспоминаю, как три дня назад узнала его имя? Хлопаю себя по щеке: звонко, наотмашь. Надо с этим завязывать. Мне сразу было ясно, что это – лишь небольшое безумие. И что скоро моё сердце перестанет заходиться, а поджилки – предательски трястись.
Тихая музыка врывается в холл, как ласковое, блеклое солнце волчьего сезона. Клавиши танцуют под чьими-то пальцами, рождая нежную мелодию. И на миг я забываю, что мир погряз в бесконечной войне. Перестаю думать о том, что, возможно, сама положу голову во имя будущего. Ноги сами идут туда, откуда тянется звук, а я не смею сопротивляться.
Круглый холл наполняет музыка. Струится по стенам виноградными лозами, взлетает под купол, обрушиваясь на мраморный пол дождём эха. Музыка манит, тянет, врывается в грудь, учащая сердцебиение, похищает душу… И делает меня невесомой, прибирая к себе.
Я приближаюсь. Дышу музыкой, впускаю её в сердце и становлюсь её частицей. Спёртый воздух пахнет лавандой и травами. Так, словно эти земли не пропитаны кровью падших воинов.
По холлу кружатся двое. Танцуют: так тесно и чувственно, что мне стыдно находиться рядом. Она – невысокая и изящная, с пучком русых волос, скрученным спиралькой. И он: крепкий и черноволосый, с гладкой гранитной кожей и строгим профилем. Тот, чьё имя мне теперь известно.
Он поворачивается ко мне, отбросив чёрный плащ волос, обжигает сероглазым взглядом, почти сдирая кожу. И я, наконец, понимаю, зачем явилась сюда. Попрощаться. С ним. Скорее всего, навсегда.
Музыка обрывается, ершась пиками высоких нот. Звон финального аккорда разносится по холлу и катится мимо, затихая в недрах коридоров. Он и она кланяются друг другу. А от лучезарной улыбки, что она ему дарит, тиски сжимают грудь, и я делаю шаг назад. Поздно. Он уже бежит мне навстречу: так, будто меня и ждал, коротая время танцами.
– Здравствуй, – говорит он звонким тенором.
– Я помешала вам? – стараюсь выглядеть серьёзно.
Незнакомка подходит к нам, сияя льдисто-голубыми глазищами. Её ресницы почти достают до бровей. На голом плече горит родовое клеймо драконьего клана. Красавица, да и только…
– Это Донна, моя партнёрша по танцам, – представляет он, совершенно не смущаясь. А я киваю, стараясь не показывать разочарования.
– Здорово танцуете, – замечаю в конце концов.
Донна пожимает плечом и, подхватив небольшой вещевой мешочек, убегает в коридор. Торопится, видно. Может, ей тоже прислали повестку. А, может, просто опаздывает на занятия.
– Хочешь так же? – он смотрит на меня горячо и пристально, и я чувствую запах густого разнотравья и костров.
– Я не умею…
– Неправда, – не спрашивая, он поддевает мою талию. Вторую ладонь кладёт мне на плечо и мягко тянет за собой в центр холла. – Танцевать умеют все. Просто каждый танцует по-своему.
Мы кружимся, отдаваясь потокам встречного воздуха. Плавно прогибаемся в такт музыке, что звучит теперь лишь для нас двоих. Раз-два-три, раз-два-три. Его руки бережны и нежны, а глаза горят серебром. И мне кажется, что в глубине его чёрных зрачков полыхает пламя. Здесь, в его объятиях, всё теряет значение: мой отъезд, разлука, война… Война.
– Я поеду с тобой, – сквозь густую истому прорывается его неожиданно горячий шёпот, и по коже поднимаются мурашки. – Куда бы ты ни отправилась. Я уже всё решил…
Утренний свет нежданно резанул по глазам, заставляя сумбурные видения выцветать и крошиться. Блики запрыгали на ресницах, прогоняя отголоски сна, и я уставилась в потолок. Пересчитала знакомые трещинки. Я в безопасности. Бояться нечего.
Плечо снова зачесалось: на этот раз – мучительно. Упрямо царапнула кожу, но зуд не прекращался. Царапнула ещё – содрала до крови. Под ногтями проступили тонкие алые полоски. Должно быть, у меня застарелая аллергия на сновидения.
Тяжёлая, тёплая рука легла на талию, поглаживая живот. И только тогда в голове воскресли воспоминания о чудесной ночи. О, Вездесущие! Где был мой разум, скажите?! Где было моё сердце, и где оно сейчас?
Торопливо потянула на себя краешек одеяла, пряча обнажённое тело, и перевернулась на бок. Бёдра засаднило, а складочки пододеяльника приоткрыли кровавое пятно, похожее на уродливый цветок. Ещё одно – крупнее и безобразнее – отпечаталось на простыне. Я поджала губы: нужно будет всё это застирать, пока Амрес не заметила.
Боги Вездесущие! Что я натворила?! Что натворили мы?.. Понимала, что слишком рано мне в полымя бросаться, но ничего не изменила бы. Даже если бы время отмотали назад.
Робко взглянула на Эримана из-под растрёпанной чёлки. Чистая кожа, никаких трещин, никакой черноты. Хрустальные глаза заискивающе улыбались. Он потянулся и поцеловал меня в нос.
– Ты так красиво спала, я глаз оторвать не мог. Стонала так сладко, – погладил пальцем по губам. – Хочешь есть?
Я легонько прикусила его палец и кивнула:
– Мне кажется, целый погреб бы съела.
– Зачем же погреб? – засмеялся Эри. – Он же несъедобный!
– Ну тогда холодильную камеру, – мечтательно проговорила я. – За исключением азитов. И… тебя. Мне понравилось тебя кусать.
Ладонь бродила по подбородку Эри, считая щетинки, потом – соскользнула на шею. Пронеслась по ключице и остановилась на плече. На светлой коже красовался тонкий алый рубец в форме шестиконечной звезды. Один луч фигуры был закрашен.
– Интересная у тебя татуировка, – прошептала я, обводя звезду пальцем. – Это символ стихийника? Но стихий ведь не шесть…
– Где? – Эриман извернулся и посмотрел на плечо. Глянул на меня, а затем снова на татуировку. Пощупал пальцами и шикнул. – Что за…
Я смотрела на него, едва ли не крича, а в груди нарастала паника. Стискивала сердце, сдавливала лёгкие, кружила голову. Слишком уж странной была реакция Эри. И чересчур естественным казалось его изумление.