– А ну-ка, Васенька, скажи, а мы послушаем.
Свет телевизора в каждом окне,
Это лампадки зажгли сатане.
– Ха-ха-ха, ну и стишок! Прямо не в бровь, а в глаз лукавому!
– Время ужинать. Накрывай, Маша, на стол. А ты, Вася, поди подбрось сена животинам, им тоже надо на ночь подкормиться.
Маша расставила тарелки, положила ложки, нарезала хлеб. Рогатым ухватом ловко вынула из печи и поставила на стол чугунок с кашей и к ней кринку молока. Со двора вернулся Вася и встал у стола. Меня тоже пригласили к ужину. Матвей Иванович прочитал «Отче наш», благословил трапезу, мы сели на лавки и принялись за еду. Во время трапезы по православному обычаю хозяева соблюдали молчание. После еды дедушка прочел благодарственную молитву: «Благодарим Тя, Христе Боже наш».
После ужина Маша тщательно вытерла стол и перемыла посуду. Дедушка тем временем готовился читать что-нибудь из Пролога или Алфавитного Патерика. Маша подкрутила фитиль в лампе и прибавила света. Дед надел на нос очки, перекрестился и открыл большую старинную книгу с медными застежками. Все приготовились слушать. Дедушка послюнил палец, перевернул страницу, торжественно посмотрел на слушателей и начал:
– Сегодня мы будем читать про святого египетского монаха авву Даниила.
«Поведал некоторый отец, что авва Даниил пришел однажды в селение для продажи рукоделия. Молодой человек, житель того же селения, просил его войти в дом свой и сотворить молитву о жене его, которая была бесплодна. Старец оказал ему послушание, вошел в дом его и помолился о жене его. По благословению Божию она сделалась беременною. Некоторые, чуждые Божиего страха, начали злоречить, говоря: “Молодой человек не способен к чадорождению! Жена его зачала от аввы Даниила”. Дошли эти толки и до старца; он послал сказать молодому человеку: “Когда жена твоя родит, извести меня”. Когда жена родила, муж ее пришел в скит и сказал старцу: “Бог по молитвам твоим даровал нам дитя”. Авва сказал ему: “Когда будут крестить дитя, сделай в этот день обед и угощение и призови меня, сродников и друзей своих”. Молодой человек сделал так. Во время обеда, когда все сидели за столом, старец взял дитя на руки и перед всеми спросил его: “Кто твой отец?” Дитя протянуло руку и, показав пальцем на молодого человека, сказало: “Вот отец мой”. Дитяти было двенадцать дней. Все, видевшие это, прославили Бога, а старец встал из-за стола и бежал в скит».
– Ой, дедушка, да как же это, ведь такие маленькие не говорят и ничего не понимают?
– Здесь, Маша, во всем действует Бог по молитве своего угодника аввы Даниила. Бог по Своему желанию может изменять природы естество. И чего невозможно человеку, возможно Богу. Ну, дети, помолитесь и ложитесь спать.
Не прошло и полчаса, как дети, постелив себе на лавках, крепко спали.
– Что-то собака надрывается. Кто-то пришел. Пойду открою калитку.
Накинув тулуп на плечи, Матвей Иванович пошел к воротам. Вскоре он вернулся с соседом – стариком с большой окладистой бородой. Старик вошел, увидел меня, поздоровался. На иконы посмотрел, но не крестился и не положил поклон.
– Это мой сосед Яков Петрович. Вы, наверное, удивляетесь, что, вошед, он не помолился на иконы, как положено православному.
– Мы на никонианские иконы не молимся, – проворчал Яков Петрович.
– А почему? – спросил я.
– В них святости мы не находим. Пишут их – лик утучнен, перстосложение безблагодатное – Малакса.
– Что это?
– Да был такой греческий епископ Малакса, который придумал благословлять не двуперстием, а раскорякой. Да еще гонитель Никон на ваших иконах ковчег упразднил. Мы молимся только на свои древние иконы.
– Так вы какой веры? – спросил я.
– Мы – старообрядцы Поморского согласия.
– А ты, Яков, как думаешь спасаться, если не только наших икон не признаешь, но и причастия не приемлешь?
– Я, Матвей Иванович, как могу приемлять причастие, если у нас нет священников?
– А куда они делись?
– Да вымерли все со временем, а новых ставить некому было.
Матвей Иванович огладил бородку, поглядел на меня и спросил Якова Петровича:
– А вот в Евангелии Господь наш Иисус Христос говорит: Кто не вкушает Моего Тела и Крови, тот не войдет в Царствие Небесное. Что ты на это скажешь?
– Наш знаменитый старообрядческий начетчик Пичугин учил нас на этот счет, что за наше благочестие по молитвам неотступным Господь причащает нас не чувственно, а духовно.
– Э-э, Яков Петрович, это у вас новоизобретенное мудрование. Этим вы думаете Христа объехать. Не получится! Вы уже начали хитрить-мудрить, как иудеи. Вот им в субботу их закон не дозволяет уходить от дома сверх меры. Так мне знакомый еврей рассказывал, как их раввины придумали обходить этот закон. Значит, еврей берет под мышку зонтик, набивает карманы хлебом и отправляется в путь. Прошел законную мерку, стоп. Дальше – Бога гневить. И вот он устраивает якобы дом. Раскрывает зонтик – это крыша, садится и жует хлеб. Пусть Бог думает, что он дома обедает. Пожевал, пожевал, сложил зонтик и еще может мерку идти. И так идут, сколько хотят. Так и Пичугин придумал вам духовное причастие. Талмудисты вы стали.
– Тебя, Матвей Иванович, не переспоришь, – Яков Петрович поднялся с лавки. – Ведь я к тебе за дрожжами пришел. Моя хозяйка хочет на ночь квашню ставить, а дрожжей-то и нет.
– А на дворе-то метель поднялась, – сказал вошедший Матвей Иванович, проводивший соседа.
Я выглянул во двор, действительно – снежная круговерть. Ничего не видно. К крыльцу подбежала собака, вся облепленная снегом, из раскрытой пасти вываливался пар. Она забежала в сени и, вытянув хвост, начала трястись, сбрасывая с себя снег. В избу хозяин собаку не пускал, так как собака – животное нечистое и в дом, где святые иконы, по православному обычаю ее пускать не полагается. Мы уселись на лавку, и я спросил хозяина:
– Расскажите, как вы здесь живете в такой глуши?
– Ну, вот так и живем. Есть у нас деревянная часовня, куда на праздники приезжает священник из райцентра. Есть маленькая школа-восьмилетка. Учителя тоже приезжают вахтовым методом. При школе есть библиотека. Муку привозят. Хлеб печем сами. У всех есть огороды, скот. Так и живем. Главное, духом не падать. Живем, спасаемся.
– От чего же вы спасаетесь, Матвей Иванович?
– А спасаемся, дорогой друг, прежде всего от самих себя. Что есть в нашей душе? Хаос. Вот отсюда греховная тоска, беснование, пьянство, драки, ругань. Прежде всего надо душу свою утихомирить, привести ее в порядок. Но самому одному это не под силу, но возможно только с Божией помощью. Стараемся жить по Евангельским заветам Господа нашего. Здесь главное – постепенность и чтобы из воли Божией не выходить. Так понемногу душа умиротворяется. А когда в душе водворяется мир, тогда все пойдет как по маслу и жить будет хорошо и без телевизора. Вот сам спасайся и других спасай. Показывай путь ко Христу. Я вот двух внуков воспитываю. Бог даст, будут хорошими людьми.
Еще мы много говорили под шум ветра и стук метели в окна. Наконец Матвей Иванович полез спать на полати. А я постелил себе на лавке. Ночью сквозь сон я слышал собачий лай, визг и возню на дворе. Утром, когда я проснулся, в залепленном снегом окне синел рассвет. По избе ходил озабоченный хозяин, что-то бормоча.
– Что случилось? – спросил я его.
– Волки нас ночью посетили. Утащили со двора собаку. Видно, выскочил он на них оборонять сарай с овцами. А без собаки я как без рук.
– Не горюйте, я с оказией пришлю вам волкодава – кавказскую овчарку. У меня в городе есть такая на примете.
Вдруг Матвей Иванович насторожился.
– Чу, гудят! Это с дороги гудят. Дорогу до райцентра, видно, уже расчистили и кто-то может взять вас на буксир.
Мы встали на лыжи и дошли до дороги. Гудел милицейский вездеход. Он взял меня на буксир. Я распрощался с хозяином, и мы тронулись к райцентру. А через месяц я с едущим по этой дороге знакомым прислал обещанную Матвею Ивановичу собаку.
Куда ведут дороги
Поздней осенью в ночной тьме, грохоча по мостам и тоннелям, освещая мощными фонарями мокрые стальные рельсы, наш поезд мчался на восток. В моем купе в тусклом свете ночника, положив руки на столик, сидел мой сосед и неотрывно смотрел в темное окно. Конечно, он там ничего не видел, но, надо полагать, думал какую-то свою думу.
Днем я часто наведовался в вагон-ресторан, от безделья много ел, затем много спал, и вот сейчас, поздним вечером, сон не шел ко мне. Я сел и зажег яркий свет. Сосед не возражал. Мы разговорились и познакомились. Его звали Николаем, и лет ему было примерно около тридцати. Это был крепкий, среднего роста мужчина с небольшой светлой бородкой и серыми глазами, в которых угадывалась не то печаль, не то скрытая грусть. Он рассказал мне, что окончил университет, биологическое отделение, по специальности работы мало, семьи у него нет, и он уже лет пять разъезжает по стране, работая плотником. Не было у него покоя на душе, и что-то гнало его на поиски того, чего он и сам не мог определить.
– После окончания университета, – рассказывал он, – направили меня в небольшой городок преподавать биологию в сельхозтехникум. Городок был как городок: в центре кирпичные постройки райкома, райисполкома, суда и милиции, а на окраинах сплошь деревянные частные домики с палисадниками и сиренью. И еще надо отметить большое количество ворон, которые целый день отвратно каркали на деревьях и тучами носились над городком. Поначалу все у меня было, как у всех выпускников, и даже дали мне небольшую квартиру. В техникуме я учил ребяток основам дарвинизма, как обезьяна постепенно превратилась в сутулого коренастого неандертальца, у которого колени были, как пушечные ядра и который мог прыгать сразу на пять метров. Растолковывал им учение академика Лысенко и прочее, что сейчас считается чушью и бредом, но тогда ребятки внимательно слушали и в тетрадочки все конспектировали. После уроков иду в столовую обедать. Стою в очереди с пластмассовым подносом в руках и медленно продвигаюсь к раздаточной. Сзади кто-то жарко дышит мне в затылок пивным духом и чесноком. Вот уже подошел к алюминиевым серым вилкам и ложкам, беру их и кладу на поднос. Толстая зобатая кассирша с накрахмаленной наколкой в волосах выбивает мне щи, биточки и бледный пресный компот. Ворочаю ложкой щи, в надежде, что там нет таракана. После обеда несу грязную посуду на особый стол, а поднос на другой. Рутина меню и столовского быта с его запахами старых мокрых тряпок – ужасная, а потом обязательно – изжога. Каждую зиму городок постигала эпидемия гриппа, которая валила весь техникум с ног. Ну, конечно, и меня тоже. Пришел я в поликлинику и попал к молодой докторше. И докторша эта была очень хороша собой. Я таких еще не видел и не встречал. Глаза у нее были какие-то колдовские, завораживающие. В общем, произвела она на меня потрясающее впечатление. Может, это наваждение случилось от высокой температуры и злого гриппозного вируса, а может, и впрямь амур любовную стрелу пустил в мое одинокое сердце. И стал я с тех пор похаживать к поликлинике и высматривать красавицу-докторшу. Когда она выходила с работы, я шел за ней следом. Она оглядывалась, улыбалась и грозила мне пальцем, но я не отступал, и в конце концов мы познакомились и стали встречаться. Ее звали Елена, она была москвичка и не замужем. Я в это время был на седьмом небе от счастья, и душа моя вся была заполнена любовью к этой женщине.