– – Я.., я теперь буду танцевать с тобой только кадриль, – задумчиво произнесла она, поняв, что ей надо во что бы то ни стало освободиться от его чар, не позволить себе растаять в его нежных объятиях. Голос ее стал тверже. – Я не буду вальсировать с тобой, сколько бы ты ни просил меня!
– Мудрое решение.
– Хотя мне кажется, что этот вполне невинный танец едва ли заслужил такие нападки, – закончила она.
– Не думаю, что ты читала Саламо Вольфа.
– Кто это?
– Немецкий писатель. Года два назад он опубликовал знаменитый памфлет, что-то вроде "Дискуссии на тему наиболее значительных причин пристрастия нашего поколения к вальсу".
Розали расхохоталась.
– Ты шутишь! Что предосудительного в этом танце?
– Искушаешь, чтобы я показал тебе…
– Показал что? – с вызовом спросила Розали.
С ослепительной улыбкой Рэнд принял его.
– Весь секрет здесь в некоей согласованности действий, – проговорил он, медленно проводя рукой по спине Розали и решительно придвигая ее ближе к себе. – Сначала это неспешное, спокойное движение.., для неусыпных глаз внимательных леди. Но это.., французский вальс.
Движения их стали вдруг свободными, широкими, стремительными. Искусно закружив Розали в пируэте, Рэнд тотчас поймал ее в свои крепкие, сильные объятия. Глаза Розали широко распахнулись. Она чувствовала тело Рэнда сквозь тонкие покровы платья. Грудь ее была прижата к его груди, губы их почти соприкасались. Розали не могла вымолвить ни слова. Танец пробудил в них этот вечный порыв, мужчине – властвовать, вести, а женщине следовать за ним и подчиняться. Гибкое, податливое тело Розали вдруг откликнулось на объятия каким-то непонятным пугающим образом. Потом, много времени спустя, она поймет, что это было пробуждением желания.
Рэнд закрыл глаза. Его пьянил чистый, едва различимый аромат ее кожи, шелковый водопад волос, касавшихся его лица в быстром кружении. Ее невесомое тело было так близко, что он едва сдержался, чтобы не укусить слегка мочку ее маленького уха.
– А это, – шепотом произнес он, чуть касаясь губами ее виска, – это венский вальс, самый "опасный" из всех.
Он кружил ее по залу в таком стремительном темпе, что она не успевала ни думать, ни даже дышать. Ее легкие юбки обвивались вокруг его ног с каждым новым поворотом, и затем падали, снова взлетали и опять опадали. Она чувствовала головокружение и какой-то неописуемый восторг.
– Рэнд, – сказала она наконец слабым голосом, – я сейчас упаду.
– Не бойся, я держу тебя.
Он смотрел на нее как-то по-особенному, не так, как раньше. Улыбка медленно сошла с губ Розали, когда она поняла, что они уже не танцуют, а просто стоят в объятиях друг друга. Рэнд осторожно поправил волосы Розали и, убрав локон, поцеловал ее в лоб как ребенка.
– Зачем ты сделал это? – прошептала Розали.
Рэнд помолчал немного, словно собираясь с мыслями, и ответил:
– Как сказано: "Я был невежлив, выбирая тебя и не поцеловав еще тебя ни разу…"
– Шекспир, – кивнула Розали. – Генрих II.
– Генрих VIII, – поправил Рэнд. – Я вижу, ты не теряла времени даром!
– ..читая Шекспира и еще какие-то довольно гадкие стишки сомнительной подлинности.
– Ах, вот что, – улыбнулся Рэнд. – Полагаю, ты не придала этому особого значения.
– Но кому-то, по-моему, это было дорого, – Я почти не знал ее.
– "Его лицо прекрасно, словно небо…" – ехидно процитировала Розали. – "Весной бутоны распускаются, но он так холоден, как зимнее ненастье".
Рэнд с улыбкой смотрел на нее, пораженный этим ярким, вопрошающим взглядом пытливых глаз. Он был абсолютно уверен, что Розали хочет знать о его прежних увлечениях. Это хороший знак.
– Тут нет ничего интересного, и вообще это неподходящая тема для тебя, – сказал Рэнд. Как он и ожидал, любопытство Розали возросло еще больше.
– Неподходящая, – повторила она. "Неужели он всерьез считает, что моя девическая скромность будет оскорблена такими рассказами?" – думала она.
– Боже мой, о чем ты говоришь! Можно подумать, я только что прибыла сюда из женского монастыря!
– О да, прости, пожалуйста!
Внезапно его настроение изменилось.
– Ты же прекрасно осведомлена во всем, что касается страсти, не так ли? – саркастически спросил он.
Розали знала, что Рэнд думает сейчас о том роковом утре в Лондоне. Почувствовав внезапный странный жар, она отступила от него на шаг, поправила волосы и молчала, стараясь думать о другом. ,.
Музыка между тем замедлялась, затихала и наконец смолкла. Аннет закончила играть.
– Рэнд!
– Да?
Она помолчала, как бы собираясь с духом, и спросила:
– Когда мы поедем в Англию? Скоро?
– Я.., нет, не скоро. Во всяком случае, пока не прибудет следующая партия товара из Нового Орлеана. А еще мне нужно будет заключить договор с одной французской фабрикой по производству шелка. А почему ты спрашиваешь?
– Ведь мы не будем жить здесь вечно. Я просто хотела узнать, когда мы едем.
– Думаю, недели через две-три.
Розали кивнула.
– Мне все равно.
– Тебе плохо здесь? – спросил он, и тысячи ответов готовы были сорваться с ее языка.
"Нет. Да. Я была так счастлива несколько минут назад.
Я радуюсь, когда ты улыбаешься мне и когда я вижу тебя утром после ночи, проведенной врозь, и когда ты смотришь на меня и пытаешься угадать мои мысли. Я так рада быть здесь, рядом с тобой. И я грущу, зная, как мы далеки друг от друга, это делает меня такой жалкой, такой несчастной".
Опустив глаза, Розали молчала. Затем, вздохнув, повернулась и вышла из комнаты. Рэнд молча подошел к двери и растерянно смотрел ей вслед.
На следующее утро Рэнд сказал Розали, что они, вероятно, опять отправятся в Кале, чтобы еще раз навестить Браммеля.
Несмотря на неудобства долгого путешествия, Розали с нетерпением ждала этих приятно-растянутых, неспешных часов, проведенных с Бо, наполненных невинными сплетнями и чудесными рассказами. Зная, как щепетилен был Браммель в вопросах моды, Розали хотела выглядеть как можно лучше. Она тщательно уложила свои роскошные волосы и выбрала нежно-голубое платье.
Все наряды от мадам Мирабе выглядели безупречно и прекрасно сидели на ней, но это платье, богато украшенное орнаментом из золотой и серебряной тесьмы, было особенно прелестным. Юбка на нем была отделана атласной лентой и большими миткалевыми воланами. Но проблема заключалась в том, что Розали требовался более узкий корсет, чтобы платье могло застегнуться. Отчаявшись сама справиться с этим, Розали вышла в гостиную.
– Рэнд?
Он тут же появился в дверях своей спальни.
– Да?
Глаза его быстро скользнули по ее серебряно-голубому наряду.
– Какое волшебное платье! – сказал он, немного помолчав.
– Да, но я никак не могу застегнуть его.
Он улыбнулся.
– Неужели я перекормил тебя?
– Нет, просто этот дурацкий корсет почему-то не сходится…
Рэнд молча улыбался.
– Как же помочь тебе?
Не говоря ни слова, она повернулась к нему спиной.
Послышались легкие шаги, и она почувствовала, как Рэнд осторожно затягивает шнурки корсета. Розали с трудом перевела дыхание.
– Кажется, достаточно, – сказал Рэнд с некоторым сомнением в голосе.
Но Розали нетерпеливо покачала головой.
– Я все равно не смогу застегнуть платье. Пожалуйста, затяни еще сильнее!
Рэнд колебался. Затягивание тела в корсет казалось ему какой-то изощренной пыткой.
– Может, наденешь другое платье? – неуверенно спросил он.
– Если ты не хочешь, я попрошу помочь мне горничную.
Пробормотав что-то невнятное, Рэнд снова принялся за дело. Талия Розали уменьшилась еще на один дюйм и выглядела теперь невероятно узкой.
С усилием вздохнув несколько раз, Розали сказала:
– Может быть, еще…
– Нет, все. Иначе я сейчас возьму ножницы.
Рэнд принялся застегивать платье.
– Почему женщины так хотят вернуть эту моду, которая еще в прошлом веке была признана негодной?
– Но ведь и мужчины иногда делают это. Вот, например, принц-регент.
– Да, конечно, те, кто злоупотребляет вином и обильной пищей. Но тебе это совершенно ни к чему.
– Откуда ты можешь знать?
– Я видел тебя, – напомнил Рэнд, медля застегивать последние три пуговицы. – Это просто преступление изменять что-то в твоей внешности.
Розали закрыла глаза. Горячая волна пробегала по телу, когда она чувствовала прикосновение его пальцев. Ей казалось, что это было в первый раз. Память о том лондонском утре была теперь отдаленной и неясной. Иногда Розали казалось, что это были два каких-то совершенно незнакомых ей человека и что она впервые встретилась с Рэндом только здесь, во Франции.
Отбросив мечтания, Розали проговорила:
– Это мнение знатока, и я, вероятно, должна быть польщена им.
– Я не знаток, – тихо ответил Рэнд, глядя на нее.
– Ты прав, слово "знаток" не совсем подходит к тебе, ведь оно подразумевает некоторое уважение к предмету.
Ты, вероятно, просто любитель.
Рэнд не понимал, почему она говорит это. Ему хотелось остановить ее, заткнуть ей рот.
– Если это так, то у меня должны быть довольно странные мазохистские наклонности в отношении удовольствий.
Розали повернулась и посмотрела ему в глаза.
– У меня не очень большой опыт, но мне кажется, что если ты не уважаешь меня, то ты вообще не уважаешь женщин.
– Будь это так, как ты говоришь, – жестко ответил Рэнд, – сейчас ты была бы со мной в постели независимо от твоих маленьких колючих шипов. Но я уважаю тебя.
– Тогда я не понимаю, – проговорила она и замолчала, глядя на него. Как красив его чувственный рот! Как настойчивы были его губы, когда он целовал ее, какими нежными казались они, когда Рэнд касался ее лба!
"Я, кажется, пропала", – думала Розали, понимая, что неравнодушна к нему.
– Так чего ты не понимаешь?
– Зачем ты сделал.., то, в Лондоне? – проговорила она с отчаянием в голосе.
Холодность Рэнда мгновенно исчезла. Он искал ответ, но не знал, как объяснить ей мир, в ко тором он рос, не зная доброты и сострадания, и он хорошо усвоил его жестокие уроки. Один из них состоял в том, что удовольствие – главное в жизни. Это был своего рода условный рефлекс: если у тебя есть какая-нибудь потребность, твое дело удовлетворить ее независимо от последствий. Но благодаря ей он изменился и чувствовал теперь свою вину и свое раскаяние.