Когда мурзы значительно подпили, то начали петь, дурачиться; потом приказали Кудеяру петь по-русски и плясать. Кудеяр, зная, что татары в минуты веселия любят, чтобы все вокруг них веселилось, вертелся перед ними, побрякивая кандалами, припевая малороссийскую «горлицу».
Веселье совсем не шло его суровой физиономии, и тем забавнее казался он подпившим мурзам. Алай-Казы до того пришелся по вкусу русский невольник, что он стал просить Акмамбета продать ему Кудеяра. Акмамбет ни за что не соглашался. Алай-Казы стал сердиться, упрекал приятеля в недостатке дружбы, потом началась между ними перебранка и чуть дело не дошло до драки. Алай-Казы вынул саблю, Акмамбет сделал то же, но Алтын-Ягазы стал между ними и своим красноречием старался примирить ссорившихся друзей. Ему удалось успокоить их главным образом тем поводом, что никак не следует ссориться в такое время, когда следует всем соединиться для общего дела. Мурзы помирились, поцеловались, и Акмамбет, в припадке умиления, оказал столько великодушия, что уступал приятелю русского невольника даром, но Алай-Казы, с своей стороны, не хотел брать его и изъявлял готовность подарить свою дорогую саблю. Алтын-Ягазы, которого товарищи пригласили на третейский суд, нес такой вздор, что ни Акмамбет, ни Алай-Казы не могли уразуметь его решения. Акмамбет говорил: ’Твой, твой невольник!" — а Алай-Казы кричал: "Нет, твой, твой!", и Кудеяр, глядя на них, не знал, кому он теперь принадлежит.
Мурзы принялись опять пить и напились до того, что уже не могли ворочать языком. Слуги постлали постели в шатрах, каждый своему мурзе. Акмамбет отсылал от себя Кудеяра к Алай-Казы и говорил: "Там теперь твой господин, ты уже не мой!" Кудеяр вошел в шатер Алай-Казы; тот уже лежал раздетый и пробормотал, увидя Кудеяра: "Вон, ступай к своему господину, ты не мой!" Тут, благодаря проникавшей в шатер полосе света от полной луны, Кудеяр увидел халат с золотыми полосами, лежавший за подушкою Алай-Казы в углу шатра, и сообразил, что стоит только приподнять снизу полу шатра — и легко будет овладеть халатом. Невольники расположились около арб. Кудеяр пошел к лошадям, которые паслись невдалеке, спутанные. На счастье, ему попался под ноги камень. Он без труда разбил свои кандалы и освободил ноги; тогда он подошел к шатру Алай-Казы, приподнял полу шатра, вытянул халат, побежал к лошадям и, за исключением одной, перебил их ударом камня в лоб, а оставшуюся в живых распутал, сел на нее и во весь дух поскакал.
До света он отъехал верст тридцать. Лошадь его не выдержала и упала. Кудеяр, сняв с павшей лошади уздечку, пошел пешком на юго-запад, где, по его соображению, должен был находиться Бакчисарай. Вскоре он увидел в стороне пасущийся табун лошадей. Свернувши с дороги, Кудеяр подозвал табунщика.
— Чей это табун? — спросил Кудеяр.
— Мурзы Алай-Казы, — отвечал табунщик.
"Вот куда меня Бог принес", — подумал Кудеяр и сказал табунщику:
— Вот этого жеребца я возьму себе, хозяин приказал.
— Не дам, — сказал табунщик.
— Как не дашь, дурак, — сказал Кудеяр, — видишь халат твоего господина?
— Я не знаю, — сказал табунщик.
Кудеяр, не отвечая ему, подошел к жеребцу, надел на него уздечку, распутал ему ноги. Жеребец захрапел, поднялся на дыбы, но Кудеяр изо всей силы схватил его за гриву и прыгнул на него. Жеребец вмиг присмирел. Кудеяр, сидя на жеребце и обратившись к табунщику, сказал:
— У вас там в курене седло; нельзя, чтоб не было седл; давай седло, зови своих товарищей!
Кудеяр поехал на жеребце к куреню; табунщик шел сзади и звал товарищей. Двое табунщиков бежали к куреню. Кудеяр соскочил с жеребца и закричал:
— Эй, выдавайте седло, скорее оседлайте жеребца!
— Кто ты таков? — спрашивали табунщики. Но один из них, приглядевшись, сказал:
— Это халат нашего господина, я его знаю!
— Да, — сказал Кудеяр, — Алай-Казы велел взять этого жеребца и приказал ехать на нем в Бакчисарай. Он с Акмамбетом и Алтын-Ягазы остался в шатрах на поле, а чтоб вы видели, что он послал меня сам, вот он и дал мне свой халат.
Табунщики поверили и помогли оседлать жеребца; Кудеяр сел на него и сказал:
— Алай-Казы велел кому-нибудь из вас проводить меня до Бакчисарая. Я везу важную бумагу, скорее!
Один из табунщиков наскоро оседлал коня и сел на него.
— Прощайте, — сказал Кудеяр табунщикам, — когда вернется Алай-Казы, то скажите ему, что приезжал человек в его халате и уехал в Бакчисарай. Он сам скоро туда приедет.
До Бакчисарая было верст семьдесят. Кудеяр, благодаря проводнику, не путался в дороге, остановился часа на два покормить лошадей, потом снова поскакал и еще до солнечного заката въехал в узкую улицу Бакчисарая. В городских воротах караульные пропустили его, когда он назвался посланцем Алай-Казы.
У ворот дворца стояли на карауле ханские телохранители.
Кудеяр закричал:
— Тотчас доложите светлейшему великому хану, что приехал человек объявить его величеству важнейшее дело.
— Светлейший хан, — отвечали ему, — изволил уехать на свою потеху, на Альму… а если тебе есть какое дело, ступай к великому ханскому визирю.
— У меня такое дело, — сказал Кудеяр, — что я могу объявить его одному только великому хану.
Караульные сказали, что доложат Атталыку, которого хан оставил заведовать дворцом.
Атталык, молочный брат хана, сын ханской кормилицы, любимец Девлет-Гирея, услышавши, что кто-то требует свидания с ханом, велел прежде обыскать его: нет ли с ним оружия, а потом ввести на двор.
— Обыскивайте, — сказал Кудеяр, — но этого письма я не покажу вам; я отдам его самому хану, и никому больше, и вы не смеете взять его у меня.
Телохранители, обыскав Кудеяра, увидели на нем крест и сообщили Атталыку, что приехавший — какой-то гяур.
Кудеяра ввели во двор. Атталык вышел из дворца и с недоверием оглядывал Кудеяра с ног до головы.
— Кто ты? Зачем? На что тебе нужно видеть светлейшего хана? — спрашивал Атталык.
— Кто я таков и зачем приехал — не скажу ни тебе, ни визирю, а скажу одному хану. Идет дело о здравии вашего великого повелителя. Если ты меня не отправишь к хану, то будешь изменник. Тотчас дай мне свежую лошадь и провожатого довести меня до того места, где находится теперь ваш государь. Коли не веришь, боишься меня безоружного, вели заковать меня, это все равно — мне нужно видеть хана, и я тебе еще раз говорю: если ты меня не допустишь тотчас до хана, тебе худо будет.
Атталык велел дать Кудеяру свежую лошадь и нарядил десять человек провожатых, а провожавшего его до Бакчисарая табунщика задержал в ханской столице по требованию Кудеяра.
Кудеяру пришлось проехать верст пятьдесят; утром рано он был уже в ставке хана.
На берегу Альмы раскинуто множество шатров: один другого пестрее, один другого выше, а всех выше, обширнее, наряднее — шатер Девлет-Гирея: он весь из шелковой ткани, на нем ханское знамя с изображением луны.
За шатрами вельмож улицами расположены холщовые шатры разных купцов, продающих товары, преимущественно съестное. Куда хан поедет со своим двором, туда за ним едут купцы, появляется город, торговый, шумный; потом, с переходом хана, исчезает и появляется в другом месте; и так на Крымском полуострове появляются и исчезают шатерные города, пока, наконец, хан не изволит воротиться в Бакчисарай или не пойдет со своими ордами либо на москвитинов, либо на ляхов.
Накануне этого дня хан тешился охотою; вечером после охоты он пировал с вельможами, а ночь проводил с одною из своих жен.
Еще хан покоится сном, а Кудеяр настойчиво требует, чтобы его допустили к хану. Капуджи-баши, хранитель дверей ханского шатра, говорит ему: "Нельзя будить хана", а Кудеяр стоит на своем: "Если не разбудите, хан разгневается; дело очень важное!"
Капуджи-баши сообщил об этом евнуху; евнух пожимал плечами, разводил руками и вопросительно смотрел на Кудеяра, а Кудеяр говорил:
— Тотчас разбудите хана, дело важное!
Ханский шатер разделялся на три покоя. Первый покой — обширная столовая, где хан пирует; второй — диванная, где хан толкует о делах с мурзами; третий — спальня.
Евнух вошел в спальню, разбудил хана и увел красавицу задним ходом в гаремный шатер, находившийся рядом с ханским. Хан омылся розовой водой, обулся в шитые жемчугом сапоги, надел халат, перепоясался саблею, накрыл голову бараньей шапкой с брильянтовым пером, расчесал клочковатую, окрашенную бороду, прочитал наскоро намаз и вошел в столовую.
— Приведите его сюда, — сказал хан.
Кудеяр вошел в столовую, поклонился до земли и произнес:
— Светлейший хан, могущественный повелитель! Лиходеи хотят тебя извести и на твой престол возвести Тохтамыш-Гирея. Вот письмо его.
Девлет-Гирей устремил свои выпуклые глаза на письмо. Морщины внимания покрыли его лоб и к концу чтения заменились выражением свирепой злобы.
— Это письмо к Алай-Казы, — сказал хан. — Еще кто с ним против меня?
— Мурзы Акмамбет, Алтын-Ягазы; за этих я ручаюсь, что они изменники; но у них есть соумышленники, как я слышал, другие твои мурзы.
— Сам кто ты? — спросил хан.
— Бедный русский невольник, — сказал Кудеяр.
— Вижу, — сказал хан, — что ты мне доносишь правду; письмо ясно это доказывает. Сам Бог тебя послал. С этих пор волею нашею ты уже не невольник, а мой первый друг, мой избавитель. Как тебя зовут?
— Юрий Кудеяр.
— Как и где ты попал в неволю?
— Я, — сказал Кудеяр, — послан был царским воеводою для разговора в турецкую крепость на Днепр, а меня турки не по правде схватили, много лет мучили в тюрьме, а потом продали твоему мурзе Акмамбету.
— Ты страдал тяжело, — сказал хан, — но будешь награжден щедро. Все суета, все прах перед добродетелью, а ты добродетелен.
Хан приказал созвать всех мурз, бывших в стане, глянул на них сурово и сказал:
— Кто из вас мне друг и слуга, кто мне враг? Есть между вами тайные злодеи: они раболепствуют предо мною, ползают как змеи и тайно приготовляют мне яд. Но и вы, которые хвалитесь своею преданностью, отчего из вас никто не уведал о лихом умысле против меня, не поспешил отстранить от меня тайно заостренного кинжала? Не вы меня спасли, а этот иноплеменник, иноверец, несчастный невольник! Он мне более друг, чем все вы. Кланяйтесь ему, благодарите его. Величайте его — он спа