– И что, много выиграла?
– Пять тысяч долларов.
Гэри присвистнул. Куджо недовольно дернул ушами.
Джо пересказал Гэри свой сегодняшний разговор с Черити, умолчав об их споре и представив все так, будто это была его собственная идея с обменом: летом сын едет с матерью в Коннектикут, а осенью – на охоту с отцом.
– И ты нацелился рвануть в Бостон и потратить часть денежек на себя, старый кобель. – Гэри рассмеялся и хлопнул Джо по плечу. – Уж признавайся, дружище.
– А что бы и не рвануть? Знаешь, когда у меня в последний раз был выходной? Я вот не знаю. Не помню. У меня не так много работы на той неделе. Думал, что провожусь полтора дня, выковыривая старый мотор из трактора Ричи, но с этим новеньким мини-краном управлюсь часа за четыре. Скажу ему, пусть пригоняет свою развалюху уже завтра утром, а после обеда все будет готово. Еще надо чинить трансмиссию, но это для школьного учителя. Подождет – ничего не случится. И другая работа по мелочи тоже пока не горит. Позвоню всем и скажу, что у меня небольшой отпуск.
– Чем займешься в Бостоне?
– Может, схожу на бейсбол. Загляну на Вашингтон-стрит…
– Зона боевых действий! Я так и знал! – Гэри расхохотался, хлопнув себя по ноге. – Сперва порнушка на большом экране, а потом по девкам!
– Вдвоем было бы веселее.
– Ну, может быть, я и сяду тебе на хвост, если ты одолжишь мне деньжат, пока не придет пенсия.
– Одолжу, – сказал Джо. Гэри хоть и алкаш, но долги возвращает исправно.
– У меня не было бабы уже года четыре, – задумчиво проговорил Гэри. – Моя спермоферма осталась во Франции. А что уцелело, иногда работает, иногда нет. Было бы интересно проверить, ходит ли еще поршенек.
– Ага, – сказал Джо. У него уже заплетался язык, в ушах звенело. – И не забудь про бейсбол. Знаешь, когда я в последний раз смотрел матч на стадионе?
– Нет.
– В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом, – произнес Джо по слогам, наклонившись вперед и стуча пальцем по руке Гэри для пущей выразительности. При этом он пролил значительную часть своего нового коктейля. – Еще до рождения сына. Наши играли с «Тиграми» и просрали шесть-четыре, козлы. Норм Кэш засадил хоум-ран в восьмом иннинге.
– Когда думаешь ехать?
– В понедельник, около трех. Утречком жена с парнем уже уезжают. Отвезу их на автовокзал в Портленде. У меня будет полдня, чтобы закончить всю срочную работу.
– Поедешь на грузовике или на легковушке?
– На легковушке.
В темноте глаза Гэри сделались мягкими и мечтательными.
– Бабы, бухло и бейсбол, – сказал он и сел попрямее. – Вообще-то заманчиво.
– Так ты едешь?
– Ага.
Джо радостно гикнул, и они рассмеялись. Никто из них не заметил, что Куджо приподнял голову и еле слышно зарычал.
Утром в понедельник все окутала перламутрово-серая пелена; туман был настолько густым, что Бретт Камбер не смог разглядеть из окна большой дуб во дворе, хотя до него было не больше тридцати ярдов.
В доме все еще спали, но самому Бретту спать не хотелось. Сегодня они отправляются в путешествие, и он уже весь трепетал в предвкушении. Они вдвоем с мамой. Это будет хорошее путешествие, он это предчувствовал и в глубине души, за пределами осознанного понимания, был рад, что отец с ними не едет. Можно будет хотя бы недолго побыть собой, не стараясь стремиться к некоему загадочному идеалу настоящего мужчины – идеалу, которому наверняка соответствует его отец и который он сам еще даже не начал осознавать. Настроение было прекрасное – он себя чувствовал невероятно везучим и невероятно живым. Он жалел всех, кто не может отправиться в путешествие этим дивным туманным утром, которое превратится в очередной знойный день, как только солнце сожжет весь туман. В автобусе Бретт планировал сесть у окна, чтобы не пропустить ни одной мили дороги от автовокзала на Спринг-стрит и до самого Стратфорда. Вчера вечером он очень долго не мог уснуть, а сегодня вскочил в пять утра. Но если бы он остался в постели чуть дольше, то, наверное, просто взорвался бы.
Стараясь не шуметь, он натянул джинсы, футболку с эмблемой «Касл-Рокских пум», белые спортивные носки и кеды. Спустился в кухню, насыпал в миску «Шоколадных мишек» и залил их молоком. Он старался есть тихо, но был уверен, что отдававшийся у него в голове хруст сладких хлопьев разносится по всему дому. Ему было слышно, как отец закряхтел и заворочался на их с мамой широкой кровати. Заскрипели пружины. Бретт замер и даже прекратил жевать. Секунду подумав, он насыпал себе еще порцию «Мишек» и вышел с миской на заднее крыльцо, осторожно прикрыв за собой дверь.
Все запахи лета сделались четче в густом тумане, и на улице было уже тепло. На востоке, над верхушками едва различимого в сером мареве соснового леса за дальним пастбищем, вставало солнце. Маленькое, яркое и серебристое, как полная луна высоко в небе. Даже сейчас влажный воздух был густым, плотным и тихим. Туман рассеется часам к восьми-девяти, однако душная влажность останется.
Но сейчас Бретт видел белесый, потайной мир и вбирал в себя его тайные радости: сочный запах травы в ожидании первого сенокоса уже на следующей неделе, запах навоза и маминых роз. Он различал даже запах жимолости, что уже почти погребла под собою забор на границе участка Гэри Первье – оплела цепкими, удушающе-ароматными лозами.
Бретт поставил миску с хлопьями на крыльцо и пошел в сторону сарая, скрытого туманом. На полпути оглянулся и увидел, что дом превратился в едва различимый, смутный силуэт. Еще два-три шага – и дом исчез. Он остался один посреди белизны, и только крошечное серебристое солнце глядело на него с неба. Пахло пылью и сыростью, жимолостью и розами.
И тут раздался звериный рык.
Сердце Бретта подпрыгнуло к горлу, и он невольно попятился. Мышцы напряглись, словно перекрученные провода. Первое, что он подумал, как ребенок, внезапно попавший в сказку: волк, – и он в панике огляделся по сторонам. Вокруг не было ничего, кроме белесого тумана.
Из тумана вышел Куджо.
Из горла Бретта вырвался тоненький всхлип. Пес, с которым он вырос; пес, который терпеливо катал по двору визжащего от восторга пятилетнего Бретта – на ледянке с упряжью, сработанной Джо в мастерской; пес, который в течение учебного года, в любую погоду, каждый день ждал у почтового ящика, когда придет школьный автобус… этот пес был совсем не похож на всклокоченное, грязное существо, медленно возникавшее из тумана. Большие печальные глаза сенбернара теперь покраснели, сделались злобными и тупыми: будто это совсем не собачьи глаза, а свинячьи. Густая шерсть слиплась от буровато-зеленой грязи, словно он катался по земле на заболоченном краю луга. Зубы щерились в жутком оскале, от которого у Бретта все похолодело внутри. Его сердце бешено заколотилось где-то в районе горла.
Из пасти Куджо медленно падали хлопья густой белой пены.
– Куджо? – прошептал Бретт. – Куджи?
Куджо смотрел на МАЛЬЧИКА, больше не узнавая его: ни лица, ни оттенков одежды (собаки видят цвета не так, как их видят люди), ни запаха. Он видел только двуногое чудовище. Куджо болел, и все вокруг представлялось ему чудовищным. В голове тупо ворочались мысли об убийстве. Хотелось кусать, рвать и терзать. Ему смутно мерещилось, как он бросается на МАЛЬЧИКА, валит на землю, вгрызается в горло и пьет кровь, еще теплую кровь, качаемую умирающим сердцем.
Потом чудовище заговорило, и Куджо узнал голос. Это был МАЛЬЧИК, его МАЛЬЧИК, который никогда его не обижал. Когда-то Куджо любил МАЛЬЧИКА и был готов умереть за него, если будет нужно. Что-то от прежнего чувства еще оставалось, и этой малости оказалось достаточно, чтобы удержать мысль об убийстве, пока та не растаяла серым туманом и не растворилась в гремящей реке болезни.
– Куджо? Что с тобой, пес?
То последнее, что еще оставалось от пса, которым он был до того, как летучая мышь поцарапала ему нос, заставило Куджо отвернуться, как и опасного больного пса – он был побежден в последний раз.
Куджо пошел прочь, в туман. Пена из его пасти капала на землю. Он перешел на тяжелый, неуклюжий бег, надеясь перегнать болезнь, но она бежала с ним вровень, звенела в ушах, наполняя его жгучей ненавистью и жаждой крови. Он принялся кататься по высокой траве, щелкая на травинки зубами. Его глаза закатились.
Мир превратился в безумное море запахов. Он отыщет источник каждого запаха и разорвет его в клочья.
Куджо вновь зарычал. Теперь у него появилась цель. Он поднялся и ушел еще глубже в уже начавший редеть туман – огромный пес весом почти двести фунтов.
Когда Куджо скрылся в тумане, Бретт еще минут пятнадцать стоял на крыльце, не зная, что делать. Куджо заболел. Может быть, съел отравленную приманку или что-то еще. Бретт знал о бешенстве и, если бы увидел лисицу, сурка или дикобраза с такими симптомами, наверняка распознал бы его. Но он никогда бы не подумал, что эта страшная болезнь мозга и нервной системы может быть у его пса. Скорее всего, это отравленная приманка.
Надо сказать отцу. Отец позвонит ветеринару. Или справится сам, как в тот раз два года назад, когда он взял плоскогубцы и вытащил из носа Куджо иглы дикобраза – медленно и аккуратно, чтобы их не сломать, потому что кусочки игл, оставшиеся в ранках, могли загноиться. Да, надо сказать отцу. Он обязательно что-то придумает.
А как же поездка?
Он не присутствовал при разговоре родителей, но и так было понятно, что мама выбила для них эту поездку с помощью отчаянных ухищрений, или везения, или того и другого сразу. Как многие дети, Бретт чутко улавливал настроения в доме и знал токи эмоций, перетекающих из одного дня в другой, точно так же, как опытный проводник на реке знает все ее излучины и стремнины. Все висело на волоске. Хотя отец согласился, Бретт чувствовал, что это согласие было дано неохотно и все еще может перемениться. Поездка будет считаться решенной, только когда они с мамой сядут в автобус и тот тронется с места. Если он скажет отцу, что Куджо заболел, для него это будет хорошим предлогом оставить их дома.