– Я подумал, ты на меня злишься.
Она обняла его и прижала к себе. От его волос пахло потом и детским шампунем. Она подумала о пузырьке с этим шампунем, стоящем на второй полке в шкафчике в верхней ванной. Как было бы здорово оказаться сейчас в этой ванной и притронуться к этому пузырьку! Но у нее был только запах. Слабый, уже исчезающий аромат.
– Нет, милый. Не на тебя, – сказала она. – Вовсе не на тебя.
Тэд тоже обнял ее покрепче.
– Он же к нам не заберется, да?
– Не заберется.
– Он не сможет… не сможет прогрызть себе путь?
– Не сможет.
– Я его ненавижу, – задумчиво проговорил Тэд. – Я хочу, чтобы он сдох.
– Да. Я тоже.
Она посмотрела в окно, увидела, что солнце уже почти село, и ее охватил странный, почти суеверный страх. Ей вспомнилось, как они в детстве играли в прятки, и игра всегда завершалась, когда вечерние тени сливались друг с другом в одну сплошную густую тень, и по улицами в тихом пригороде разносился таинственный зов, как звучащее вдали заклинание, – звонкий голос ребенка, объявлявший, что всем пора по домам, ужин уже на столе и двери скоро закроются на ночь: «Палы-выры за всех! Палы-выры за всех!»
Пес за ней наблюдал. Мысль совершенно безумная, но от нее просто так не отмахнешься. Вот он, глядит прямиком на нее своими дикими, бессмысленными глазами.
Нет, не выдумывай. Это просто собака, больная собака. Все и так плохо, а тебе еще чудятся всякие глупости.
Так она говорила себе. Еще через пару минут она стала говорить себе, что глаза Куджо напоминают глаза некоторых портретов – когда идешь мимо, кажется, будто изображение на портрете следит за тобой взглядом. Это просто оптическая иллюзия.
Но пес и вправду смотрел на нее. И… в нем было что-то знакомое.
Она попыталась прогнать эту мысль, но та уже крепко засела в сознании.
Ты уже видела его раньше. Наутро после той ночи, когда Тэду впервые приснился кошмар. Одеяла лежали на стуле в шкафу, на них сидел плюшевый медвежонок, но тебе в первый миг показалось, что там сидит кто-то страшный, с красными глазами, припал к полу, готовясь к прыжку, это был он, Куджо, Тэд с самого начала был прав, только чудовище пряталось не в шкафу… оно было здесь. Оно
(прекрати)
было здесь и ждало
(! ПРЕКРАТИ, ДОННА!)
Она смотрела на пса, и ей представлялось, что она слышит его мысли. Простые мысли. Все тот же незамысловатый повторяющийся узор, пробивавшийся сквозь мутный вихрь болезни и бреда.
Убить ЖЕНЩИНУ. Убить МАЛЬЧИКА. Убить ЖЕНЩИНУ. Убить…
Прекрати, строго сказала она себе. Собаки не мыслят, как люди. И это вовсе не чудище из детского шкафа. Это просто больной пес. И хватит выдумывать всякую ерунду. А то ты еще скажешь, что он – божья кара, посланная тебе в наказание за…
Куджо внезапно поднялся – как будто она его позвала – и ушел обратно в сарай.
(как будто я его позвала)
Она издала слабый, слегка истеричный смешок.
Тэд взглянул на нее:
– Мам?
– Все в порядке, малыш.
Она посмотрела на темную пасть гаража, потом – на заднюю дверь дома. Заперта? Не заперта? Заперта? Не заперта? Ей представилась подброшенная монетка, крутящаяся в воздухе. Ей представился прокрученный барабан револьвера: пять гнезд пустые, в одном – патрон. Заперта? Не заперта?
Солнце зашло окончательно, только на западном горизонте еще виднелась полоска бледного света. Узкая, как разделительная полоса на шоссе. Скоро исчезнет и она. В высокой траве справа от подъездной дорожки стрекотали сверчки, выдавая бездумно-веселые трели.
Куджо пока оставался в сарае. Что он там делает? – подумала Донна. Спит? Или ест?
Тут она вспомнила, что у них есть еда. Перегнулась назад между двумя передними сиденьями и взяла коробку для завтрака и бумажный пакет. Большой термос свалился на пол и закатился под заднее сиденье – наверное, когда «пинто» начал дергаться на дороге. Пришлось тянуться за ним, распластавшись в проеме между сиденьями. Тэд, задремавший в своем детском кресле, проснулся.
– Мама? Мамочка? Что ты де…
Его голос звенел от испуга, и Донна возненавидела пса еще больше.
– Просто беру еду, – успокоила она сына. – И мой термос. Видишь?
– Ага. – Он снова откинулся на спинку кресла и засунул в рот большой палец.
Она потрясла большой термос над ухом и не услышала звона разбитого стекла. Только плеск молока. Ну, хоть какая-то радость.
– Тэд? Хочешь есть?
– Я хочу спать, – сказал он, не открывая глаз.
– Надо бы залить в баки горючее, чемпион.
Он даже не улыбнулся.
– Не хочу есть. Хочу спать.
Она встревоженно посмотрела на сына и решила его не трогать. Сон был естественным оружием Тэда – возможно, его единственным оружием, – и дома он лег бы спать еще полчаса назад. Конечно, будь они дома, он выпил бы стакан молока, съел бы пару печений, почистил бы зубы… попросил бы почитать ему перед сном, может быть, что-то из его любимого Мерсера Майера… и…
Глаза защипало от слез, и она попыталась прогнать эти мысли. Открыла термос трясущимися руками и налила себе полчашки молока. Взяла инжирный батончик, откусила кусочек и поняла, что ужасно проголодалась. Она съела еще три батончика, запила их молоком, добавила к ужину несколько зеленых оливок и допила молоко до конца. Легонько рыгнула… и прищурилась, глядя в сторону сарая.
Теперь перед входом маячила плотная тень. Только это была никакая не тень. Это был пес. Куджо.
Он за нами следит.
Нет, она в это не верила. Как не верила в то, что Куджо показался ей мельком в шкафу у сына. Не верила, нет… хотя… наверное, все-таки верила. Но не разумом, а сердцем.
Она посмотрела в зеркало заднего вида. Уже стемнело, дороги не видно, но Донна знала, что дорога там есть и что по ней никто не проедет. Когда они приезжали сюда в прошлый раз, все втроем на «ягуаре» Вика (тогда этот пес был вполне милым, пробормотал внутренний голос, Тэд с ним играл и смеялся, помнишь?), им было весело и хорошо, и Вик сказал Донне, что еще пять лет назад в конце городского шоссе номер 3 располагалась мусорная свалка. Потом в Касл-Роке построили новый мусороперерабатывающий завод, свалку перенесли на другой конец города, и теперь в четверти мили от участка Камберов дорога просто заканчивается в том месте, где ее перегораживает тяжелая цепь с табличкой: «ВЪЕЗД ВОСПРЕЩЕН. СВАЛКА ЗАКРЫТА». За домом Камберов нет ничего.
Если кто сюда и поедет, то только тот, кому надо как следует уединиться. Но Донна сильно сомневалась, что даже самые озабоченные городские подростки захотят предаваться разврату на заброшенной мусорной свалке. В любом случае за все время, пока они тут сидят, мимо никто не проехал.
Белая линия на западном горизонте совсем побледнела… и Донна боялась, что ей просто кажется, что еще остается какой-то свет; что она выдает желаемое за действительное. Луны в небе не было.
Невероятно, но ей самой тоже хотелось спать. Может быть, сон был естественным оружием и для нее тоже. Впрочем, а что еще делать? Пес все еще здесь (по крайней мере, так думала Донна; в темноте трудно понять, где реальная фигура, а где просто тень). Аккумулятору надо дать отдохнуть. Потом можно будет попробовать завестись. Так почему бы не поспать?
Бандероль на почтовом ящике. Бандероль от «Дж. К. Уитни».
Она села прямее и озадаченно нахмурилась. Потом обернулась, пристально вглядываясь в темноту, но угол дома закрывал вид на почтовый ящик. Но она точно видела бандероль. Почему она вдруг о ней вспомнила? Это имеет какое-то значение?
Она по-прежнему держала в руках пластиковый контейнер с оливками и кусочками огурца. Вместо того чтобы еще что-нибудь съесть, она плотно закрыла контейнер и убрала его в Тэдову коробку со Снупи. Она запретила себе думать о том, почему экономит еду. Пошарила под сиденьем и нашла рычажок, опускающий спинку. Она собиралась подумать о бандероли на почтовом ящике Камберов – что-то ей подсказало, что это важно, – но ее засыпающий разум перескочил к другой мысли, четкой, словно картинка из яркого сна наяву.
Камберы поехали в гости к родственникам. В другой город в двух или трех часах езды на машине. Может быть, в Кеннебанк. Или Холлис. Или Огасту. На большое семейное торжество.
Уже в полусне ей представилась большая компания, человек пятьдесят на зеленой лужайке, яркой и аккуратной, как в телерекламе. Над выложенной камнями ямой для барбекю вился дымок. За длинным деревянным столом сидело не меньше четырех дюжин гостей. Они передавали друг другу тарелки с вареной кукурузой, тушеной фасолью и сосисками, поджаренными на углях (на этом месте у Донны заурчало в животе). Стол был накрыт уютной клетчатой скатертью. Во главе стола восседала милейшая старушка с ослепительно-белыми волосами, собранными в аккуратный пучок на затылке. Полностью погрузившись в сновидение, Донна совершенно не удивилась, узнав в ней свою мать.
Среди гостей были и Камберы, только они оказались совсем не Камберами. Джо Камбер выглядел точь-в-точь как Вик в чистом рабочем комбинезоне. Миссис Камбер надела на праздник зеленое летнее платье Донны. Их сынишка был точно таким же, каким станет Тэд в пятом классе…
– Мам?
Картинка дрогнула и начала распадаться на части. Донна пыталась ее удержать, потому что она была милой, прелестной и безмятежной: хрестоматийная большая и дружная семья, которой никогда не было у нее… и у них с Виком тоже не будет. Не в их тщательно распланированной жизни, с их единственным запланированным ребенком. Странно, что раньше она никогда не задумывалась об этом. Ей вдруг стало грустно.
– Мама?
Картинка дрогнула снова и канула в темноту. Этот голос снаружи, который вонзается в сновидение, как игла, пробивающая яичную скорлупу… Впрочем, не важно. Камберы поехали на семейное торжество и вернутся домой ближе к ночи – может быть, ча