Его голос отодвинулся вдаль, превратился в едва различимое гулкое эхо. И внезапно стал вовсе не голосом из ее сна, а воспоминанием о приснившемся сне – Донна проснулась, и у нее по щекам текли слезы. Она плакала прямо во сне. Она посмотрела на часы у себя на руке: четверть второго. Тэд крепко спал, так и не вынув палец изо рта.
Не беспокойся о псе. Скоро принесут почту. Почта важнее.
Она вдруг поняла, почему ее мысли вновь и вновь возвращались к той бандероли на крышке почтового ящика. Ответ, вертевшийся в глубине подсознания, наконец-то пробился наверх. Даже странно, что она не додумалась до этого раньше. Может быть, потому, что все было так очевидно, так просто. Элементарно, мой дорогой Ватсон. Вчера был понедельник, и почтальон принес Камберам почту. О чем свидетельствует бандероль от «Дж. К. Уитни».
Сегодня вторник, и почтальон придет снова.
Слезы облегчения потекли по ее еще мокрым щекам. Ей пришлось сдерживать себя изо всех сил, чтобы не разбудить Тэда и не сказать ему, что все будет хорошо, что самое позднее в два часа дня – а скорее всего, в десять-одиннадцать утра, если почтовая доставка работает здесь так же четко, как почти везде в городе, – этот кошмар наконец-то закончится.
Почтальон приедет сюда, даже если сегодня нет почты для Камберов, вот в чем вся прелесть. Почтальон в любом случае должен проверить, не поднят ли флажок, что означает исходящую почту. Он обязательно доберется до дома Камберов в конечном пункте маршрута на городском шоссе номер 3, и сегодня его встретит женщина, истерично рыдающая от облегчения.
Она посмотрела на коробку для завтраков и подумала, что у них еще есть еда. Она хотела поберечь ее на случай… просто на всякий случай. Теперь это уже не так важно, хотя Тэд наверняка проснется голодным. Она доела оставшиеся кусочки огурца. Тэд все равно не любит огурцы. Сегодня ему предстоит странный завтрак, подумала Донна с улыбкой. Инжирные батончики, оливки и копченые колбасные палочки.
Доедая последний огурец, она поняла, что в этой истории ее больше всего пугают совпадения. Череда совпадений, по отдельности совершенно случайных, но вкупе похожих на злую судьбу, решившую поиздеваться конкретно над ней. Поэтому пес и кажется ей таким ужасным… полным враждебных намерений лично против нее. Вик уехал на десять дней – это раз. Вик позвонил днем, а не вечером – это два. Если бы он позвонил позже и не застал никого дома, то позвонил бы еще раз, и еще раз, и еще – и начал бы волноваться. Все трое Камберов куда-то уехали, причем явно надолго, как минимум на одну ночь, – это три. Мать, сын и отец. Все уехали. Но оставили дома собаку. Да. Уехали и…
Внезапно ее поразила страшная догадка, так, что она даже застыла на миг, не дожевав последний кусочек огурца. Она пыталась прогнать эту мысль, но мысль настойчиво возвращалась. В ней была своя жуткая, неумолимая логика.
А вдруг они все мертвы? Лежат там, в сарае, все трое?
Перед глазами встала пугающая картина. Болезненно-яркая, как воспоминание о страшном сне в первые секунды после пробуждения. Три тела лежат на полу, будто сломанные игрушки, опилки вокруг них пропитаны кровью, их тусклые глаза глядят в темноту, где на балках под потолком воркуют ласточки, их одежда разорвана в клочья, выдранные куски мяса…
Нет, это безумие, это…
Может быть, первым он загрыз мальчика. Родители были на кухне или наверху, в спальне, где наспех занимались любовью. Они услышали крики. Выбежали наружу…
(немедленно прекрати)
…они выбежали наружу, но мальчик был уже мертв, пес перегрыз ему горло, и пока они оба стояли столбом, пораженные гибелью сына, сенбернар выскочил из темноты, страшная машина убийства, да, кровожадное бешеное чудовище вышло из темноты, глухо рыча. Сначала он бросился на женщину, и мужчина попытался ее спасти…
(нет, он схватил бы ружье или гаечный ключ и пробил бы псу голову. И где их машина? У них же была легковая машина. Они сели в машину и поехали на семейное торжество… Слышишь меня? НА СЕМЕЙНОЕ ТОРЖЕСТВО)
Тогда почему никто не пришел покормить пса?
Вполне логичный вопрос. Собственно, тем он и страшен. Почему никто не пришел покормить пса? Потому что если ты уезжаешь из дома на день или два, то обязательно договариваешься с соседями. Они кормят твоего пса, а потом, когда им надо будет куда-то уехать, ты кормишь их кошку, или попугайчика, или рыбок. Тогда почему…
И пес постоянно уходит в сарай.
Он там что-то ест?
Вот и ответ, подумала она с облегчением. Они не нашли никого, кто будет кормить пса, и перед отъездом насыпали ему целый таз сухого корма.
Но потом ей в голову пришла та же мысль, что посетила Джо Камбера еще в самом начале этого долгого-долгого дня. Такой крупный пес сожрет сразу все, что есть в миске, а потом будет ходить голодным. Если ты уезжаешь надолго, лучше с кем-нибудь договориться, чтобы он приходил кормить собаку. С другой стороны, может быть, Камберы не собирались задерживаться. Может быть, они и вправду поехали на семейное торжество и Джо Камбер выпил лишнего и отрубился. Может, то. Может, это. Какой смысл гадать?
Пес ходит в сарай, чтобы поесть?
(что он там ест? собачий корм? или мертвых людей?)
Она выплюнула на ладонь недожеванный огурец. Тошнота подступила к горлу, желудок стремился избавиться от уже съеденного. Донна удержала приступ тошноты силой воли. Она умела быть очень решительной, когда это действительно необходимо. Камберы уехали и оставили псу сухой корм. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы это понять. А все остальное – от нервов.
Но картина с растерзанными телами упорно стояла перед глазами. Особенно четко ей виделись опилки, пропитавшиеся темной кровью цвета копченых сосисок в натуральной оболочке.
Прекрати. Думай о почтальоне, если тебе обязательно нужно о чем-то думать. Думай о завтрашнем дне. Думай о спасении.
Откуда-то слева, с водительской стороны, донесся тихий скрежет.
Она не хотела смотреть в ту сторону, но все равно посмотрела. Голова повернулась сама собой, словно ее подтолкнули невидимые руки. Что-то хрустнуло в шее. Куджо стоял за окном и смотрел на нее. Он был совсем близко, меньше чем в шести дюймах. Их разделяло лишь автомобильное стекло. Его красные, мутные глаза глядели на Донну в упор. Белые хлопья на его морде напоминали засохшую пену для бритья.
Куджо ей улыбался.
Она почувствовала, как из груди поднимается крик, подступает к горлу плотным, тяжелым комом. Ей опять показалось, что она слышит мысли Куджо: Я до тебя доберусь, детка. Даже не сомневайся. Думай о почтальоне сколько угодно. Я убью и его тоже, если так будет нужно. Убью, как убил всех троих Камберов. Как убью тебя и твоего малыша. Привыкай к этой мысли. Привыкай…
Крик уже рвался из горла. Крик был живым существом, что стремилось пробиться наружу, и все навалилось на нее разом: Тэд захотел писать, и она опустила стекло на несколько дюймов и подняла его так, чтобы он смог сделать свои дела за окно, и все время смотрела, не покажется ли Куджо, и Тэд очень долго не мог выжать из себя ни капли, и у нее разболелись руки; потом ей приснился какой-то бредовый сон, потом пришли мысли о мертвых Камберах, а теперь еще это…
Пес ей улыбался; он ей улыбался, его звали Куджо, и его укус означал смерть.
Ей надо было закричать,
(но Тэд)
чтобы не сойти с ума.
(спит)
Она стиснула зубы, пытаясь удержать крик, как только что удержала подступавшую к горлу тошноту. Это была непростая борьба. Наконец ее сердце забилось ровнее, и она поняла, что уже не закричит.
Она улыбнулась псу и подняла два средних пальца. Поднесла их к стеклу, слегка затуманенному снаружи от дыхания Куджо.
– Хрен тебе, – прошептала она.
Спустя целую вечность пес опустил передние лапы на землю и пошел обратно в сарай. Мысли Донны вновь потекли тем же темным путем,
(что он там ест?)
и она решительно отгородилась от них, словно захлопнула дверь в голове.
Но уже было понятно, что теперь она долго не сможет уснуть, а до рассвета еще далеко. Она сидела, пытаясь справиться с дрожью в руках, и твердила себе, что это глупо и просто смешно: думать, будто взбесившийся пес – это чудовище, сбежавшее из шкафа Тэда. Думать, будто он знает что-то такое, чего не знает она сама.
Вик дернулся и проснулся в полной темноте. Его учащенное дыхание сушило горло, как соль. Сердце стучало в груди, как молот, и он совершенно не понимал, где находится и что с ним происходит. На секунду ему показалось, что он сейчас упадет.
Он схватился за край кровати, закрыл глаза и заставил себя собраться.
(ты сейчас)
Он открыл глаза. Увидел окно, тумбочку у кровати, настольную лампу.
(в отеле «Ритц-Карлтон» в Бостоне, штат Массачусетс)
Он сразу расслабился. Стоило определиться с отправной точкой, все сразу встало на свои места. Вик сам удивился, с чего бы вдруг так растерялся, пусть даже на миг. Наверное, просто из-за незнакомого места. И еще из-за приснившегося кошмара.
Кошмар! Боже правый, это было сильно. В последний раз ему снились кошмары, когда он был подростком, и его донимали страшные сны о падении в пропасть. На тумбочке у кровати стоял дорожный будильник. Вик взял его двумя руками и поднес поближе к глазам. Без двадцати два. На соседней кровати легонько похрапывал Роджер, и теперь, когда глаза Вика привыкли к темноте, он разглядел, что Роджер лежит на спине, сбросив во сне простыню. На нем была совершенно дурацкая пижама в крошечных желтых университетских вымпелах.
Вик поднялся с кровати, тихо прошел в ванную и закрыл дверь. На столике рядом с раковиной лежали сигареты Роджера. Вик взял одну. Он в этом нуждался. Он курил, сидя на унитазе и стряхивая пепел в раковину.
Беспокойный сон, как сказала бы Донна. И видит Бог, ему есть о чем беспокоиться. Хотя сегодня он лег в постель в половине одиннадцатого в таком замечательном настроении, какого у него не было всю прошедшую неделю. Вернувшись в отель, они с Роджером еще полчаса просидели в баре, обсуждая идею с публичными извинениями, а потом Роджер порылся в своем безразмерном бумажнике и нашел карточку с номером домашнего телефона Янси Харрингтона. Актера, игравшего профессора Шарпа.