и письмо с просьбой о вспомоществовании от Фонда поддержки сельских школ. Он также заметил, что старый «крайслер» Гэри стоит во дворе, а рядом с ним – ржавый универсал Джо Камбера.
– Значит, рванули куда-то вдвоем, – пробормотал он вслух. – Два старых дурня решили гульнуть.
Он приподнял ногу и снова перднул.
Джордж рассудил, что эти двое поехали пьянствовать и шататься по бабам. Видимо, укатили на грузовике Джо Камбера. Ему не пришло в голову задаться вопросом, зачем бы им ехать на грузовике, если в их распоряжении имелся более комфортабельный транспорт. Он не заметил ни крови на крыльце дома Гэри, ни здоровенной дыры в нижней части сетчатой двери.
– Два старых дурня решили гульнуть, – повторил он. – Джо Камберу хотя бы хватило ума отменить почту.
Он поехал обратно в Касл-Рок, то и дело приподнимая ногу и выдавая зычные рулады.
Стив Кемп заехал в «Дэйри куин» в Уэстбрукском торговом центре, взял парочку чизбургеров и эскимо в шоколаде. Он ел, сидя в кабине своего микроавтобуса, и смотрел на Брайтон-авеню, почти не видя, что происходит вокруг, и не чувствуя вкуса еды.
Он позвонил на работу красавчику-муженьку. Трубку взяла секретарша. Стив назвался Адамом Свэллоу, директором службы маркетинга компании «Дом света», и спросил, можно ли поговорить с мистером Трентоном. От возбуждения у него пересохло во рту. Когда Трентон подойдет к телефону, у них будет о чем поговорить. О чем-то поинтереснее маркетинга. Скажем, о родинке маленькой женушки в пикантном месте. О том, как однажды она укусила его до крови, когда кончала. О том, как себя чувствует царица всех сук с тех пор, как муж узнал, что ему наставили развесистые рога.
Но все пошло не по плану. Секретарша сказала, что ей очень жаль, но мистера Трентона и мистера Брекстона нет на месте, они уехали по делам и вернутся только на следующей неделе, и спросила, может ли она чем-то помочь. Спросила с явной надеждой в голосе. Она и вправду хотела помочь. Это был ее шанс провернуть сделку, пока оба начальника занимались делами где-нибудь в Бостоне или Нью-Йорке, но уж точно не в Лос-Анджелесе, где никто даже не плюнет в сторону такого мелкого паршивого агентства, как «Эд уоркс». Давай, детка, пляши, пока не задымятся подошвы.
Он поблагодарил секретаршу, сказал, что перезвонит ближе к концу месяца, и бросил трубку, пока секретарша не попросила оставить номер, поскольку офис компании «Дом света» располагался в телефонной будке на Конгресс-стрит, прямо напротив табачной лавки.
Теперь он ел чизбургеры и думал, что делать дальше. А то ты не знаешь, шепнул внутренний голос.
Он завел мотор и поехал в Касл-Рок. Свой обед он доел уже в Норт-Уиндеме (эскимо почти растаяло на жаре). Все обертки он бросил на пол кабины, где уже скопилась изрядная куча подобного мусора: пластиковые стаканчики, картонные коробки из-под гамбургеров, подлежащие возврату бутылки из-под пива и содовой, пустые сигаретные пачки. Стив никогда не сорил в местах общего пользования, поскольку считал загрязнение окружающей среды действием антиобщественным и некультурным.
В этот убийственно жаркий день Стив добрался до дома Трентонов в половине четвертого. Соблюдая все меры предосторожности, он, не сбавляя скорости, проехал мимо дома и припарковался в соседнем переулке в четверти мили от нужного места. Обратно вернулся пешком.
К его разочарованию и досаде, во дворе было пусто. Он ни за что не признался бы даже себе – и особенно теперь, когда стало понятно, что Донны, скорее всего, нет дома, – но он собирался одарить ее напоследок тем самым, к чему она так охотно стремилась весной. Всю дорогу от Уэстбрука до Касл-Рока он ехал с умеренно крепкой эрекцией, но теперь все его возбуждение сошло на нет.
Ее нет дома.
Нет; машины нет во дворе. А это совсем не одно и то же.
Стив огляделся по сторонам.
Леди и джентльмены, мы с вами находимся на тихой улочке в тихом предместье в замечательный летний денек. Почти все детишки спят после обеда, почти все верные женушки либо тоже пошли почивать, либо прилипли к своим телевизорам, смотрят какую-нибудь «Любовь к жизни» или «В поисках завтрашнего дня». Все красавцы-мужья трудятся в поте лица, зарабатывая себе пропуск в высший налоговый класс и, возможно, отдельную койку в реанимационной палате в лучшей больнице прекрасного штата Мэн. Две мокрые от пота маленькие девочки в купальниках играли в классики на раскаленном асфальте. Какая-то лысеющая старуха катила по тротуару металлическую магазинную тележку, ступая так осторожно, словно и она сама, и тележка были сделаны из тончайшего фарфора. Играющих в классики девочек она обошла по широкой дуге.
Одним словом, ничего интересного не наблюдалось. Улица млела от зноя.
Стив вошел во двор с таким видом, словно имел на то полное право. Первым делом он заглянул в маленький одноместный гараж, хотя знал, что Донна никогда не ставит там свой «пинто». Слишком узкий проем. Если она поцарапает машину, красавчик-супруг ей устроит веселую жизнь – веселуху, как говорят в здешней деревне.
В гараже было пусто. Ни «пинто», ни старенького «ягуара». Красавчик-муж Донны уже вступил в фазу мужского климакса, которой свойственно неуемное пристрастие к спортивным машинам. Донне не нравилось, когда он так говорил, но Стив еще не наблюдал более очевидного случая.
Он поднялся на крыльцо. Подергал дверь. Она оказалась не заперта. Он еще раз огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и вошел в дом без стука. Закрыл за собой дверь и прислушался. В доме было тихо. Его сердце глухо стучало в груди, сотрясая все тело. Он опять не признался себе, в чем тут дело. Хотя и так было ясно.
– Эй! Есть кто дома? – Его голос был громким, приятным и искренним.
– Эй! – Он прошел вглубь прихожей.
Очевидно, что никого нет. Дом, жаркий и тихий, как будто застыл в ожидании. Пустые чужие дома почему-то пугают. Кажется, что они за тобой наблюдают.
– Эй! Есть кто дома? – В последний раз.
Значит, оставь ей на память подарочек. И делай ноги.
Он вошел в гостиную и огляделся. Рукава его рубашки были закатаны выше локтей, кожа на предплечьях стала липкой от пота. Теперь уже можно признаться себе во всем. Как ему хотелось ее убить, когда она назвала его сукиным сыном, брызжа слюной ему прямо в лицо. Как ему хотелось ее убить, когда она заставила его почувствовать себя старым, растерянным и неспособным держать ситуацию под контролем. Письмецо мужу слегка подсластило пилюлю, но одного письмеца было мало.
Справа от двери на стеклянных полках стояли какие-то фарфоровые безделушки. Он развернулся и со всей силы пнул нижнюю полку. Хрупкая рама пошатнулась, и вся конструкция обрушилась на пол, во все стороны полетели осколки стекла и фарфоровых фигурок котят, пастушков и прочей счастливой буржуазно-мещанской хрени. У него на лбу вздулась вена, кровь застучала в висках. Его лицо исказилось в гримасе, о чем он сам даже не подозревал. Он принялся топтать уцелевшие фигурки, растирая их в порошок. Снял со стены семейный фотопортрет в застекленной рамке, с любопытством взглянул на улыбающееся лицо Вика Трентона (он обнимал Донну за талию, а Тэд сидел у него на коленях), потом швырнул рамку на пол и с размаху наступил ногой на стекло.
Он оглядел комнату, дыша тяжело, будто только что пробежал марафон. И внезапно принялся крушить ни в чем не повинную мебель, словно она его сильно обидела и теперь ее надо как следует наказать. Он опрокинул любимое кресло Вика. Перевернул диван, который рухнул прямо на журнальный столик, переломив его хрупкий хребет. Он сбросил с полок все книги, ругая дурной вкус людей, которые их покупали. Он схватил стойку для журналов и швырнул ее в зеркало над камином. Осколки посыпались на пол, как кусочки зеркального пазла. Теперь он хрипел, словно бык во время гона. Его щеки стали почти багровыми.
Он пошел в кухню через маленькую столовую. Проходя мимо обеденного стола, подарка родителей Донны на новоселье, смахнул на пол все, что стояло на нем: вертящуюся подставку с набором специй, хрустальную вазу, которую Донна купила за доллар и двадцать пять центов в бриджтонской мелочной лавке прошлым летом, пивную кружку Вика – сувенир в честь окончания университета. Солонка и перечница разлетелись осколками керамической шрапнели. У него снова возникла эрекция. Бешеная эрекция. Он уже не думал об осторожности. Он словно рухнул куда-то вглубь. Скатился в черную яму.
В кухне он выдвинул ящик под плитой и разбросал по полу кастрюли и сковородки. Они жутко гремели, но одного грохота было мало. На трех стенах из четырех висели кухонные шкафы. Он принялся их открывать и швырять на пол посуду. Тарелки, глиняные горшочки, бокалы и рюмки, в том числе – набор из восьми винных бокалов на длинных ножках, который хранился у Донны с двенадцати лет. Она прочитала в каком-то журнале о «сундуках с приданым» и решила собрать себе такой сундук. Но быстро утратила интерес, и набор винных бокалов стал единственным вкладом в ее будущее приданое (по изначальной грандиозной задумке собранного приданого должно было хватить, чтобы полностью обставить супружеский дом или квартиру). Однако они были с ней больше половины жизни и считались бесценным сокровищем.
Фарфоровый соусник полетел на пол. Большое сервировочное блюдо. Магнитофон с радиолой фирмы «Сирс» грохнулся с тяжелым хрустом. Стив Кемп сплясал на нем джигу. Его член, твердый, как камень, пульсировал, распирая штаны. Вздувшаяся на лбу вена пульсировала в контрапункте. В шкафчике под раковиной обнаружились запасы спиртного. Он выгреб все и принялся швырять бутылки в закрытую дверь кладовой, замахиваясь со всей силы; на следующий день у него так болела правая рука, что он с трудом мог поднять ее на уровень плеча. Вскоре голубая дверь окрасилась потеками джина и виски нескольких сортов, липко-зеленым мятным ликером и амаретто, подаренным Роджером и Алтией Брекстон на Рождество. Осколки стекла мирно искрились в жарком солнечном свете, лившемся в большое окно над раковиной.