Стив ворвался в прачечную, где обнаружил несколько коробок с отбеливателем, кондиционер для белья в большой пластмассовой бутыли, всевозможные средства для чистки самых разных поверхностей и три разных сорта стирального порошка. Все это он забрал в кухню и принялся высыпать, выливать и разбрызгивать повсюду.
Он как раз высыпал на пол содержимое последней пачки стирального порошка и тут заметил записку, нацарапанную на грифельной доске безошибочным острым почерком Донны: Уехали с Тэдом к Джо Камберу чинить машину. Скоро вернемся.
Это сразу вернуло его к реальности. Он уже провел здесь полчаса, если не больше. Время промчалось в вихре бешеной ярости, и он совершенно за ним не следил. Давно ли уехала Донна? Кому она оставила записку? Кому-то конкретному или любому, кто может зайти? Пора выбираться отсюда… но сначала нужно кое-что сделать.
Он стер рукавом надпись с доски и написал большими печатными буквами:
ОСТАВИЛ ТЕБЕ ПОДАРОЧЕК НАВЕРХУ, ДЕТКА.
Перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся по лестнице и вошел в спальню. Он чувствовал, что времени остается в обрез. Почти не сомневался, что сейчас кто-нибудь позвонит в дверь или попросту войдет в дом – скорее всего, еще одна счастливая женушка-домохозяйка – и крикнет, как кричал он сам: «Эй! Есть кто дома?»
Но, как ни странно, именно эта мысль довела возбуждение до предела. Он расстегнул ремень, рванул «молнию» вниз и дал джинсам упасть до колен. Трусов на нем не было; он почти никогда их не носил. Его член монументально стоял над густой порослью рыжеватых волос. Все закончилось быстро; он был буквально на взводе. Два-три быстрых рывка сжатой в кулак рукой – и грянул оргазм, взрывной и мгновенный. Сперма брызнула на покрывало.
Он натянул джинсы, застегнул «молнию» (чуть не прищемив зубчиками головку члена – вот было бы весело) и бросился прочь, на ходу застегивая ремень. Он обязательно встретит кого-то на выходе. Да. Непременно. Чью-то счастливую женушку-домохозяйку, которая увидит его раскрасневшееся лицо, выпученные глаза, вздутый бугор на джинсах и заорет как резаная.
Открывая заднюю дверь, он мысленно приготовился к неизбежному. Уже теперь, задним умом, он все-таки сообразил, что поднял столько шума, что мог бы и мертвого разбудить… эти кастрюли! Зачем он гремел этими сраными кастрюлями? О чем он думал? Наверняка все соседи слышали, как он бушевал.
Но во дворе не было ни души. Ничто не нарушало мирную тишину. На другой стороне улице на зеленой лужайке безмятежно крутилась поливальная установка. Мимо промчался какой-то парнишка на роликах. Впереди возвышался забор, отделявший участок Трентонов от участка соседей. По левую руку от заднего крыльца открывался отличный вид на городские кварталы, раскинувшиеся у подножия холма. Отсюда даже был виден городской парк на пересечении Главной улицы и шоссе номер 117. Стив пару секунд постоял на крыльце, пытаясь чуть успокоиться. Постепенно дыхание выровнялось, пришло в норму. Он старательно изобразил на лице выражение, подходящее беззаботному жителю маленького городка в такой замечательный летний денек. Все это произошло за то время, пока красный свет на светофоре у ближайшего перекрестка не сменился на желтый, зеленый и снова на красный.
А вдруг она прямо сейчас подъезжает к дому?
Пора двигать отсюда подобру-поздорову. Он оставил визитную карточку; и лучше сейчас не встречаться с хозяйкой дома. Конечно, она ему ничего не сделает, если только не обратится в полицию. А ей вряд ли захочется обращаться в полицию. Он может много всего рассказать: Интимная жизнь счастливой американской домохозяйки в ее естественной среде обитания. Но он тут устроил такое, что лучше как можно скорее уехать подальше от славного городка Касл-Рока. Может быть, позже он ей позвонит. Спросит, как ей понравился его подарочек. Это будет забавно.
Он вышел на улицу, свернул налево и пошел к своему микроавтобусу. Его никто не окликнул, не остановил. Никто не обратил на него внимания. Парнишка на роликах снова промчался мимо и крикнул Стиву: «Привет!» Стив тоже крикнул ему: «Привет!»
Он уселся за руль, завел двигатель, доехал до съезда на шоссе номер 302 и дальше мчался по прямой до Портленда, где свернул на федеральную автостраду номер 95. Заплатил пошлину у турникетов и поехал на юг. В голову лезли всякие беспокойные мысли о том, что он сделал – не застав дома хозяйку, в ярости разгромил дом. Не слишком ли круто возмездие для такого, по сути, пустячного преступления? Да, она его больше не хочет, и что с того? Это явно не повод крушить обстановку и бить посуду. Тут поневоле задумаешься, точно ли у него все хорошо с головой.
Он прорабатывал эти вопросы понемногу зараз, прогонял объективные факты через умозрительный куб с самыми разными реактивами, которые в совокупности составляют сложный комплексный механизм человеческого восприятия под названием «субъективный подход». Как старательный школьник, рисующий карандашом, стирает ластиком все недочеты и снова рисует исправленную картинку, Стив разбирал случившееся на отдельные фрагменты и собирал заново – рисовал мысленную картинку, – пока объективные факты и его субъективное восприятие этих фактов не соединились в приемлемое объяснение.
Он свернул на шоссе номер 495 и поехал на запад к Нью-Йорку и дальше – к тихим просторам Айдахо, куда в свое время уехал сам Папа Хемингуэй, когда состарился и смертельно устал от всего. Настроение стремительно улучшалось, как бывало всегда, когда он рвал старые связи и мчался дальше, – восхитительное, совершенно волшебное состояние, которое Гекльберри Финн называл весенней лихорадкой, когда хочется бросить все и уехать, чтобы увидеть что-нибудь новенькое. В такие минуты он чувствовал себя заново рожденным, чувствовал себя человеком, обладающим величайшей в мире свободой – свободой создать себя заново. Он бы искренне удивился, если бы ему сказали, что и в Мэне, и в Айдахо он все равно будет в ярости швырять ракетку на землю, когда проиграет гейм в теннисном матче; что он откажется пожать руку сопернику, если вдруг проиграет весь матч. Стив Кемп пожимает соперникам руки, только когда побеждает.
На ночь он остановился в маленьком городке под названием Туикенем. Уснул быстро и без труда. Он убедил себя, что разгром дома Трентонов – не буйство отвергнутого, обезумевшего от ревности любовника, а продуманный шаг революционного анархиста, чтобы растормошить парочку сытых, жирных свиней из среднего класса, которые исправно оплачивают налоги и телефонные счета, тем самым поддерживая правительство, где сплошные фашисты. Это был смелый поступок, обусловленный чистым, праведным гневом. Его способ сказать «власть народу», о чем он старается заявить во всех своих стихотворениях.
И все же, засыпая на узкой кровати в мотеле, он размышлял, что подумала Донна, когда вернулась домой. Это были приятные мысли, и он уснул улыбаясь.
В половине четвертого Донна окончательно поняла, что почтальон не придет.
Она сидела, приобняв разморенного, впавшего в тяжелую дрему Тэда. Его губы распухли от жары, лицо покраснело, как в лихорадке. У них еще оставалось чуть-чуть молока, и скоро она предложит Тэду его допить. Последние три с половиной часа – дома они бы сейчас отдыхали после обеда – солнце палило нещадно. Даже с двумя приоткрытыми окнами температура в машине была не меньше ста градусов. Машина всегда нагревается, если оставить ее на солнце. Только в нормальных условиях, если машина нагрелась, ты открываешь все окна, включаешь вентилятор и мчишь с ветерком. Помчим с ветерком – какие чудесные слова!
Она облизнула губы.
Она периодически открывала оба окна до конца, чтобы создать небольшой сквознячок, но всегда ненадолго. Она боялась оставлять окна открытыми. Боялась, что ее сморит сон. Ее пугала эта кошмарная жа- ра – больше всего из-за Тэда: как бы с ним не случился тепловой удар, – но еще больше ее пугал Куджо, его слюнявая морда в хлопьях пены, его хмурые красные глаза, глядящие на нее в упор.
В последний раз она открывала окна до конца, когда Куджо уходил в сарай. Но теперь он вернулся. Сидел в тени, протянувшейся от сарая, и глядел на «пинто», низко опустив голову. Земля под его передними лапами была влажной от накапавшей слюны. Периодически пес рычал и хватал воздух зубами, словно ему что-то мерещилось.
Сколько нам еще ждать? Сколько нам ждать, пока он не сдохнет?
Она была женщиной рациональной. Она не верила в чудовищ из шкафа; она верила только в то, что можно увидеть глазами и потрогать руками. Слюнявый сенбернар, сидящий в тени сарая, не был каким-то потусторонним чудовищем; это просто больное животное, укушенное бешеным скунсом или лисицей. Он не явился преследовать лично ее, Донну Трентон. Это не пастор Диммесдейл из «Алой буквы», не Моби Дик в облике пса. Не четвероногая кара судьбы.
И все же… она уже почти решилась добежать до двери на заднем крыльце Камберов, но тут Куджо вышел наружу, пошатываясь на ходу.
Тэд. Все завязано только на нем. Его надо спасать. Пора прекращать жевать сопли и хоть что-нибудь сделать. Он уже стал заговариваться и путаться в словах. Он как будто терял связь с реальностью. Его глаза совершенно остекленели, точно у боксера, которого лупят, как грушу, и он уже потерял всякую координацию вместе с выбитой капой и ждет только последней серии ударов, чтобы без чувств рухнуть на ринг. Все это пугало Донну и обостряло ее материнский инстинкт до предела. Все завязано только на Тэде. Будь Донна одна, она бы уже давно побежала к двери. Ее удерживает только Тэд, потому что ей страшно представить, что будет, если пес бросится на нее и Тэд останется в машине совсем один.
И все же, пока Куджо не вернулся пятнадцать минут назад, она морально готовилась бежать к двери. Бесконечно проигрывала в голове, как все будет, пока ей не стало казаться, что все уже произошло. Она разбудит Тэда. Если придется, то шлепнет его по щеке, чтобы он точно проснулся. Она строго-настрого запретит ему выходить из машины и идти следом за ней –