– Слушай, еще не все потеряно. У нас есть хорошие шансы…
– Знаешь, было бы здорово взять с собой в Кливленд пару дюжин коробок этих самых «Малиновых колючек», – перебил его Роджер. – И когда нам объявят, что мы им больше не нужны, можно будет нагнуть их обоих и засунуть им эти чертовы хлопья… сам знаешь куда.
Вик хлопнул Роджера по плечу.
– Я понял, да.
– А что ты будешь делать, если мы лишимся контракта? – спросил Роджер.
Вик уже думал об этом. Рассмотрел все варианты, со всех возможных сторон. Вполне можно сказать, что он все обдумал еще до того, как Роджер нашел в себе силы задать этот вопрос.
– Если мы лишимся контракта, я буду работать как проклятый, – сказал Вик. – По тридцать часов в сутки, если потребуется. Если надо будет набрать шестьдесят мелких заказов взамен большого заказа от Шарпа, я их наберу.
– И убьешься в процессе.
– Может быть, – сказал Вик. – Но ты сам говорил, помирать – так с музыкой.
– Я тут прикинул, – неуверенно сказал Роджер. – Если Алтия устроится на работу, мы сможем выплачивать ипотеку за дом еще год. Может быть, за год удастся найти на него покупателя. А при такой ставке лучше бы найти раньше.
Вик внезапно почувствовал, что еле сдерживает себя. Ему очень хотелось рассказать Роджеру обо всем, что случилось. Об этой пакостной черной мути, в которую вляпалась Донна из-за своей странной потребности притворяться, будто ей по-прежнему девятнадцать. Он даже слегка разозлился на Роджера, счастливо и беспрекословно женатого пятнадцать лет. На Роджера, у которого есть прелестная, тихая, верная Алтия (Вик удивился бы, если бы узнал, что Алтия Брекстон хотя бы задумывается об измене), на Роджера, который совершенно не представляет, что это такое, когда вокруг рушится все и сразу.
– Слушай, – сказал он. – В четверг я получил письмо с дневной почтой…
Раздался легкий стук в дверь.
– Принесли твой заказ, – сказал Роджер. Взял валявшуюся на диване рубашку, вытер слезы… и как только не стало слез, у Вика тут же пропало желание рассказывать Роджеру о своих бедах. Может быть, потому, что Роджер был прав. Разница в девять лет между тридцатью двумя годами и сорок одним годом – это действительно очень много.
Вик подошел к двери, забрал свое пиво и сэндвич. Он не успел договорить до прихода официанта службы доставки, а Роджер не стал переспрашивать. Он вернулся к бейсболу и собственным проблемам.
Вик уселся за стол, чтобы съесть сэндвич. Аппетит вдруг пропал, что в общем-то было и неудивительно. Взгляд упал на телефон, и, продолжая жевать, Вик опять попытался позвонить домой. Послушал дюжину длинных гудков и положил трубку на место. Он слегка хмурился. Уже начало девятого. Обычно Тэд отправляется спать ровно в восемь. Может быть, Донна встретила кого-нибудь из знакомых или им с Тэдом сделалось неуютно вечером в пустом доме и они пошли в гости. Нет такого закона, чтобы Тэд ровно в восемь ложился в постель, особенно летом, когда поздно темнеет и стоит жуткая жара. Да, наверное, они у кого-то в гостях. Или пошли в городской парк, подышать свежим воздухом и дождаться, когда жара немного спадет и можно будет спокойно уснуть. Скорее всего, так и есть.
(или она сбежала с Кемпом)
Совершенно безумная мысль. Донна сказала, что между ними все кончено, и Вик ей поверил. И вправду поверил. Донна никогда не врет.
(и никогда не заводит любовников, да, чемпион?)
Он попытался прогнать эту мысль, но она накрепко засела в голове. И теперь будет грызть ему мозг, как настырная крыса. А вдруг Донне стукнуло в голову сбежать с Кемпом и забрать с собой Тэда? Может быть, они прямо сейчас заселились в мотель все втроем где-нибудь между Касл-Роком и Балтимором? Не будь идиотом, Трентон. Они…
Пошли на концерт. Ну конечно. По вторникам в городском парке проходят вечерние концерты. Иногда играет школьный оркестр, иногда камерный музыкальный ансамбль, иногда местная регтайм-группа под названием «Рваный край». Донна с Тэдом наверняка сейчас в парке – наслаждаются вечерней прохладой и слушают «Рваный край», их перепевки хитов прошлых лет, «Продавца леденцов» Джона Херта или «Обетованной земли».
(если она не сбежала с Кемпом)
Он допил пиво и открыл вторую бутылку.
Секунд тридцать Донна просто стояла рядом с машиной, тихонько переступая с ноги на ногу, чтобы разогнать кровь в затекших мышцах. Она смотрела на дверь гаража, все еще уверенная, что если Куджо появится, то именно с той стороны – может быть, выйдет из самого гаража, или из-за угла, или выскочит из-под пикапа, который в бледном сиянии звезд и сам походил на огромного черного спящего пса.
Она стояла на месте, пока не решаясь бежать к двери. Ночь дышала душистой прохладой, летние запахи напоминали о детстве, когда окружающие ароматы раскрываются перед тобою во всей полноте и ты уверена, что по-другому и не бывает. Запахи сена и клевера, доносящиеся от подножия холма, сладкое благоухание жимолости.
И еще она слышала музыку. Очень тихую, почти иллюзорную, но ее обострившийся слух явственно различал мелодию. У кого-то играет радио, подумала Донна сначала и только потом поняла, что слышит концерт в городском парке. Диксиленд-джаз. Она даже узнала, что это за песня: «Побредем в Буффало». Семь миль, подумала она. Я никогда бы не поверила, что ночь может быть такой тихой! Такой спокойной!
Она ощущала себя предельно живой.
Сердце было как маленький мощный мотор, ровно стучащий в груди. Кровь как будто бурлила в венах. Глаза больше не резало от сухости. Почки казались тяжеловатыми, но это была приятная тяжесть. Вот ее жизнь – ее единственная настоящая жизнь. Сейчас на карту поставлено все, и эта мысль отозвалась в ее сердце странным тягостным упоением, словно лежащая на плечах непосильная ноша достигла угла предельного равновесия и сейчас упадет. Она решительно захлопнула дверцу машины.
Донна ждала, принюхиваясь, как зверь. Ничего не происходило. Вход в гараж оставался таким же безмолвным и темным. Хромированный бампер «пинто» тускло поблескивал в темноте. Вдалеке играл быстрый и радостный джаз. Она наклонилась, почти уверенная, что колени не выдержат и подогнутся, но нет. Все обошлось. Она взяла горстку камушков с гравийной дорожки и принялась бросать их по одному через капот «пинто» в темноту за пределами поля зрения.
Первый маленький камушек упал перед носом Куджо, отскочил от других камушков на дорожке и застыл неподвижно. Куджо чуть шевельнулся. Вывалил из пасти язык. Он как будто ухмылялся. Второй камушек тоже упал на дорожку. Третий ударил его в плечо. Куджо не сдвинулся с места. ЖЕНЩИНА все еще пыталась его выманить.
Донна стояла рядом с машиной, озадаченно хмурясь. Она слышала, как первый камушек упал на гравий. Второй тоже упал на гравий. Но третий… Он как будто вообще никуда не упал. Она не слышала стука. Что это значит?
Она вдруг поняла, что ей совершенно не хочется бежать к двери в дом, пока она не убедится, что Куджо не прячется за капотом. Потом – да. Но сперва… надо бы удостовериться. На всякий случай.
Она сделала шаг. Второй. Третий.
Куджо приготовился. Его глаза горели в темноте.
Четыре шага от дверцы машины. Сердце Донны стучало, как барабан.
Теперь Куджо видел ноги ЖЕНЩИНЫ. Сейчас она тоже его увидит. Хорошо. Именно этого ему и хотелось.
Пять шагов от машины.
Донна повернула голову. Шея скрипнула, как ржавая дверная пружина. У нее было предчувствие, почти уверенность. Она повернула голову, высматривая Куджо. И Куджо был здесь. Он все время был здесь, совсем рядом. Сидел, прижавшись к земле, прятался от нее, ждал и готовился выскочить и напрыгнуть.
На мгновение их глаза встретились – широко распахнутые от страха голубые глаза Донны и мутные красные глаза Куджо. В это мгновение ей показалось, что она смотрит его глазами, видит себя, видит ЖЕНЩИНУ – а что Куджо? Тоже видит себя глазами Донны?
Потом он бросился на нее.
На этот раз ступора не было. Донна отскочила назад и, протянув руку за спину, попыталась нашарить дверную ручку. Куджо скалился и рычал, из его пасти свисали тягучие нити слюны. Он приземлился в том месте, где только что стояла Донна, и поскользнулся на гравии, подарив ей драгоценную дополнительную секунду.
Она нашла кнопку под ручкой и надавила на нее большим пальцем. Рванула дверцу на себя, но дверца не открылась. Ее заклинило. Куджо бросился на нее снова.
В грудь как будто ударили тяжеленным, набитым песком мячом. Груди буквально расплющились о ребра – было больно, – а потом пес уже тянулся зубами к ее горлу. Она вцепилась в его густую жесткую шерсть и попыталась его удержать. Она слышала свое собственное сбивчивое дыхание. Звездный свет отражался в безумных глазах Куджо тусклыми полукружиями. Его зубы бешено щелкали в нескольких дюймах от ее лица, она ощущала его дыхание, пахнущее мертвечиной, неизлечимой болезнью, бессмысленным убийством. Почему-то ей снова вспомнился неисправный измельчитель отходов и зеленая жижа, забрызгавшая потолок за пару часов до прихода гостей.
Каким-то чудом ей удалось оттолкнуть от себя пса, когда его задние лапы оторвались от земли в очередном рывке к ее горлу. Она нашарила дверную ручку, но не успела нажать кнопку. Куджо бросился на нее снова. Она пнула его, и подошва ее босоножки угодила ему прямо в морду, уже порядком израненную после неистовых бросков на машину. Взвыв от боли и ярости, пес отступил.
Донна нажала кнопку под дверной ручкой, прекрасно осознавая, что это точно последний шанс. Для нее и для Тэда. Она нажала кнопку и со всей силы рванула дверцу на себя, а пес уже снова готовился атаковать, как настырная адская тварь, которая не отступится от своей жертвы, пока кто-то из них двоих не умрет. Руку, тянувшую за дверцу под неудобным углом, сводило от боли, напряженные мышцы горели огнем. Кажется, она вывихнула плечо. Но дверца открылась. Донна едва успела упасть на сиденье, и пес набросился на нее снова.