С нарастающей ненавистью Куджо глядел на ЧЕЛОВЕКА из сине-белой машины. Это он виноват, что ему, Куджо, так больно. Это из-за него у Куджо разрывает суставы от боли, а в голове так противно звенит. Это из-за него прошлогодние листья, скопившиеся под крыльцом, теперь пахнут гнилью. Это из-за него Куджо боится воды, хочет ее убить и бежит от нее, подвывая, хотя его мучает страшная жажда.
Из глубин его мощной груди поднялся глухой рык, его лапы напряглись, готовясь к прыжку. Он чуял запах этого ЧЕЛОВЕКА, запах пота и возбуждения, запах плотного мяса на грузных костях. Рык нарастал, превращаясь в раскатистый яростный рев. Куджо выскочил из-под крыльца и бросился на жуткого ЧЕЛОВЕКА, причинившего ему столько боли.
В первый, решающий миг Баннерман даже не услышал глухого рычания Куджо. Он подошел к «пинто» достаточно близко и разглядел копну спутанных волос за водительским окном. Первое, что он подумал: женщину застрелили. Но где дырка от пули? Похоже, стекло растрескалось от ударов тупым предметом. Оно не пробито насквозь.
Потом голова шевельнулась. Очень слабо, но шевельнулась. Женщина была жива. Баннерман сделал еще шаг вперед… и в ту же секунду раздался рев Куджо, за которым последовал залп рычащего лая. Первым делом Баннерман вспомнил
(Рыжик?)
своего ирландского сеттера. Но Рыжика пришлось усыпить четыре года назад, вскоре после истории с Фрэнком Доддом. И Рыжик никогда так не рычал. Баннерман замер на месте, охваченный диким, первобытным ужасом. Эта секундная заминка тоже стала решающей.
Он все-таки обернулся, вытащил из кобуры револьвер и увидел мчащегося к нему пса – невероятно огромного пса, взлетевшего в мощном прыжке. Пес ударил его прямо в грудь и вдавил в заднюю дверцу «пинто». Баннерман сдавленно вскрикнул. Его правая рука отлетела назад и вверх и ударилась запястьем о хромированную трубку. Револьвер выпал, перелетел через крышу и упал в траву у подъездной дорожки с другой стороны.
Пес вгрызался в него зубами, и, глядя на первые пятна крови, растекавшиеся по голубой форменной рубашке, Баннерман понял, что произошло. Внезапно он понял все. Они приехали сюда, их машина заглохла и больше не завелась… а здесь был этот пес. Которого не было в стройной логической схеме Мейсена.
Баннерман попытался схватить пса под морду и оттолкнуть от своего живота. Живот пронзила внезапная жгучая боль. Нижняя часть рубашки превратилась в рваные лохмотья. Кровь ручьями текла на штаны. Баннерман рванулся вперед, но пес, обладавший какой-то пугающей силой, вновь отбросил его на «пинто», так что маленький автомобиль содрогнулся всем корпусом.
Он вдруг понял, что пытается вспомнить, занимались ли они любовью с женой прошлой ночью.
Совершенно безумная мысль. Совершенно безу…
Пес набросился снова. Баннерман попытался увернуться, но пес как будто предвидел его движение, пес ухмылялся, и внезапно живот пронзила такая адская боль, какой шериф не испытывал никогда в жизни. Боль буквально взорвала его изнутри. Он закричал, схватил пса под морду двумя руками и оторвал его от себя. На мгновение их взгляды встретились, и, глядя в темные, безумные глаза зверя, Баннерман подумал, обмирая от липкого обморочного ужаса: Привет, Фрэнк. Это ты? Что, в аду для тебя жарковато?
Куджо кусал его пальцы, рвал их в клочья, заставляя разжать руки. Баннерман забыл о Фрэнке Додде. Он забыл обо всем, кроме спасения собственной жизни. Он попытался поднять колено, чтобы заслониться от пса, но не смог. Когда он попробовал согнуть ногу, боль внизу живота вспыхнула слепящей агонией.
Что он со мной сделал? Господи, что у меня с животом? Викки, Викки…
Дверца «пинто» неожиданно распахнулась. Появилась женщина. Та самая женщина. Баннерман видел ее на семейном портрете, который Стив Кемп сорвал со стены в гостиной. На снимке она была очень красивой, ухоженной, яркой – на таких женщин мужчины оглядываются на улице и с завистью думают: а ведь какой-то счастливчик с ней спит.
Теперь на нее было страшно смотреть. Ей тоже крепко досталось от пса. Живот испачкан запекшейся кровью. Одна штанина на джинсах разодрана в клочья, повязка чуть выше колена промокла от крови. Но хуже всего было ее лицо: сморщенное, как печеное яблоко. Кожа на лбу шелушилась. Губы потрескались и загноились. Под запавшими глазами набухли темно-лиловые мешки.
Пес тут же оставил Баннермана и с грозным рычанием бросился к женщине. Она быстро нырнула обратно в машину и захлопнула дверцу.
(рация в патрульной машине надо вызвать подмогу срочно вызвать подмогу)
Он развернулся и побежал к своей машине. Пес погнался за ним, но Баннерман оказался быстрее. Он забрался в машину, захлопнул дверцу, схватил рацию и вызвал подкрепление. Код три, полицейский при исполнении срочно нуждается в помощи. Помощь пришла. Пса застрелили. Их всех спасли.
Все это произошло ровно за три секунды – и лишь в голове у Джорджа Баннермана. Когда он развернулся, готовясь бежать, ноги подкосились, и он рухнул на гравий.
(Ох, Викки, что он со мной сделал?)
Мир превратился в сплошное слепящее солнце. Ничего толком и не разглядишь. Слепо шаря руками по гравию, Баннерман кое-как поднялся на колени. Наклонил голову, посмотрел на себя и увидел собственные кишки, вывалившиеся из разодранного живота. Его штаны до колен пропитались кровью.
Да уж, пес постарался на славу.
Держись, Баннерман. Если ты подыхаешь, то подыхай. Но не раньше, чем доберешься до рации и вызовешь помощь. Держись и вставай, черт возьми…
(ребенок Господи ее ребенок он там с ней в машине?)
Он подумал о собственной дочери, Катрине, которая в этом году пойдет в седьмой класс. У нее уже растет грудь. Девочка превращается в барышню. Учится играть на пианино. Мечтает о лошади. Если бы в тот страшный день она пошла в библиотеку одна, Додд убил бы ее вместо Мэри Кейт Хендрасен. Если бы…
(шевелись)
Баннерман поднялся на ноги. Яркий свет резал глаза. Все его внутренности стремились выскользнуть сквозь дыру, которую прогрыз пес. Ему надо в машину. В машину, где рация. У него за спиной пес рычал, скалил зубы и бился в закрытую водительскую дверцу «пинто».
Шатаясь и еле держась на ногах, Баннерман пошел к своей патрульной машине. Его лицо было белым как мел. Губы посинели. Он в жизни не видел такого огромного пса, и этот пес выпустил ему кишки. Господи боже, пес выпустил ему кишки, и почему все вокруг так блестит? Почему внутри так горячо?
Его кишки скользили сквозь пальцы.
Он добрался до двери патрульной машины. Услышал, как трещит рация под приборной доской. Кто-то передавал сообщение. Надо было сразу связаться с диспетчером. Так положено по протоколу. Протокол следует соблюдать, хотя если бы я всегда строго следовал правилам, то не стал бы звонить Смиту и привлекать его к делу Додда. Викки, Катрина, простите меня…
Мальчик. Мальчика надо спасать. Надо вызвать подмогу.
Он пошатнулся и схватился за край приоткрытой дверцы, чтобы не упасть.
Потом он услышал, что пес несется к нему, и опять закричал. Надо поторопиться. Если получится закрыть дверцу… Господи боже, если получится закрыть дверцу, прежде чем пес снова бросится на него… о боже…
(о БОЖЕ)
Когда Куджо начал биться о дверцу, сотрясая машину, Тэд опять закричал. Он кричал и царапал себе щеки, его голова болталась из стороны в сторону.
– Тэд, не надо! Не надо… милый, пожалуйста…
– Хочу к папе… хочу к папе… хочу к папе…
Внезапно все прекратилось.
Донна прижала Тэда к груди, повернула голову и увидела, как Куджо бросается на человека, пытавшегося сесть в машину. От силы удара рука мужчины соскользнула с дверцы.
Смотреть дальше Донна не смогла. Еще надо было бы заткнуть уши, чтобы не слышать, как Куджо приканчивает этого человека, кем бы он ни был.
Он спрятался, подумала она в истерике. Услышал, как подъезжает машина, и спрятался.
Дверь на крыльце. Сейчас самое время бежать к двери, пока Куджо… занят.
Она взялась за дверную ручку, резко дернула на себя и толкнула дверцу «пинто», но та не открылась. Куджо все-таки покорежил машину настолько, что дверь заклинило.
– Тэд, – лихорадочно прошептала она. – Давай меняться местами. Быстрее. Тэд? Тэд?
Тэд весь дрожал. Его глаза вновь закатились.
– Утки, – хрипло пробормотал он. – Я иду к уткам. Слова против чудовищ. Папа. А-а… а-а-а-а… а-а-а-а-а-а-а-а-а…
У него опять начались судороги. Его руки болтались, как плети. Донна принялась его трясти, беспрестанно выкрикивая его имя, пытаясь не дать ему закрыть рот, чтобы не перекрыть приток воздуха. У нее жутко звенело в ушах, и она испугалась, что сейчас хлопнется в обморок. Это был ад, они с Тэдом оказались в аду. Лучи солнца лились в машину, создавая парниковый эффект, неотвратимый и беспощадный.
Наконец Тэд затих. Его глаза снова закрылись. Его дыхание было поверхностным и учащенным. Донна нащупала пульс у него на запястье – слабый, прерывистый, нитевидный.
Она посмотрела в окно. Куджо впился зубами в руку лежащего на земле человека и тряс ее, как щенок – тряпичную игрушку. Периодически он бросался на безвольно обмякшее тело. Кровь… как много крови…
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, Куджо поднял морду, испачканную в крови. Посмотрел прямо на Донну с выражением (бывает ли у собак выражение морды? – мелькнула у нее в голове дикая мысль) злобы, к которой как будто примешивалась жалость… и у Донны снова возникло странное ощущение, что теперь они с Куджо накрепко связаны и никто из них не успокоится и не отступится, пока эта жуткая связь так или иначе не завершится.
Куджо снова накинулся на человека в залитой кровью голубой рубашке и брюках цвета хаки. Голова мертвеца безвольно болталась на шее. Донна отвернулась, пустой желудок словно обожгло кислотой. Левая нога жутко болела. Рана снова открылась.