Через пару секунд Мейсен взял трубку.
– Мистер Трентон, я понимаю ваше беспокойство, но адвокат уже едет к Кемпу, и пока он не приехал, надо пользоваться моментом…
– Он что-то сказал?
Мейсен на секунду замялся, но все же ответил:
– Он признался в вандализме. По-моему, до него начало доходить, что тут все гораздо серьезнее, чем его маленький тайничок с запрещенными веществами. Он признался в вандализме полицейскому из Массачусетса, который сопровождал его в Скарборо. Но он утверждает, что никого не было дома, когда он там буйствовал и когда уходил.
– Вы же сами не верите в это дерьмо?
Мейсен осторожно произнес:
– Вроде бы он говорит убедительно. Я пока не возьмусь утверждать, верю я или не верю. Надо задать ему еще пару вопросов…
– Есть какие-то новости из мастерской Камбера?
– Нет. Я отправил туда для проверки шерифа Баннермана и дал указания сразу же мне позвонить, если миссис Трентон приезжала туда или если там обнаружится ее машина. И поскольку он не позвонил…
– Вряд ли это о чем-нибудь говорит, – перебил его Вик.
– Мистер Трентон, мне действительно надо идти. Если мы что-то узнаем…
Вик бросил трубку и еще долго стоял, тяжело дыша, в жаркой тишине. Потом медленно поднялся по лестнице. Замер на верхней площадке и вошел в комнату сына. Машинки Тэда стояли у стены, как на парковке. При одном взгляде на эти машинки у Вика защемило сердце. Желтый дождевик Тэда висел на крючке у кровати, на столе лежала аккуратная стопка книжек-раскрасок. Дверца шкафа была распахнута настежь. Вик рассеянно закрыл ее и придвинул к ней стул, даже не задумываясь о том, что он делает.
Он сел на кровать Тэда, свесил руки между колен и уставился в одну точку.
Тупик. Куда ни глянь – везде тупик. Но где они могут быть?
(тупик)
Совершенно дурацкое слово. Тупик. Мама рассказывала Вику, что в раннем детстве, как раз в возрасте Тэда, его буквально завораживали дороги, ведущие в тупик. Интересно, передаются ли по наследству такие вещи? Может быть, Тэда тоже притягивают дороги, ведущие в тупик? Жив ли еще его сын?
Ему вдруг пришло в голову, что городское шоссе номер 3, где стоит дом Камберов, тоже ведет в тупик.
Он оглядел комнату и увидел, что на стене над кроватью ничего нет. Слова против чудовищ исчезли. Зачем Тэду понадобилось их снимать? Или их забрал Кемп по каким-то своим непонятным причинам? Но если Кемп побывал в комнате Тэда, то почему не устроил погром, как внизу?
(тупики и Слова против чудовищ)
Может быть, Донна все-таки отвезла «пинто» к Камберу? Вик плохо помнил их разговор о неисправном игольчатом клапане. Вроде бы Донна сказала, что побаивается Джо Камбера?
Нет. Не Камбера. Ей просто не понравилось, как Камбер раздевал ее глазами. Она побаивалась собаки. Того огромного сенбернара. Как его звали?
Они с Донной еще шутили по этому поводу. Тэд. Тэд звал собачку.
И снова Вик явственно услышал призрачный голос Тэда, такой растерянный и беззащитный в пустой, внезапно сделавшейся жуткой комнате: Куджо… ко мне, Куджо… Ку-у-у-у-джо…
А потом произошло что-то странное, о чем Вик никогда никому не рассказывал до конца своих дней. Он слышал голос Тэда не у себя в голове, а действительно слышал ушами – тоненький, одинокий, испуганный голос, который доносился из шкафа.
Вик издал сдавленный крик, вскочил на ноги и уставился на шкаф Тэда, вытаращив глаза. Дверца шкафа открылась сама собой, отодвинув стул, и его сын закричал:
– Ку-у-у-у-у-у…
Тут он все-таки сообразил, что это вовсе не голос Тэда; его измученный, переутомленный мозг принял за голос сына скрип ножек стула по крашеному дощатому полу. Всего лишь скрип ножек стула и…
…в шкафу были чьи-то глаза, он увидел глаза, запавшие, красные, страшные…
Вик снова вскрикнул. Стул опрокинулся и упал. Вик увидел в шкафу плюшевого медвежонка, сидящего на стопке простынь и одеял. Это были всего лишь стеклянные глаза медвежонка. И ничего больше.
С бешено колотящимся сердцем Вик подошел к шкафу. Изнутри шел густой, неприятный запах. Может быть, нафталиновых шариков – в этом запахе точно присутствовал нафталин, – но было в нем что-то… свирепое, дикое.
Что за бред? Это просто шкаф. Не пещера. Не берлога чудовища.
Он уставился на плюшевого медвежонка. Медвежонок смотрел на него не мигая. У него за спиной, за одеждой, висевшей на вешалках, была лишь темнота. Там могло быть что угодно. Вообще что угодно. Но конечно, там не было ничего.
Ты меня напугал, медвежонок, сказал Вик.
Чудовища, прочь из комнаты Тэда, отозвался медвежонок. Его глаза заблестели. Это были стеклянные, неживые глаза, но они заблестели.
Наверное, дверь покоробилась, вот и все, сказал Вик. Он весь вспотел; соленые капли текли по лицу, будто слезы.
Вам здесь нечего делать, сказал медвежонок.
Что со мной? – спросил Вик. Я схожу с ума? Именно так и сходят с ума?
На что медвежонок ответил: Чудовища, оставьте Тэда в покое.
Вик закрыл дверцу шкафа и застыл, широко распахнув глаза, как ребенок. Защелка приподнялась и выскочила из желобка. Дверца вновь приоткрылась.
Я этого не видел. Просто не видел.
Он опять закрыл дверь и подпер ее стулом. Перенес на стул стопку книжек-раскрасок, чтобы его утяжелить. На этот раз дверь не открылась. Вик стоял и смотрел на нее, думая о дорогах, ведущих в тупик. По этим дорогам почти никто и не ездит. Всем чудовищам положено жить под мостами, в шкафах или в конце ведущих в тупик дорог. Это должно быть прописано в федеральном законе.
Ему стало очень тревожно.
Он вышел из комнаты Тэда, спустился по лестнице и сел на ступеньку на заднем крыльце. Закурил, еле удерживая сигарету в дрожащих пальцах. Посмотрел на тяжелое латунное небо. Его тревога росла. Что-то произошло в комнате Тэда. Он не знал, что это было. Но что-то определенно произошло. Да. Что-то странное.
Чудовища и собаки, шкафы, гаражи и дороги, ведущие в тупик.
Их надо сложить, учитель? Разделить? Вычесть? Умножить?
Он выбросил сигарету.
Он был так уверен, что это Кемп. Кемп во всем виноват. Кемп разгромил его дом. Кемп едва не разрушил их с Донной брак. Кемп поднялся в их спальню и полил своей спермой кровать, на которой Вик спал с женой последние три года. Кемп проделал изрядную дыру в ткани уютной и комфортабельной жизни Вика Трентона.
Кемп. Кемп. Во всем виноват только Стив Кемп. Давайте свалим на Кемпа вину за холодную войну, ситуацию с заложниками в Иране и истощение озонового слоя.
Но это же бред. Потому что не все в этом мире происходит по вине Кемпа. Например, эта история с «Колючками»; Кемп тут вообще ни при чем. И Кемп уж точно не виноват, что в «пинто» Донны сломался игольчатый клапан.
Вик посмотрел на свой старый «ягуар». Надо куда-нибудь съездить. Здесь ему оставаться нельзя; иначе он просто сойдет с ума. Надо ехать в Скарборо. Схватить Кемпа за грудки и трясти до тех пор, пока этот гад не расколется и не скажет, что он сделал с Донной и Тэдом. Только его адвокат наверняка уже прибыл на место, и, как бы невероятно это ни звучало, адвокат даже может добиться, чтобы Кемпа освободили из заключения. Вик приедет туда, а Кемп уже выскочил, как пружина.
Пружина. Пружина держит игольчатый клапан. Если пружина сломается, клапан заклинит и поступление бензина в карбюратор будет перекрыто.
Вик сел за руль и поморщился. Кожаное сиденье нагрелось на солнце. Надо ехать быстрее. Открыть все окна и мчать с ветерком, чтобы чуть охладиться.
Мчать куда?
В мастерскую Камбера, сразу же подсказал внутренний голос.
Но это же глупо. Мейсен отправил туда шерифа Баннермана с указанием немедленно сообщить, если там что-нибудь обнаружится. Баннерман ничего не сообщил, а это значит…
(что его схватило чудовище)
В любом случае съездить проверить будет нелишним. Просто чтобы хоть чем-то заняться.
Он завел двигатель и поехал к шоссе номер 117, еще не зная, свернет ли налево, в сторону Скарборо, или направо – в сторону городского шоссе номер 3.
Он остановился у знака «Стоп» на выезде на шоссе и стоял до тех пор, пока ему не посигналили сзади. Не задумываясь, он свернул направо. Съездить к Камберу действительно не помешает. Он будет там через пятнадцать минут. Вик посмотрел на часы. Было двадцать минут первого.
Донна знала, что время пришло.
Может быть, пришло и ушло, но тут уже ничего не поделаешь. Ей придется как-то с этим жить – и, возможно, умереть. Никто не придет к ним на помощь. Рыцарь на белом коне не примчится сюда по городскому шоссе номер 3 – очевидно, у Тревиса Макги есть другие дела в другом месте.
Тэд умирает.
Она заставила себя повторить это вслух хриплым, сдавленным шепотом:
– Тэд умирает.
Сегодня утром ей не удалось создать в машине сквозняк. Ее окно уже не открывалось, а в окно Тэда веяло только жаром. В тот единственный раз, когда она попыталась открыть окно больше чем на четверть, Куджо сорвался со своего места в тени у сарая и со свирепым рычанием подбежал к машине со стороны Тэда.
Пот больше не тек по лицу Тэда. Ему уже нечем было потеть. Его кожа стала сухой и горячей. Изо рта торчал кончик распухшего, вялого языка. Дыхание сделалось таким слабым, что Донна его почти не слышала. Дважды она прижималась ухом к груди сына, чтобы убедиться, что он еще дышит.
Ей самой было плохо. Машина превратилась в раскаленную печь. Все металлические детали и даже пластиковый руль нагрелись так, что к ним было не прикоснуться. Нога непрестанно болела, и Донна больше не сомневалась, что пес занес ей инфекцию. Может быть, для бешенства еще рано – она молила об этом Бога, – но раны от укусов воспалились и покраснели.
Куджо было немногим лучше. Огромный пес словно усох под оболочкой из свалявшейся, слипшейся от крови шерсти. Его глаза стали мутными, почти пустыми, словно старческие глаза, пораженные катарактой. Как выходящая из строя машина погибели, уже издыхающая, но все еще страшно опасная, он был начеку. Он уже не пускал пену; его разбитая морда в корке запекшейся пены и крови являла собой настоящий кошмар. Она походила на выщербленный кусок горной породы, выброшенной из жерла старого вулкана.