Подъехала еще одна патрульная машина. Вышедший из нее полицейский что-то сказал сотрудникам, которые ждали Вика. Один из них подошел к нему и сказал:
– Думаю, нам пора ехать, мистер Трентон. Квентин говорит, что сюда уже мчится толпа репортеров. Вряд ли вам хочется с ними общаться.
– Да, – сказал Вик и поднялся. И когда поднимался, краем глаза заметил какое-то желтое пятно почти за пределами поля зрения. Лист бумаги, торчащий из-под сиденья Тэда. Вик его вытащил и увидел, что это Слова против чудовищ, которые он сочинил для спокойствия Тэда. Лист, весь в пятнах пота, был сильно помят и надорван в двух местах; на сгибах бумага сделалась почти прозрачной.
Чудовища, прочь из комнаты Тэда!
Вам здесь нечего делать.
Никаких чудищ под кроватью у Тэда!
Вы там не поместитесь.
Никаких чудищ у Тэда в шкафу!
Там для вас мало места.
Никаких чудищ у Тэда за окном!
Вам там не за что уцепиться.
Никаких оборотней и вампиров,
Никаких кусачих страшилищ.
Вам здесь нечего делать.
Никто не тронет Тэда всю ночь.
Никто не обидит Тэда всю…
Вик не смог читать дальше. Он смял листок и швырнул его в тело мертвого пса. Эти слова – сентиментальная ложь, такая же ненадежная, как красный краситель в этих дурацких малиновых хлопьях. Все ложь. В мире полно чудовищ, которым позволено кусать беззащитных и неосторожных.
Он позволил увести себя к полицейской машине. Его увезли прочь, как уже увезли Джорджа Баннермана, Тэда Трентона и Донну Трентон. Чуть позже приехала ветеринар. Она посмотрела на мертвого пса, надела длинные резиновые перчатки и принесла из машины медицинскую пилу. Полицейские поняли, что сейчас будет, и отвернулись.
Ветеринар отпилила голову сенбернара и положила ее в большой белый полиэтиленовый пакет. В тот же день голову передали в лабораторию при Департаменте защиты животных для проверки мозга на бешенство.
Так что от Куджо уже ничего не осталось.
Во второй половине дня, без четверти четыре, Холли позвала Черити к телефону. Холли выглядела встревоженной.
– Какой-то строгий официальный голос, – сказала она.
Около часа назад Бретт все же поддался на бесконечные уговоры Джима-младшего и пошел вместе с ним на детскую площадку в Стратфордском общественном центре.
С тех пор в доме была тишина, слышались только негромкие голоса двух сестер, вспоминающих добрые старые времена – именно добрые, думала про себя Черити. Они вспоминали, как папа однажды свалился с кузова с сеном прямо в свежую коровью лепешку на дальнем поле (но не как он лупил их ремнем за любую реальную или воображаемую провинность, так что они потом долго не могли сидеть); как они тайком бегали в кинотеатр в Лисбон-Фоллс смотреть на Элвиса в «Люби меня нежно» (но не как маму лишили кредита в «Красном и белом» и она убежала из магазина в слезах, бросив у кассы корзину с продуктами, на глазах у других покупателей); как Рэд Тимминс из соседнего квартала всегда пытался поцеловать Холли, когда она возвращалась из школы (но не как Рэд лишился руки в августе 1962-го, когда опрокинулся его трактор). Они обнаружили, что в шкафах прошлого вполне можно рыться… главное, не забираться слишком глубоко. Потому что там все еще могут скрываться чудовища, готовые укусить.
Черити дважды пыталась сказать сестре, что они с Бреттом завтра уедут домой, но пока ничего не сказала, потому что не знала, какие подобрать слова, чтобы Холли не обиделась и не решила, что им здесь не нравится.
Теперь эта проблема мгновенно забылась. Черити взяла трубку и поставила на столик, где стоял телефон, свою чашку со свежезаваренным чаем. Ей было тревожно. Каждому будет тревожно, если во время отпуска ему неожиданно позвонит кто-то со строгим официальным голосом.
– Алло, – сказала она.
Холли видела, как побелело лицо сестры. Слышала, как сестра говорит:
– Что? Что? Нет… нет! Это какая-то ошибка. Я говорю, это какая-то…
Она замолчала и стала слушать, прижав трубку к уху. Звонят из Мэна с какими-то жуткими новостями, подумала Холли. Это было понятно по застывшему, напряженному лицу сестры, хотя Холли не слышала ничего, кроме бессмысленного клекота в трубке.
Плохие новости из Мэна. Собственно, это и неудивительно. Им с Черити хорошо было сидеть в залитой солнцем кухне, пить чай, есть апельсиновые дольки и вспоминать, как они бегали в кинотеатр. Но приятные воспоминания не отменяли всего плохого, что произошло с ними в детстве: что-то плохое происходило всегда, каждый день, и эти кусочки мозаики складывались в картину настолько ужасную, что Холли, наверное, была бы только рада никогда больше не видеть старшую сестру. Не видеть и не вспоминать свои рваные хлопчатобумажные трусы, над которыми смеялись все одноклассницы. Сбор картошки на поле, когда нещадно болит скрюченная спина, а если выпрямиться слишком резко, кровь отливает от головы и ты чуть не падаешь в обморок. Рэд Тимминс – как тщательно они с Черити избегали упоминаний о его раздробленной руке, которую пришлось ампутировать, – но когда Холли об этом узнала, она была рада. Да, рада. Потому что не забыла, как плакала, когда Рэд однажды швырнул в нее яблоком и разбил ей нос до крови. Она не забыла, как Рэд делал ей «крапивку» и смеялся. Она не забыла, что временами им было нечего есть и весь их обед состоял из куска хлеба с арахисовым маслом и овсяных хлопьев. Она не забыла, как пахло в уличном туалете за домом в жаркие летние дни. Если вам интересно, там пахло дерьмом, а это не самый приятный запах.
Плохие новости из Мэна. И по какой-то безумной причине, которую они с Черити никогда не станут обсуждать – даже если доживут до ста лет и проведут последние двадцать лет вместе как две престарелых вдовы, – по какой-то безумной причине Черити решила держаться за эту дерьмовую жизнь. Когда-то она была настоящей красоткой, а теперь подурнела. Вокруг глаз появились морщины. Грудь обвисла, и даже в бюстгальтере это заметно. У них разница в возрасте всего-то шесть лет, а кажется, будто шестнадцать. И что хуже всего, ее как будто совсем не волнует, что она обрекает на точно такую же тухлую жизнь своего славного, умного сынишку… если, конечно, он сам не сбежит от такой жизни. Для туристов, размышляла Холли с яростной горечью, не унявшейся за все хорошие годы, для туристов штат Мэн – это рай. Но для тех, кто родился и вырос в бедняцкой глуши, – это сплошные плохие новости, день за днем. А потом ты однажды посмотришься в зеркало, и оттуда на тебя глянет лицо Черити Камбер. И теперь – вот, получите и распишитесь, еще больше плохих новостей из Мэна, этой родины всех плохих новостей. Черити положила трубку на место и застыла, вперив взгляд в телефон. Ее чай остался нетронутым.
– Джо умер, – вдруг объявила она.
Холли резко втянула в себя воздух. Зубам стало холодно. Ей хотелось крикнуть: Зачем ты приехала? Я знала, что ты притащишь с собой этот ужас, и все так и вышло.
– Ох, милая… – пробормотала она. – Как же так?!
– Это звонил человек из Огасты. Какой-то Мейсен из следственного отдела Генеральной прокуратуры.
– А как… Это была автомобильная авария?
Черити обернулась и посмотрела прямо на Холли, и та замерла в оторопи и ужасе, потому что ее сестра вовсе не походила на человека, которому только что сообщили плохую новость. Она походила на человека, которому только что сообщили хорошую новость. Морщины у нее на лице заметно разгладились. Ее взгляд был пустым… Но что скрывалось за пустотой: потрясение женщины, убитой горем, или мечтательное осознание новых возможностей?
Если бы Холли видела лицо Черити в те минуты, когда та убедилась, что выиграла в лотерею, ей бы все стало ясно.
– Черити?
– Это был пес, – сказала Черити. – Это был Куджо.
– Пес? – озадаченно переспросила Холли. Поначалу она не увидела никакой связи между смертью мужа сестры и домашним псом Камберов. Но потом поняла. Вспомнила искалеченную руку Рэда Тимминса, все поняла и повторила пронзительным, тонким голосом: – Ваш пес?
Прежде чем Черити успела ответить – если вообще собиралась ответить, – во дворе раздались радостные голоса. Звонкий, звенящий голос Джима-младшего и более низкий, но такой же веселый голос Бретта. И вот теперь лицо Черити изменилось. Стало жалким, растерянным и несчастным. Холли помнила такие лица и ненавидела их всей душой – в прошлом точно такое же выражение почти не сходило с ее собственного лица.
– Бретт, – прошептала Черити. – Господи боже. Холли… как я скажу Бретту, что его отец умер?
Холли не знала, что на это ответить. Она беспомощно смотрела на сестру и думала, что лучше бы та не приезжала.
«БЕШЕНЫЙ ПЕС УБИЛ ЧЕТЫРЕХ ЧЕЛОВЕК ЗА ТРИ ДНЯ НЕПРЕСТАННОГО КОШМАРА», – гласил заголовок передовицы портлендской «Ивнинг экспресс», вышедшей в тот же вечер. Подзаголовок был набран шрифтом помельче: «Единственная выжившая женщина доставлена в Бриджтонскую городскую больницу. Врачи борются за ее жизнь». На следующий день в «Пресс-Геральд» на первой полосе: «ОТЕЦ РАССКАЗЫВАЕТ О ТЩЕТНОЙ БОРЬБЕ МАТЕРИ ЗА СПАСЕНИЕ СЫНА». В вечерних газетах история опустилась в самый низ первой страницы: «ВРАЧИ ГОВОРЯТ, ЧТО МИССИС ТРЕНТОН ХОРОШО РЕАГИРУЕТ НА ЛЕЧЕНИЕ ОТ БЕШЕНСТВА». На боковой врезке одним предложением: «ПО СООБЩЕНИЮ МЕСТНОГО ВЕТЕРИНАРА, У ПСА НЕ БЫЛО ПРИВИВОК». Еще через день репортажи переместились уже на четвертую страницу: «В УПРАВЛЕНИИ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ ШТАТА СЧИТАЮТ, ЧТО ВЗБЕСИВШИЙСЯ ПЕС В КАСЛ-РОКЕ ЗАРАЗИЛСЯ ОТ БОЛЬНОЙ ЛИСИЦЫ ИЛИ ЕНОТА». В последней на этой неделе статье говорилось, что Виктор Трентон не собирается подавать в суд на уцелевших членов семьи Камберов, которые «до сих пор пребывают в глубоком шоке». Статья была небольшой, но содержала краткое изл