ожение всей истории. На следующей неделе в местной воскресной газете вышел большой тематический репортаж. Еще через неделю в одном из федеральных таблоидов напечатали сенсационный обзор под названием: «ТРАГЕДИЯ В ШТАТЕ МЭН: МАТЬ БЬЕТСЯ ЗА СЫНА С СЕНБЕРНАРОМ-УБИЙЦЕЙ». И больше об этом нигде ничего не писали.
Этой осенью в центральной части штата Мэн была паника. Все ждали вспышки бешенства. Что объяснялось, по мнению экспертов, «досужими слухами и жутким, но единичным случаем в Касл-Роке».
Донна Трентон пролежала в больнице почти месяц. Курс лечения после укусов бешеной собаки оказался болезненным, но эффективным. Однако болезнь была очень серьезной, а сама Донна впала в глубокую депрессию, и потому ее долго держали под наблюдением.
В конце августа Вик привез ее домой.
Этот тихий дождливый день они провели дома. Вечером, когда они сидели перед телевизором, не особо вникая в происходящее на экране, Донна спросила Вика про «Эд уоркс».
– Там все отлично, – сказал он. – Роджер сам запустил в производство последний ролик с профессором Шарпом… при участии Роба Мартина, конечно. Сейчас мы работаем над новой рекламной кампанией для всей линейки продукции Шарпа. – Это была не совсем правда. Над новой кампанией работал Роджер. Вик приезжал в офис три-четыре раза в неделю и либо гонял по столу карандаш, либо тупо таращился на свою пишущую машинку. – Но маркетологи «Шарпа» зорко следят, чтобы все, что мы делаем, не выходило за рамки контракта, подписанного на два года. Роджер был прав. Нас, скорее всего, турнут в шею. Однако за эти два года мы сумеем подняться.
– Хорошо, – сказала она. У нее уже случались периоды просветления, когда она становилась похожей на себя прежнюю, но за исключением этих коротких периодов она все время ходила вялая и подавленная. Она похудела на двадцать фунтов и казалась болезненно тощей. Ее лицо было землистым и тусклым. Ее ногти слоились.
Она уставилась на экран, потом опять повернулась к Вику. У нее по щекам текли слезы.
– Донна, – сказал он. – Малышка.
Он обнял ее и прижал к себе. В его объятиях она была мягкой, но неподатливой. Ладонями он ощущал выпирающие кости.
– Мы сможем здесь жить? – выдавила она дрожащим голосом. – Вик, мы сможем здесь жить?
– Я не знаю, – сказал он. – Но придется попробовать.
– Наверное, надо было спросить, сможешь ли ты жить со мной. Если ты не захочешь… если ты скажешь «нет», я пойму. Правда пойму.
– Больше всего на свете я хочу жить с тобой. Кажется, я всегда это знал. Может быть, был один час – сразу после того, как я прочел ту записку от Кемпа, – когда я сомневался. Но это было один-единственный раз. Я люблю тебя, Донна. Всегда любил.
Теперь она тоже его обняла и прижалась к нему еще крепче. В окна стучал летний дождь, на полу лежали узоры из пятен теней.
– Я не сумела его спасти, – сказала Донна. – Вот что меня убивает. Я постоянно об этом думаю… постоянно. Если бы я добежала до двери… если бы взяла эту биту чуть раньше… – Она судорожно сглотнула. – А когда я все-таки набралась смелости, все… все закончилось. Он уже умер.
Он мог бы сказать, что все это время она думала только о Тэде, позабыв о себе. Она не помчалась в дом лишь потому, что хорошо представляла, что будет с Тэдом, если пес бросится на нее прежде, чем она успеет проникнуть внутрь. Он мог бы сказать, что долгая осада ослабила Куджо точно так же, как и саму Донну, и если бы она попыталась выйти на него с битой чуть раньше, все могло бы закончиться по-другому; он и так чуть было не загрыз ее в самом конце. Но Вик понимал, что Донна сама это знает, и никакие логические рассуждения не заглушат боли в сердце, когда взгляд натыкается на стопку детских книжек-раскрасок, на пустые, застывшие качели на заднем дворе. Никакие логические рассуждения не избавят от страшного чувства вины и ощущения собственной несостоятельности. Такие раны лечит лишь время, да и то не до конца.
Он сказал:
– Я тоже не сумел его спасти.
– Ты…
– Я был так уверен, что это Кемп. Если бы я приехал чуть раньше, если бы я не заснул, если бы не болтал с Роджером по телефону…
– Нет, – мягко сказала она. – Не надо.
– Мне надо. И наверное, тебе тоже надо. Нам нужно просто жить дальше. Так всегда и бывает. Люди просто живут. И пытаются как-то помочь друг другу.
– Мне все время кажется, что он здесь… повсюду, за каждым углом.
– Да. Мне тоже.
Две недели назад, в субботу, Вик с Роджером отвезли все игрушки Тэда в Армию спасения. Потом вернулись домой, почти в полном молчании выпили пива под бейсбольный матч по телевизору. Когда Роджер уехал, Вик поднялся в комнату Тэда, сел на кровать и расплакался. Он рыдал так, что внутри все рвалось. Он рыдал и хотел умереть, но, конечно, не умер. И на следующий день вернулся к работе.
– Сделай нам кофе, – сказал он, легонько шлепнув ее по заднице. – Я пока разожгу камин. А то как-то здесь зябко.
– Хорошо. – Она поднялась с дивана. – Вик?
– Что?
Она проглотила комок, вставший в горле.
– Я тоже тебя люблю.
– Спасибо, – сказал он. – Ты даже не представляешь, как мне это нужно.
Она улыбнулась слабой улыбкой и пошла варить кофе. Они пережили этот вечер, хотя Тэд по-прежнему был мертв. Они пережили следующий день. И еще много дней. Это было непросто. Так прошли весь август и сентябрь, но уже поздней осенью, когда начался листопад, стало чуточку легче. Совсем чуть-чуть.
Она сидела как на иголках, но старалась не выдавать своего волнения.
Когда Бретт вернулся из сарая, стряхнул снег с ботинок и вошел в кухню, Черити сидела за столом и пила чай. Сначала Бретт ничего не сказал, просто молча смотрел на нее. За последние полгода он похудел и заметно вытянулся. Раньше он был невысоким, но крепко сбитым, а теперь стал нескладным и долговязым. Его оценки за первую четверть вышли не очень хорошими, и он дважды подрался на школьном дворе – видимо, из-за этой истории прошлым летом. Но во второй четверти его оценки были гораздо лучше.
– Мама? Мам? Это…
– Его принес Элва, – сказала она и аккуратно поставила чашку на блюдце. Чашка даже не звякнула. – Если не хочешь его оставлять, не надо. Элва его заберет.
– Ему сделали прививки? – спросил Бретт, и ее сердце болезненно сжалось. У детей вообще не должно быть подобных вопросов, а Бретт задал его первым делом.
– Кстати, да. Сделали, – сказала она. – Элва пытался свалить все на меня, но я заставила его показать мне счет от ветеринара. За все про все девять долларов. Прививки от чумки и бешенства. И тюбик мази от ушного клеща. Если ты не захочешь его оставлять, Элва вернет мои девять долларов.
С деньгами у них было туго. Поначалу Черити даже не была уверена, что им удастся сохранить дом и участок – и стоит ли пытаться их сохранить. Она поговорила с Бреттом и была с ним предельно честной. Они получили небольшую страховку. Мистер Шупер из банка «Каско» в Бриджтоне объяснил Черити, что можно положить эти деньги – вкупе с выигрышем в лотерею – на специальный счет доверительного управления, и этих средств хватит на выплаты по ипотеке в течение пяти лет. Черити устроилась на работу в упаковочный цех единственного в Касл-Роке промышленного предприятия «Трейс Оптикал». На продаже всего оборудования из мастерской Джо – включая новый мини-кран – удалось выручить еще три тысячи долларов. У них есть возможность сохранить дом и участок, сказала она Бретту, но тогда им придется считать каждый цент. Или можно продать ферму и снять квартиру в городе. Бретт думал всю ночь, а потом оказалось, что он хочет того же, чего хочет Черити: сохранить дом. Поэтому они остались.
– Как его зовут? – спросил Бретт.
– Пока никак. Его только-только отняли от мамки.
– Он породистый?
– Да, – рассмеялась она. – Чистокровный двортерьер, помесь пятидесяти семи пород.
Он улыбнулся, и это была вымученная улыбка. Однако Черити рассудила, что даже вымученная улыбка лучше, чем вообще никакой.
– Можно взять его в дом? Там опять пошел снег.
– Только постели на пол газеты. Если он напрудит лужу, убирать будешь сам.
– Хорошо, – сказал он и открыл дверь, чтобы выйти.
– Как ты его назовешь, Бретт?
– Я не знаю. – Он долго молчал. – Пока не знаю. Надо подумать.
Ей показалось, он плачет, но она сдержалась и не бросилась к нему. К тому же он стоял к ней спиной, и она могла ошибиться. Он уже почти взрослый, и, как бы ни было больно это осознавать, она понимала, что взрослые сыновья очень не любят, когда матери видят их слезы.
Бретт вышел во двор и принес щенка в дом, держа его на руках, как младенца. Пес оставался без имени до весны, а потом они оба стали звать его Уилли. Это вышло само собой. Он был маленьким, жизнерадостным, короткошерстным, как говорится, по большей части терьером. В общем, вылитым Уилли. Кличка быстро прижилась.
Гораздо позже, в конце весны, Черити немного повысили зарплату. Она стала откладывать по десять долларов в неделю. Бретту на университет.
Вскоре после ужасных событий во дворе у Камберов останки Куджо были кремированы. Пепел отправили с партией мусора на мусороперерабатывающий завод в Огасте. Наверное, все-таки стоит сказать, что Куджо старался быть хорошим псом. Он всегда делал все, чего от него ожидали и требовали ХОЗЯИН, ХОЗЯЙКА и МАЛЬЧИК. Он бы умер за них, если нужно. Он не хотел никого убивать. Он сам стал жертвой судьбы, злого рока или просто болезни под названием «бешенство». Свободная воля тут ни при чем.
Маленькая пещера, куда Куджо загнал кролика, не обнаружена до сих пор. Со временем, по каким-то своим непонятным причинам, летучие мыши перебрались оттуда в другое место. Кролик не сумел выбраться и умер от голода тихой, медленной смертью. Его кости, насколько я знаю, так и лежат вперемешку с костями других мелких животных, которым не посчастливилось туда забраться.