После этого заявления Любченко я подтвердил свое участие в заговоре и он возвратился к вопросу об отклонении моей кандидатуры Ворошиловым.
Любченко указал, что несмотря на существующие договорные отношения с Якиром, он лично предпочел бы иметь дело со мной. Помню его слова: “Знаешь, Иван Наумович, украинец всегда и лучше поймет украинца. А эти люди сейчас к нам льнут, зная нашу силу, но нас они, конечно, в душе считают “малороссами” и после победы будут тянуть сторону Москвы”.
На мое замечание Любченко, что он напрасно считает меня националистом, Любченко ответил: “Дело не в этом, мы не стоим на позициях зоологического национализма, но факт остается фактом, украинец всегда больше будет болеть за украинское дело”.
Тут же Любченко рассказал мне, что ему от Василенко известно о том, что я “правильно понимаю национальную проблему и разделяю скрыпниковские взгляды”. Со Скрыпником, продолжал Любченко, получилась тяжелая история, его линия имела здоровое направление, хотя многое он и не додумал до конца.
На мой вопрос, чем это объяснить, что он участвовал в преследовании Скрыпника, Любченко ответил: “Политика сложная вещь и иногда надо делать то, что не по душе. Если бы мы не включились в борьбу со Скрыпником, удар Москвы пришелся бы и по нас; а так нам удалось не только сохранить, но и продвинуть серьезные украинские кадры”.
В заключение Любченко заявил, что он надеется, что мы будем и в дальнейшем поддерживать связь и что он не хотел бы, чтобы Якир знал о нашем разговоре.
Я пообещал Любченко не передавать Якиру о нашей беседе. Любченко подал мне руку и сказал: “Помни, Иван Наумович, что после переворота станет вопрос о выдвижении на руководящие государственные посты чисто украинских кадров и тогда мы с тобой встретимся без масок”.
ВОПРОС: Вы продолжали поддерживать связь с Любченко?
ОТВЕТ: Да. Вновь я встретился и беседовал с Любченко о задачах организации летом 1936 года. Я был у него в кабинете в СНК УССР, докладывал о прошедших маневрах Харьковского военного округа.
Демченко перебил меня и сказал: “Это все прекрасно, но еще прекраснее будет, когда мы будем принимать парад нашей национальной украинской армии”.
Здесь Любченко вновь завел разговор о блоке с военными заговорщиками. Он говорил, что украинская организация целиком сейчас пользуется поддержкой военного заговора. “Мы идем вместе, ближайшие цели общие, но ведь условия блока сейчас и после победы – это разные вещи”. Любченко привел слова какого-то полководца, – что правы всегда большие батальоны.
Я рассказал Любченко слова Якира о том, что руководство заговора уверено в неизбежности драки с националистами после свержения соввласти. Любченко заметно взволновался и ответил: “Вот видишь, я целиком прав. Они остаются великодержавниками и хотят на наших плечах прийти к власти, но мы посмотрим, кто окажется сильнее и кто кого перехитрит. Пока же они льют воду на нашу мельницу”.
Любченко задумался и затем обратился ко мне, заявив: “Будем говорить прямо, Иван Наумович, – мы в центре нашей организации обсуждали вопрос о будущем командующем украинской армией, и твердо решено, что лучшей кандидатуры, чем ты, нет. И по авторитету, и по личным качествам, и военным знаниям другого украинца мы не найдем, да и искать не станем”. Из этого Любченко сделал дальнейший вывод о том, что нашей задачей, “задачей трезвых политиков”, является обязанность подбирать, группировать и организовывать украинский элемент в армии, как костяк будущей украинской армии.
Любченко указал при этом, что уже сейчас мы вполне можем ориентироваться на таких людей, как Криворучко – командира 2-го кав(алерийского) корпуса, Соколенко – военкома 45-го мехкорпуса, Капуловского – командира корпуса ВУЗов, которые в нужный момент целиком нас поддержат.
В этой же беседе летом 1936 года Любченко рассказал мне, что националистическая организация располагает “любыми финансовыми возможностями”.
ВОПРОС: Что это за “финансовые возможности”?
ОТВЕТ: Еще в 1935 году мне Якир говорил, что он получает от Любченко под видом средств для улучшения культурно-бытовых нужд начсостава, а фактически для нужд заговора, – миллионы рублей. Эти деньги, говорил Якир, я расходую бесконтрольно.
Любченко в беседе в 1936 году подтвердил факт финансирования Якира, отметив при этом, что военный заговор и в этой части зависит от националистов.
На мой вопрос об источниках получения средств, идущих на военный заговор, Любченко ответил с усмешкой, что “денег у нас хватает и на заговор, и на нашу организацию, и для наших друзей за кордоном”.
Рассказал мне Любченко, что он через НКФина СССР Гринько имеет неограниченные финансовые возможности и эти возможности широко используются. Он заявил: “Вот диалектика, сама советская власть дает нам средства для борьбы против нее”.
Любченко, являясь председателем СНК УССР, использовал свое положение, чтобы маскировать эти расходы, оформляя их на различные государственные нужды.
“Впрочем, – говорил Любченко, – здесь и хитрить много не надо. Я в СНК, Гринько в НКФине СССР, да и здесь в Киеве в НКФине сидят наши люди”. Кто эти люди в НКФине УССР, он не назвал.
ВОПРОС: Что еще Вам известно о роли Гринько?
ОТВЕТ: Нужно указать, что Любченко с большим уважением отзывался о Гринько. Он говорил, что “это единственная светлая голова в Московском Совнаркоме и человек пепримиримых национальных взглядов. Будет время, когда украинская история будет заключать в себе много страниц о Гринько”.
Вскользь Любченко коснулся работы Гринько в НКФине СССР, сказав, что этот человек может проделать огромную созидательную работу, но никто столько вреда не наделал Советской власти, как он в НКФине СССР, и при этом оставаясь в тени, вне серьезных подозрений.
Любченко рассказал мне, что Гринько удается сохраниться, несмотря на провалы “шумскистов” и других, что в “национальном движении” все время сохраняется преемственность и “национальное знамя”, несмотря на жестокие репрессии, передается из рук в руки. Гринько же удается сохраняться все время. Как заявил Любченко, “Гринько спрятался от Москвы в Москве”.
ВОПРОС: А в последний период времени Вы с Любченко встречались?
ОТВЕТ: Я хочу рассказать следствию о моей встрече с Любченко в июне 1937 года на съезде КП(б)У в Киеве. Нам уже было известно об аресте Тухачевского и об отмене назначения Якира в Ленинград. Любченко был очень взволнован этим, говоря, что “хорошо, если этим ограничится и мы вместо Якира имели бы Дубового, но если Ежов и здесь размотает клубочек, будет катастрофа”.
Беседа наша была очень краткой, так как мы были оба настороже, опасаясь подозрений.
ВОПРОС: С кем из участников антисоветской организации Вы говорили по вопросам заговора после арестов руководителей?
ОТВЕТ: Перед тем, как ответить на заданный мне вопрос, я считаю необходимым рассказать следствию одно важное обстоятельство.
ВОПРОС: Что это за обстоятельство?
ОТВЕТ: Я уже показывал, что мне от Якира было известно о центре военного заговора, в который, по его словам, входили Тухачевский, Гамарник, сам Якир и другие крупные военные работники.
После процесса параллельного антисоветского центра в 1936 году Якир мне указал, что “Сталин через Ежова начинает добираться до основных кадров антисоветского подполья и нависает угроза разоблачения руководства заговора”.
Из этого, продолжал Якир, нами сделаны нужные выводы: для сохранения организации и руководящего ядва, даже в случае провала центра, будут действовать в роли руководителей несколько руководящих участников заговора. Они сейчас в этих целях более тщательно зашифровываются и более осторожно привлекаются к текущей практической работе.
Якир сам назвал мне тогда некоторых участников этого руководства антисоветского военного заговора – Орлова, Славина, Кожанова. Из этого разговора с Якиром я понял, что есть еще и другие запасные участники руководства, но фамилий их мне Якир не назвал, а спрашивать об этом я считал неудобным.
В 1937 году и Амелин говорил мне о том, что имеются запасные участники руководства заговора, не называя фамилий.
ВОПРОС: Расскажите подробно о Вашей беседе с Амелиным в 1937 году?
ОТВЕТ: Во время партсъезда КП(б) У в 1937 году я беседовал не только с Любченко, но и с Амелиным. Мы говорили об аресте Тухачевского, о неожиданном вызове Якира в Москву после отмены его назначения в Ленинград.
Амелин ответил, что это чрезвычайно подозрительно и что возможен арест Якира. Тогда, заявил Амелин, “начнется разгром заговора и полетит много больших голов”.
Продолжая развивать свою мысль, Амелин заявил, что создавшаяся опасность ни в коей мере не снимает с нас обязанности продолжать подпольную работу, что если наши кадры не дрогнут, руководство даже после ареста будет обеспечено.
Я спросил Амелина, кого он имеет в виду. Он ответил, что имеет в виду запасных участников руководства заговора, и об этом он говорит, так как не сомневается в моей осведомленности от Якира.
Мы далее толковали о необходимости такого запасного руководства и его задачах в случае провала основного центра.
За день до ареста Амелина я вновь встретился с ним в приемной Наркома в Москве. Нам уже было известно об аресте Якира и других членов центра. Мы уединились и обсудили создавшееся в связи с этим положение.
Амелин высказал мысль, что обстановка создалась таковая, что необходимо всемерное усиление конспирации, осторожности в работе.
Однако мы пришли к единому выводу, что отказываться от подпольной работы нельзя, нужно только на время выждать, затем установить связи с запасным руководством и вновь развернуться.
Последовавшие аресты, начавшийся полный разгром заговора заставили меня из соображений конспирации связей с запасным руководством заговора не устанавливать.
Затем последовал мой арест.
Записано с моих слов верно, мною прочитано.
Дубовой.
Допросили: Нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР
комиссар гос. безопасности 3 ранга