ВОПРОС: Почему Вы так усиленно добивались переезда на Украину?
ОТВЕТ: На Украине тогда, по существу, только разгоралась борьба с большевиками. Оккупационные немецкие войска очищали ее территорию и решался вопрос борьбы за независимость Украины. Я считал, что в этот ответственный момент мое место там, среди истинных украинцев, которые так просто не отдадут Украину в порабощение большевикам. Поэтому я всеми мерами добивался переезда на Украину, чтобы включиться в националистическую работу Любченко.
ВОПРОС: Вы встретились с Любченко?
ОТВЕТ: Да. В начале 1919 годая приехал в служебную командировку в Киев и сразу же связался с П.П. Любченко. К тому времени на Украине была уже Советская власть…
ВОПРОС: Расскажите о Вашей изменнической деятельности в период Гражданской войны?
ОТВЕТ: Признаю, что моя деятельность в период Гражданской войны может быть названа только изменнической. Достаточно привести следующие факты.
В апреле – мае 1919 года, будучи членом Реввоенсовета 1-й Украинской красной армии, я, в целях ослабления фронта Красной армии, через небольшие промежутки, снял с фронта 5-й Советский, а затем 9-й Советский полки и так как фронт был очень растянут, а сил для его прикрытия было недостаточно, то это мое контрреволюционное мероприятие помогло петлюровцам для наступления на Красную армию.
В июне 1919 года бригада “батьки” Боженко, входившая в состав 1-й Украинской красной армии, успешно наступая на поляков, достигла района Дубно. Для приостановления дальнейшего наступательного порыва бригады, мною лично был пущен провокационный слух о том, что жена Боженко, которую он очень любил, в Киеве арестована ЧК. Эта провокация на Боженко и бригаду, которая его очень любила, произвела сильное действие. Наступление бригады не только было приостановлено, но Боженко намеревался повернуть бригаду обратно на Киев для разгрома чрезвычайной комиссии и «освобождения» жены. Только благодаря своевременно принятым мерам со стороны члена РВС фронта Е.А. Щаденко этот инцидент удалось уладить.
В 1919 году, в период моего нахождения в 1-й Украинской красной армии, мною с целью ее разложения, были обработаны, как украинские националисты, и завербованы для предательской работы: командир кавалерийского полка Коцур, командир полка Гребенко и командир отряда Сорокин.
А) Коцуру я дал задание подбить полк на измену, вместе с ним оставить ряды армии, уйти в тыл, где объявить себя самостийным и независимым атаманом. Коцур так и сделал.
В частности, в январе 1920 года он объявил себя атаманом Чигиринщины (район Киева и Кременчуга), упразднил в этом районе Советскую власть и стал здесь самостийно править. РВС 14-й армии из Кременчуга вынужден был послать к нему для переговоров о переходе его на сторону Советской власти начальника тыла армии Зверева. По приказанию Коцура Зверев был брошен живым в колодец.
После этого уже РВС 12-й армии послал для переговоров с Коцуром комиссию в составе: меня – Ткалуна, Макаревича (тогда «боротьбиста» и впоследствии коммуниста) – ответственного украинского профработника и Маслюка от Киевского губкома партии большевиков. Так состав комиссии оказался боротьбистским, не заинтересованным в восстановлении Советской власти и ликвидации анархии в этом районе, мы, весело проведя время в Чигирине вместе с Коцуром, ни до чего, понятно, с ним не договорились. Наоборот, я предупредил Коцура, что вскоре могут быть посланы против него советские войска и что он должен быть наготове. Коцур, при прямом моем содействии, немало бед причинил Украинской советской республике.
Б) Командиру Гребенко мною было дано аналогичное задание. Он превратился в анархиста – хотел, выполнял приказы красного командования, не хотел – не выполнял. Этим он дезорганизовал армию и пагубно влиял на ее боеспособность. Временами он уходил с полком куда хотел и занимался грабежом мирного населения. Гребенко также по моей вине причинил немало бед Украинской советской республике.
В) То же самое делал Сорокин со своим отрядом.
ВОПРОС: Это все ведь бледнеет перед Вашими прямыми изменами на фронте. Говорите о них.
ОТВЕТ: Я и о прямых изменах скажу. Первой изменой, которую я пытался совершить, была – переход с бригадой на сторону Деникина.
В сентябре 1919 года я командовал 2-й (потом 173-й) усиленной стрелковой бригадой 58 стрелковой дивизии. Противник (деникинцы) тогда держал в своих руках Киев. Моя бригада фронтом на Киев занимала оборону по р. Ирпень, причем левый фланг бригады упирался в Днепр, правый – переходил за линию железной дороги Киев – Бородянка. В декабре обстановка на участке фронта, который занимала бригада, так сложилась: сосед мой справа – 1 – я бригада под нажимом противника отошел в тыл километров на 10–15, соседа слева, т. е. по другую сторону Днепра, я не имел, только временами доносилась редкая артиллерийская стрельба. В то же время в тылу моей бригады вспыхнуло кулацкое восстание под руководством атамана Струка и связь со штабом дивизии (Радомысль) была прервана.
Оценив благоприятно сложившуюся для меня обстановку, я решил воспользоваться ею и пойти на прямую измену – передать всю бригаду деникинцам. Для этого я снял с фронта части бригады, приказал постооить их в две колонны и под видом наступления на Киев, ночью по двум дорогам двинул части по направлению на Киев. Однако, неожиданно получился обратный результат. Оказалось (чего я вовсе не знал), что в это же время сосед мой слева – 44 – я стрелковая дивизия направлялась в наступление на Киев, выступив, как потом выяснилось, несколько раньше нас. Столкнувшись с нею, мне ничего не оставалось делать, как вместе наступать на Киев. В результате, вместо передачи бригады противнику, последний был вытеснен из Киева частями 44-й стрелковой дивизии и моей бригады. Мне стыдно сейчас сказать, что за это я был тогда награжден орденом “Красное Знамя”.
Другая измена мною была доведена до конца.
В апреле 1920 года я был комиссаром 2-й галицийской бригады (штаб бригады находился в гор. Литине, бывшей Подольской губернии). По ознакомлении с бригадой (она насчитывала до шести тысяч человек) я пришел к заключению, что галицийские солдаты будут воевать за советскую власть, хотя о ней они почти ничего правдивого не слыхали, но командиры – галицийские офицеры и попы-ксендзы (сохранившиеся во всех полках) злобно антисоветски настроены и ждут удобного случая для предательства.
Этим обстоятельством, а также тем, что бригаде был дан очень большой участок по фронту, я и решил воспользоваться для выполнения антисоветского задания, которое я получил перед своим назначением в бригаду от П.П. Любченко и В. Порайко.
ВОПРОС: О каком предательском задании Любченко и Порайко Вы говорите?
ОТВЕТ: При моем назначении в бригаду Порайко (с согласия Любченко) предложил мне вместе с руководством бригады по его (Порайко) сигналу командиру бригады, подготовить и обеспечить измену галицийской бригады Советской власти путем перехода ее на сторону поляков и открытия тем самым большого участка фронта, через который польские войска смогут прорваться для овладения Киевом.
Через некоторое время офицеры и ксендзы, по указанию бригадного руководства, согласованного со мною, занялись разложением бригады, внушая солдатам мысль о том, что им не устоять против поляков, что советское командование своим частям дает гораздо меньшие участки по фронту, чем нашей бригаде, на которую смотрит, как на чужое войско, нужное лишь как пушечное мясо, что советское командование также не обращает никакого внимания на материальное обеспечение бригады и т. д.
ВОПРОС: А Вы где очутились?
ОТВЕТ: После измены бригады я был задержан поляками и направлен в сельскую Микулинскую тюрьму. Сюда же в Микулинцы (в 12 км от Литина) переехал и штаб бригады. Спустя несколько дней мне удалось отсюда бежать в направлении Винницы…»[50].
На время прервем цитирование архивных документов и обратимся к более раннему рассказу П.П. Ткалуна о тех же событиях. Тогда он освещал их в несколько другом варианте, чем в 1937 г. Речь идет о воспоминаниях П.П. Ткалуна, опубликованных в историческом очерке о боевом пути 45-й Волынской Краснознаменной стрелковой дивизии, изданном в Киеве в 1929 г. Эти воспоминания имеют название «Обманутая армия».
«В самом начале 1920 года на сторону Советской власти перешла галицийская армия (вкусившая “прелесть” пребывания у генерала Деникина. – Н.Ч.). До этого времени она воевала против нас, сначала в союзе с петлюровцами, а позднее, к моменту перехода на нашу сторону – в рядах деникинской армии.
В ее состав входили три пехотные бригады и несколько кавалерийских полков. Комиссаром одной из пехотных бригад, именно 2-й, я и был назначен тов. Затонским приблизительно за месяц до перехода всей галицийской армии, в том числе и 2-й бригады, на сторону поляков.
Тотчас по прибытии на свой пост я начал знакомиться с положением дел в бригаде, чтобы составить себе понятие о ее политической физиономии и настроении. Впечатление получилось самое безотрадное. Несмотря на то, что переход на сторону Красной армии стал уже совершившимся фактом, головные уборы всей бригады продолжал украшать так называемый петлюровский трезуб. Командный состав остался прежним: все те же “старшины”, которые сделали галицийскую армию орудием в руках Петлюры, все те же вожди, которые пригибали вниз покорные головы галичан, чтобы одеть на их шеи деникинское ярмо. Политический состав в бригаде совершенно отсутствовал, если не считать нескольких новоиспеченных галицийских коммунистов. Обращало на себя внимание отсутствие коммунистической и советской литератуы. Не было и тени каких-либо мероприятий, которые могли бы способствовать развитию в солдатской массе самосознания.
Вместо литературы и политической пропаганды к услугам солдат-галичан был полный штат ксендзов.
В материальном отношении положение бригады было не лучше. Солдатская масса… была до крайности измучена, с одной стороны, изменчивой и непостоянной политикой своих вождей-офицеров, с другой стороны – эпи