Исключительно по своей собственной инициативе мною были намечены, как подходящие для вербовки, еще некоторые командиры из охраны Кремля, которых я всячески приближал к себе.
Я имею в виду:
1) Ревзина М.С. – моего помощника по хозяйству, в прошлом анархиста, идеологически неустойчивого человека, карьериста, брат которого как троцкист, исключен из партии, а сестра, как жена врага народа, также исключена из партии и выслана.
2) Цвирко и Янсона – оба с весьма сомнительным прошлым. Из заговорщических соображений они были использованы мною на наиболее важных объектах Кремля: Цвирко – комендантом Большого Кремлевского дворца; Янсон – комендантом Мавзолея и заведующим особым правительственным кино.
3) Кушлиса и Колмакова. Первый – заместититель начальника квартирного отделения комендатуры Кремля, а второй – начальник финансового отделения, – оба политически неустойчивые и вообще сомнительные люди.
4) Хурцева и Ганжерли – бывшие командиры школы имени ВЦИК, затем дежурные помощники коменданта Кремля, а также Дергачева – начальника полковой школы Кремля. Хотя все они трое и являлись осведомителями Особого отделения ГУГБ Кремля, но были мне достаточно известны, как разложившиеся люди.
Всех перечисленных лиц я всемерно приближал к себе, оказывал им особое внимание, незаслуженно продвигал по службе и создал им хорошее материальное положение.
Я должен также сказать, что примерно в конце 1935 года я просил Фельдмана у него в кабинете дать мне в Кремль помощника по хозяйству. Фельдман тогда усиленно рекомендовал мне Абола (сейчас он помощник начальника академии имени Фрунзе). Я спросил Фельдмана: “Что Абол – заговорщик?” Фельдман мне ответил, что хотя Абол и не является участником заговора, но он свой человек. При этом он (Фельдман) добавил, что для того, чтобы быть заговорщиком, не всегда обязательно знать о наличии заговорщической организации. Я не возражал против назначения Абола моим помощником, но почему-то оно не состоялось.
Такие же фразы – “он свой человек” – я слышал еще в декабре 1933 года от Якира, когда последний вербовал меня в организацию…
ВОПРОС: Как же Вы практически намечали осуществить арест членов Политбюро ЦК ВКП(б)?
ОТВЕТ: Я полагаю, что мне не нужно объяснять следствию то, что в Кремле по существу все было в моих руках; недаром центр военно-фашистского заговора избрал меня главным исполнителем этого чудовищного преступления перед советским народом. Арест членов Политбюро ЦК ВКП(б) я мыслил себе осуществить следующим образом: расставив надежных и решительных заговорщиков внутри соответствующих подъездов квартир, занимаемых членами Политбюро, а также в подъездах № № 2 и 3 здания Рабоче-Крестьянского правительства, по сигналу Гамарника или Ягоды арестовать их при выходе из квартир или здания правительства.
Другой вариант ареста членов Политбюро ЦК ВКП(б) сводился к тому, чтобы одновременно захватить их в момент нахождения на квартирах в Кремле, что обычно бывало накануне 1 Мая и 7 ноября.
Эти варианты мною были доложены как Гамарнику, так и Любченко (отдельно каждому).
Гамарник принял второй вариант – арест по квартирам, как он говорил, это спокойнее и без шума.
ВОПРОС: С Ягодой и Паукером у Вас была открытая заговорщическая связь?
ОТВЕТ: Никогда ни тот, ни другой прямо не говорили со мной о заговорщических делах.
Только один раз в 1935 году Ягода у себя в кабинете сказал мне: “Ворошилов или кто там еще подозревали Вас в сокрытии соцпроисхождения. Все это понятно, не зря у меня в столе имеется дело, в котором изложена вся Ваша жизнь со дня рождения”. После этого Ягода спросил меня: “Послушайте, Вы долго были “боротьбистом”?” Я ему ответил, что “боротьбистом” никогда не был. На этом наш разговор кончился. Я сообщил Гамарнику о беседе с Ягодой, но он на это ничего е сказал, а только напомнил, чтобы я о всех своих неслужебных разговорах с Ягодой докладывал ему.
С Любченко я тоже поделился об этом же разговоре. Он отнесся к нему более внимательно, чем Гамарник, заявив мне: “По возвращении на Украину я проверю через свои НКВД, имеет ли кто-нибудь из наших “украинцев” что-либо против тебя и не донес ли?
Однажды Ягода совместно с Паукером вели со мной разговор (в 1936 г. или в конце 1935 г.) о целесообразности вывода из Кремля военного гарнизона. Ягода тогда говорил, что он считает опасным держать в Кремле много людей и тем более гарнизон, ибо всех не проверить, а возможность террористических актов увеличивается. Настоящую цель этого мероприятия он мне не сказал, но вся последняя его фраза прозвучала какой-то иронией. Больше Ягоды и Паукера интересовался и всегда тепло ко мне относился Буланов. Но он никогда никаких разговоров заговорщического порядка со мной не вел, а всегда говорил: “Смотри, чтобы все было в Кремле хорошо”.
Примерно в июне-июле 1936 года Гамарник говорил мне, что в конце 1935 года Ягода должен был арестовать в Кремле правительство и совершить “дворцовый переворот”. Почему это не было осуществлено, он так и не сказал мне, но я понял, что Ягоде тогда помешало что-то такое непредвиденное.
ВОПРОС: Может быть, Вы вспомните некоторые факты, связанные с этим?
ОТВЕТ: Я припоминаю только один факт, который, по моему мнению, заслуживает внимания.
Буланов и Успенский (бывший в то время заместителем коменданта Кремля по внутренней охране) в конце 1935 года усиленно уговаривали меня поехать на курорт в Кисловодск, причем Буланов предлагал мне даже предоставить дачу Ягоды и открыть неограниченный счет на все мои расходы в Кисловодске. С какой целью Буланов так настойчиво добивался тогда “сплавить” меня в Кисловодск, я не знаю.
Я не хочу, понятно, сказать этим, что моя персона помешала Ягоде захватить Кремль, так как он достаточно хорошо знал, что я заговорщик и ему нечего было меня бояться. Наоборот, я бы Ягоде помогал в этом. Но возможно и другое, что Ягода имел свои сокровенные планы и намеревался произвести захват Кремля без участия троцкистов, в данном случае без Гамарника и его преданного агента Ткалуна.
ВОПРОС: Вы рассказывали об этом случае Гамарнику?
ОТВЕТ: Да. Я говорил Гамарнику, что Ягода и его люди хотят почему-то “сплавить” меня в Кисловодск. На что Гамарник ответил: “В Кисловодск и вообще в отпуск Вам ехать не надо, не время. Вы только весной 1935 года приняли комендатуру Кремля и это выглядело бы не в Вашу пользу. Откажитесь от предложения Буланова под тем предлогом, что в Кремле очень много работы и что совесть Вам не позволяет сейчас уехать в отпуск”. Я так и сделал.
ВОПРОС: Уточните вопрос о сроках захвата заговорщиками Кремля?
ОТВЕТ: О конкретных сроках захвата Кремля Гамарник говорил со мной только один раз.
Это было в начале апреля 1937 года, когда он встретил меня в Кремле по выходе из здания Рабоче-Крестьянского правительства.
Тогда он меня прямо спросил, все ли обдумано для ареста членов Политбюро ЦК ВКП(б). Я ответил, что давно приготовился к этому. Гамарник далее сказал, что он говорил с Имянинниковым, что его люди полностью готовы и что после 1 Мая он предложит Имянинникову поступить в мое распоряжение, как это он в свое время говорил мне. “Имейте в виду, – добавил Гамарник, – скоро, скоро придет Ваше время действовать”.
Кода после 1 Мая 1937 года начались массовые аресты в армии и в Управлении коменданта Кремля было арестовано шесть командиров, в том числе и Имянинников, я встретился в Кремле с Гамарником (Фельдман был также уже арестован) и спросил его, все ли погибло? Гамарник на это ответил: “Ничего, мы с Вами и очень многие другие начальники на сегодня еще вне всяких подозрений, поэтому наше дело еще не совсем погибло”.
Должен еще добавить, что по заданию Любченко и Гамарника я систематически информировал их о всех кремлевских делах, какими только они интересовались. Интересовались же они, главным образом, когда приезжали в Кремль Сталин и Молотов (Гамарник этим интересовался особенно), когда они начинали работать, когда они заседают, как часто демонстрируются кинокартины в Кремле и другими подобными вопросами.
Из усиленных распросов меня Гамарником я не раз делал для себя вывод, что он, возможно, готовит покушение на Сталина вне стен Кремля.
ВОПРОС: Выше Вы показали о том, что Любченко предложил Вам установить контакт с работниками НКВД для информации его о чекистских мероприятиях в отношении украинских националистов. Расскажите об этом подробно.
ОТВЕТ: Я уже показывал о том, что еще в бытность мою комендантом гор. Москвы, Любченко дал мне задание установить близкие взаимоотношения с кем-либо из ответственных работников НКВД для того, чтобы, информируясь у него о чекистских мероприятиях в отношении украинских националистов, можно было бы тем самым предупреждать возможные провалы работы украинской националистической и военно-фашистской организаций.
С этой целью из числа ответственных работников НКВД я наметил Паукера, очень близко стоявшего к руководству НКВД. Я стал часто заходить к нему на работу, стремился установить с ним близкие отношения, но из этого тогда ничего не вышло. Только с переходом на работу в Кремль мое официальное служебное положение дало мне возможность, хотя далеко и не в полной мере, но все же выполнять указанное задание Любченко.
В Кремле существует порядок, по которому, прежде чем пропустить туда кого-либо из посторонних, его проверяют в соответствующих отделах НКВД. В 1936 году в Большом Кремлевском дворце был устроен прием артистов-украинцев. Список приглашенных артистов предварительно был проверен через оперативные отделы НКВД и кое-кто подлежал отводу, в том числе и сам начальник Главискусства Украины Хвыля. (Все отведенные потом по указанию Паукера были допущены на банкет.) Помню, что когда на основе отвода я умышленно не хотел пропустить Хвылю в Кремль, Паукер поднял скандал, говоря, что Хвылю завтра может вызвать Сталин и что же его не пропустят? Об отведенных НКВД лицах мною тогда же было сообщено Любченко, на которого особенно отвод Хвыли произвел очень сильное впечатление.