Очень скоро, однако, после назначения в Кремль Кондратьева я почувствовал, что он ведет обособленную и самостоятельную позицию в работе по заговору. Я знал, что Кондратьев часто встречается с Ягодой, Булановым, Паукером, Гулько; неоднократно ловил его на том, что он скрывал от меня о своей непосредственной связи с Ягодой и другими работниками НКВД, но ему, Кондратьеву, я не давал этого чувствовать. А со своей стороны, по указанию Гамарника, также стал с ним неискренним, скрыв от него, в частности, вербовку мною Колмакова и Кушлиса. Я чувствовал, что Кондратьев с помощью ГУПВО (Главного управления пограничной и внутренней охраны. – Н.Ч.) перетягивает в Управление в Кремль многих своих командиров из дивизии ОДОН, коей он до назначения в Кремль командовал. Я чувствовал, что в числе этих командиров, по-видимому, немало его, Кондратьева, людей, как заговорщиков, так как Кондратьев до Кремля очень долгий срок времени командовал этой дивизией ОДОН, но он, Кондратьев, сам по своей инициативе об этом мне не говорил. На мой вопрос Кондратьеву, являяется ли Скляренко, назначенный командиром полка Кремля из дивизии ОДОН, заговорщиком, Кондратьев ответил отрицательно, хотя я ему, судя по их взаимоотношению, не верю. Вообще, Кондратьев говорил мне о том, что всех назначенных в Кремль командиров по дивизии ОДОН знает лично, при этом знает, как людей своих, на которых он, Кондратьев, может положиться вполне в заговорщической работе, хотя они и не оформлены, как заговорщики. Я не возражал (хотя это по обстановке и не требовалось от меня), чтобы Кондратьев приступил бы к оформлению этих командиров, переведенных из его дивизии ОДОН, в заговор. Я же скрыл от Кондратьева заговорщиков Колмакова и Кушлиса, так как хотел иметь свои резервные скрытые кадры, а позже ухода из Кремля я о Колмакове и Кушлисе также не сказал Кондратьеву, так как имел в виду их перевести к себе по месту своей новой работы.
О всех же остальных заговорщиках, мною завербованных, Кондратьев знает – я имею в виду Хурцева, Ганжерли и Дергачева.
Говорили мы с Кондратьевым по заговору довольно часто, обсуждая, как лучше выполнить основную свою задачу. А когда Ягода был снят, а Паукер позже был арестован, и когда начался разгром фашистского заговора, Кондратьев, мне показалось, стал более искренним со мною и на мой вопрос, с кем же теперь в НКВД держать связь по заговору, ответил: “Не с кем”, сам же продолжал очень часто бывать в НКВД, в частности в ГУПВО, хотя служебных вопросов у нас в таком количестве, чтобы так часто бывать в НКВД – не было. В ГУПВО он чаще всего бывал у Кричинкина (начальника пограничных и внутренних войск НКВД).
В одну из бесед со мною Кондратьев называл мне, как заговорщика, Гулько (это было вскоре после ареста Паукера). Я ему отвечал на это, что хотя мне и никто об этом не говорил, но я, зная взаимоотношения Паукера и Гулько, также никогда не сомневался в том, что Гулько заговорщик.
Обычно об арестах заговорщиков я узнавал от Кондратьева (Ткалун сначала написал фамилию Паукера, а затем ее зачеркнул и написал фамилию Кондратьева. – Н.Ч.), как я это показал в протоколе допроса от 20 февраля сего года. После назначения в Кремль из ГУПВО Трофимова начальником политотдела я видел особо близкие взаимоотношения Кондратьева с Трофимовым и наоборот. Трофимов очень часто и подолгу просиживал в кабинете у Кондратьева. Но от Кондратьева о Трофимове, как о заговорщике, я не слышал. После ухода из Кремля я виделся с Кондратьевым до своего ареста один раз всего лишь (тоже с целью конспирации) в Кремле. Я приезжал в Кремль к Рогову (преемник П.П. Ткалуна на должности коменданта Кремля. – Н.Ч.) с его разрешения и одновременно решил иметь свидание с Кондратьевым. Кондратьев говорил мне о том, что обстановка для работы по заговору у него теперь хуже. Что фактически пришлось пойти в глубокое подполье, боясь раскрытия и провала организации, и поэтому он очень подолгу сидит на работе, чего раньше не было. Кроме того, не без волнения ждем, говорил Кондратьев, Вашего нового назначения. Я всячески стремился его успокоить и сказал, что за меня он может быть спокоен и что я скоро получу новое назначение.
Ткалун
14 апреля 1938 г.»[54].
Не совсем податливым подследственным, как кажется на первый взгляд, оказался для следователей НКВД «дважды комендант» (гор. Москвы и Московского Кремля) Петр Пахомович Ткалун – ведь недаром же следователь З.М. Ушаков упрекает его в долгом «запирательстве». Находил в себе силы П.П. Ткалун и отказываться от ранее данных им показаний, точно зная, что за этим отказом последуют жестокие репрессии. Но все равно шел на такой шаг. Тому примером служит его письменное заявление от 22 мая 1938 г. и протокол его допроса от того же числа. Эти документы дают серьезные основания сомневаться в достоверности всех остальных материалов, находящихся в уголовном деле по обвинению П.П. Ткалуна.
Заявление П.П. Ткалуна: «Майором Ушаковым мне было сказано, что Дубовой и Капуловский дали показания на меня, как на украинского националиста. В связи с этим в своем показании об участии в украинском националистическом заговоре я и привел вымышленные, выдуманные мною антисоветские связи и встречи с Дубовым и Капуловским, чего на самом деле никогда не было (выделено мною. – Н.Ч.).
Посколько я должен был на этих встречах с Дубовым и Капуловским слышать от них о других участниках украинского заговора и на чем настаивал майор Ушаков (выделено мною. – Н.Ч.), я и указал в своем показании четыре фамилии, якобы названные мне Дубовым, чего на самом деле не было.
Эти фамилии были взяты мною лишь потому (Квятек, Криворучко, Антонюк и Погребной), что я знал их за близких людей издавна, со времен Гражданской войны, к Дубовому.
О Квятеке я знал, будучи еще на свободе, что он арестован, о Криворучко еще на свободе я слышал от Щаденко, что на него есть показания, как на заговорщика; об Антонюке же и Погребном, как о заговорщиках, я ни от кого не слышал.
Арестованный П. Ткалун
22 мая 1938 г.»[55].
арестованного Ткалуна Петра Пахомовича
от 22 мая 1938 г.
ВОПРОС: В показаниях, данных вами 20 февраля 1938 г., Вы назвали командующего войсками Сибирского военного округа Антонюка, как участника украинской фашистской организации. Расскажите более подробно, откуда Вам об этом известно и что вы знаете об антисоветской деятельности Антонюка?
ОТВЕТ: Должен сознаться, что Антонюка я оговорил и мои показания о нем, как участнике украинской националистической организации, мною выдуманы.
ВОПРОС: Почему Вы оговорили Антонюка?
ОТВЕТ: Во время следствия по моему делу мне было объявлено, что арестованные Дубовой и Капуловский дали показания о моей антисоветской деятельности. От меня потребовали конкретных показаний о моей связи связи с Дубовым и Капуловским. Об их участии в украинской националистической организации я знал, но хотя связан с ними не был, решил все же показать об этом для того, чтобы попытаться этим самым внушить к себе доверие со стороны следствия. После того, как я показал о своей связи с Дубовым и Капуловским, следствие предложило назвать участников организации, названных мне Дубовым и Капуловским.
Став на путь ложных показаний о моей личной с ними связи, я вынужден был лгать и дальше и назвал четыре фамилии, о которых мне, якобы сообщил Дубовой, как участниках организации, в том числе Антонюка.
ВОПРОС: Почему Вы назвали именно Антонюка?
ОТВЕТ: Я при этом исходил из следующих соображений: мне было известно об очень близких, дружеских взаимоотношениях Антонюка и Дубового еще с 1919 года, причем я знал, что их дружба продолжалась до последнего времени. Об этих тесных взаимоотношениях между Антонюком и Дубовым знали многие. Таким образом, называя Антонюка, как участника организации со слов Дубового, я не вызывал никаких подозрений в отношении своих показаний об Антонюке.
ВОПРОС: В тех же показаниях от 20 февраля Вы рассказали, что Антонюка Вы знаете, как участника украинской националистической организации, со слов Любченко. Эти Ваши показания правильны?
ОТВЕТ: И это мое показание вымышлено. В данном случае верно лишь то, что я был связан с Любченко по антисоветской работе, но он никогда не говорил мне об Антонюке вообще, в частности, никогда не называл Антонюка, как участника нашей организации.
ВОПРОС: Зачем же Вы показали об Антонюке, как участнике организации, известном Вам со слов Любченко?
ОТВЕТ: Я не могу даже объяснить этого. Еще раз повторяю, что с Любченко у меня никаких разговоров об Антонюке не было.
ВОПРОС: Что Вам известно об антисоветской деятельности Антонюка?
ОТВЕТ: Об антисоветской деятельности Антонюка я ничего не знаю.
Протокол допроса записан с моих слов правильно, мною прочитан.
Ткалун
Допросил:
Начальник 5 отдела 2 Управления НКВД СССР
майор гос. безопасности (АГАС)»[56].
Есть резон обратиться к материалам допросов арестованных заместителя и помощника П.П. Ткалуна – С.И. Кондратьева и М.С. Ревзина (помощника коменданта Кремля по хозяйству, бригинтенданта), сравнить их показания с показаниями их бывшего начальника.
ВОПРОС: Когда и как Вы очутились на работе в комендатуре Кремля?
ОТВЕТ: В феврале 1936 г. меня вызвал к себе Буланов (секретарь НКВД СССР, старший майор госбезопасности. – Н.Ч.) и заявил, что Ягода ставит вопрос о переводе меня на работу в Кремль заместителем коменданта Кремля. Буланов тогда же сообщил мне о том, что в Кремле есть антисоветская группа, связанная с заговоршиками из штаба РККА, и назвал мне состав этой группы: Ткалун П.П. – комендант Кремля; Имянинников – начальник политотдела Управления коменданта Кремля; полковник Васильев – начальник отряда специального назначения и майор Азаркин – командир полка специального назначения.