Справку составил военный прокурор отдела ГВП
подполковник юстиции (Белоусов).
12.03.1956 г.»[68].
Майора гос. безопасности Зиновия Марковича Ушакова его коллеги и начальники единодушно считали первоклассным мастером «липовых» дел. Но подошло и его время отвечать за содеянное, и он сам испытал на себе все то, что испытывали его подследственные, в том числе и П.П. Ткалун. Испытывал он все эти муки и страдания уже в роли подследственного, от рук своих же бывших сослуживцев и подчиненных.
бывшего помощника начальника Особого отдела НКВД СССР
Ушаков З.М. арестован 4 сентября 1938 г. в г. Хабаровске. После ареста Ушаков этапировался в г. Киев, а оттуда в Москву, где и велось следствие по его делу.
Ушакову были вменены преступления, предусмотренные ст. ст. 58-1“б”, 58-7, 58-8 и 58–11 УК РСФСР.
На предварительном следствии Ушаков признал себя виновным, впоследствии неоднократно отказывался от своих показаний, но в конце следствия вновь признал себя виновным и подтвердил свои ранее данные признательные показания.
В судебном заседании Ушакову в числе других обвинений вменялось, что он в практической чекистской работе проводил подрывную деятельность, направленную на развал агентурно-оперативной работы, фальсификацию следственных материалов и сохранение от разоблачения шпионов, террористов и заговорщиков.
Ушаков осужден к ВМН.
В показаниях Ушакова и других лиц, допрошенных по делу, указываются факты применения Ушаковым незаконных методов следствия в виде избиения арестованных с целью получения от них признательных показаний и других нарушений советской законности.
По признанию Ушакова он использовался руководством НКВД как следователь, умеющий добиваться признания у арестованных. «…Сколько сотен и тысяч, буквально тысяч заговорщиков… я выявил. Во всем наркомате знали, в том числе и руководство, что вряд ли кто-нибудь из следователей обрабатывает так тщательно своих арестованных, как я выкачивал с них все факты”»[69].
Из показаний Ушакова видно, что его руководство (отдела и НКВД) часто само не верило показаниям, которые получал Ушаков от арестованных, считая их раздутыми, не вызывающими доверия, и предлагало внести соответствующие изменения, вычеркнуть фамилии названных лиц.
Начальник отдел Николаев создал такую систему, что он или сам лично исправлял показания арестованных, или давал об этом указания подчиненным.
При допросе арестованных Ушаковым составлялись черновые протоколы допроса в одном экземпляре и отдавались Николаеву для корректировки.
Ушаков в своих показаниях ссылается на указание Ежова – «бить арестованных умеючи». Он показал, в частности, в собственноручных показаниях от 24 сентября 1938 г.: «Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня не было никогда такого представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах… Мы допрашивали и били по необходимости и то действительных врагов (не считая нескольких отдельных случаев, когда мы арестовывали ошибочно, но быстро, благодаря Николаю Ивановичу (Ежову. – Н.Ч.), исправляли свои ошибки»[70].
Наконец-то и следователь Особого отдела ГУГБ НКВД СССР понял и испытал все то, что испытывали избиваемые им подследственные военачальники Красной армии: «…Скажу откровенно, что одно слово “будем бить” заставляло меня заранее подумать о какой-то легенде, вплоть до того, чтобы писать о шпионаже и т. д.
Пусть не порицают меня те товарищи, которые не имеют правильного представления о психологии человека, которого арестовали невинно и от которого требуют “больших показаний” (следователь-садист Ушаков считает себя невинно пострадавшим. – Н.Ч.)… Мне казалось ранее, что ни при каких обстоятельствах я бы не давал ложных показаний, а вот вынудили меня… Я и ранее думал, что знаю психологию подследственного, которого арестовали ошибочно и вынуждают давать показания, но убедился в том, что не имел даже правильного представления об этом. Более того, я должен сказать, что я думаю о том, как бы поскорее наговорить на себя, лишь бы расстреляли…»[71].
Бывший заместитель наркома внутренних дел СССР (Н.И. Ежова), а затем нарком Военно-Морского Флота СССР командарм 1-го ранга Михаил Петрович Фриновский был арестован 6 апреля 1939 г. В своих показаниях на предварительном следствии М.П. Фриновский дал развернутую картину деятельности аппарата НКВД по фальсификации следственных дел, применения к арестованным мер физического воздействия для получения от них признательных показаний.
В деле Фриновского имеется копия протокола допроса бывшего начальника отдела НКВД СССР А.П. Радзивиловского от 31 мая 1939 г. Из этого протокола усматривается, что Фриновский напрямую причастен к созданию версии о заговоре в РККА: узнав о наличии в УНКВД Московской области материалов на военных работников, он дал Радзивиловскому указание на основании этих материалов «развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной армии». Радзивиловский показал, что по указанию Ежова и Фриновского был арестован бывший начальник ПВО (Противовоздушной обороны) РККА Медведев, который на допросе, «особенно после избиения его Фриновским в присутствии и Ежова, назвал значительное количество крупных руководящих военных работников».
Радзивиловский показал: «По ходу дела я видел и знал, что связи, которые называл Медведев, были им вымышлены, и он все время заявлял мне, а затем Ежову и Фриновскому о том, что его показания ложны и не соответствуют действительности. Однако, несмотря на это, Ежов этот протокол доложил в ЦК»[72].
В своем заявлении на имя наркома НКВД Н.И. Ежова от 11 апреля 1939 г. М.П. Фриновский показывает «работу» следственного аппарата этого карательного ведомства.
«Следственный аппарат во всех отделах НКВД был разделен на “следователей-колольщиков”, “колольщиков” и “рядовых следователей”.
Что из себя представляли эти группы и кто они?
“Следователи-колольщики” были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались “показаний” и умели грамотно, красочно составлять протоколы.
К такой категории людей относились: Николаев, Агас, Ушаков, Листенгурт, Евгеньев, Жупахин, Минаев, Давыдов, Альтман, Гейман, Литвин, Леплевский, Карелин, Керзон, Ямницкий и другие.
Так как количество сознающихся арестованных изо дня в день возрастало (результат “работы” следователей-колольщиков! – Н.Ч.) и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые “следователи-колольщики” стали, каждый при себе, создавать группы просто “колольщиков”.
Группа “колольщиков” состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу (признательных) показаний.
Остальной следовательский состав занимался допросами менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился.
Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на “корректировку” начальнику соответствующего отдела, а от него еще неподписанным – на просмотр бывшему народному комиссару Ежову и в редких случаях – ко мне. Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.
Тогда следователи напоминали арестованному о “колольщиках” и подследственный подписывал протокол. (На практике это “напоминание” означало отправление подследственного в руки “колольшиков”, которые избивали его до тех пор, пока он не давал согласия подписать протокол. – Н.Ч.) “Корректировку” и “редактирование” Ежов производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов.
При таких методах следствия подсказывались фамилии.
По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.
Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? Знали.
Как реагировали? Честно – никак, а Ежов даже это поощрял. Никто не разбирался – к кому применяется физическое насилие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами-заговорщиками, то ясно, шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами-следователями невинные люди. Настоящее следствие смазывалось…
Сознательно проводимая Ежовым неприкрытая линия на фальсификацию материалов следствия о подготовке против него террористических актов дошла до того, что угодливые следователи из числа “колольщиков” постоянно добивались “признания” о мнимой подготовке террористических актов против Ежова…
Как подготовлялись арестованные к очным ставкам и, особенно, к очным ставкам, которые проводились в присутствии членов правительства?
Арестованных готовили специально, вначале следователь, после начальник отдела. Подготовка заключалась в зачитке показаний, которые давал арестованный на лицо, с которым предстояла ставка, объясняли, как очная ставка будет проводиться, какие неожиданные вопросы могут быть поставлены арестованному и как он должен