— Дорогая жена, — прочла я вслух. — Как долго я собирался тебе написать, и только сейчас это сделал. Сегодня я думал о нашем разговоре на Зеленом Озере и о мучительных словах, сказанных там.
— Ах! — Хулань выдернула письмо из моей руки. — Он ничего такого не говорил!
И она засмеялась, будто услышала шутку. Хулань всматривалась в строки, надеясь, что очки помогут ей распознать смысл написанного.
— Так читать или нет? — спросила я.
Она не сразу вернула мне письмо.
Я быстро просмотрела его перед тем, как начать читать снова, теперь уже медленнее.
— Надеюсь, что слезы твои уже высохли. Сердце мое и печень горят от страданий, хотя они не идут ни в какое сравнение с той болью, какую причинил тебе я, будучи таким никчемным мужем.
— Хватит! Хватит! — закричала Хулань, прикрыв одной рукой рот, а второй потянувшись за письмом.
Я медленно протянула ей его, и она убрала письмо в сумочку, повернувшись ко мне спиной. Когда она развернулась обратно, ее лицо было жестким.
Несколько минут мы шли в молчании, и я не могла придумать ничего, чем уместно было бы его нарушить. Мне было неловко, потому что я уже знала то, что она хотела от меня скрыть. Передавая ей письмо, я успела быстро прочитать оставшиеся несколько строк. Цзяго сожалел, что так и не исполнил супружеского долга, и теперь клялся стать Хулань настоящим мужем. Если выживет. И надеялся, что к следующему году она станет матерью его ребенка.
Я была потрясена этой новостью. Неужели их брак походил на союз брата и сестры? Или монаха и монахини? Что еще это могло значить? Почему у Хулань до сих пор не было детей? Цзяго не желал ее? Хранил верность призраку ее сестры? Или, как Вэнь Фу, встречался с другими женщинами?
В тот момент я стала лучше понимать ее саму и те слова, которые она бросила, когда я жаловалась на сексуальный аппетит своего мужа. Я вспомнила, с какой завистью Хулань смотрела на меня, качающую на руках Данру, и простила ее, сожалея о собственных недобрых мыслях о ней.
А еще я почувствовала зависть к этому лишенному сексу браку, сравнивая его со своим, лишенным любви. Теперь я только удивлялась тому, как эта женщина могла хранить столько секретов.
— Только не думай, что Цзяго в чем-то провинился, — сухо заговорила Хулань. — Мы всего лишь немного поссорились, из-за совершенно обыкновенной вещи, настолько незначительной, что я уже и забыла, о чем шла речь.
— Я ни о чем подобном не думала, — начала отвечать я. — Мне всегда Цзяго казался очень добрым, очень хорошим…
И в этот момент взвыли сирены.
— Как такое может быть? — нахмурилась Хулань. — Сейчас же не утро, а середина дня.
И она повернула в сторону дома.
— Не глупи! — крикнула ей я. — Дома все равно никого не будет. Они уже выбегают из дверей, чтобы спрятаться у ворот.
Я придумала, что нам надо делать. Пусть Хулань отправляется к северным воротам, а я пойду к восточным. А потом мы направимся домой, ища друг друга и всех остальных. И еще я, практичная женщина, добавила, что тогда мы еще успеем зайти на рынок за рыбой на ужин. Мы расстались с улыбками.
Я торопилась к воротам, по пути принимая правильные решения: свернула в аллею, потому что так было быстрее. На всякий случай я продолжала искать тетушку Ду и Данру и обдумывала, что купить на рынке. Тофу с овощами будет очень кстати.
Пока я планировала меню ужина, вой самолетов становился все ближе, и думать становилось все труднее. Я пришла в смятение, вышла на середину улицы и ужасно разозлилась, увидев самолеты прямо над головой. Я подумала, что эти летчики — настоящие тупицы: они потерялись!
Внезапно автоматная очередь стегнула по выбеленной стене передо мной, оставив длинную полоску круглых отверстий, как на полотне, из которого резко выдернули нить. Участок стены под этой линией обвалился, и верхняя часть стены осела вниз, как мука в мешке, лишившаяся опоры. И в этот момент мою голову покинули все умные мысли сразу. Я закричала, и рот тут же забился пылью.
Я стала задыхаться, кашлять и тереть глаза, горевшие от пыли. Сирены продолжали выть. Когда мне наконец удалось снова открыть глаза, первым делом я увидела перед собой женщину. Она держала в руках куцую соломенную метлу и безумным взглядом смотрела в небо. Ее открытый рот становился все шире и шире, придавая лицу выражение воплощенного кошмара. Женщина силилась сделать вдох.
Я тоже подняла взгляд вверх. Оттуда к земле летели два темных предмета, напоминавших формой рыбу. Они кувыркались и быстро увеличивались в размерах. И не успела я произнести слово «бомба», как упала. Земля под моими ногами вздрогнула, и раздались оглушительные рев и грохот. Сквозь шум я расслышала звон бьющегося стекла.
Придя в себя, я поняла, что лежу лицом в грязи. Я не помнила, упала ли я сама, или меня сбило ударной волной, и сколько прошло времени, мгновение или день. Подняв глаза, я поняла, что мир изменился. С неба падал песок. Мне показалось, что я сплю, потому что люди вокруг меня двигались очень медленно, будто тоже спали. Но потом я закашлялась и почувствовала, как у меня саднит горло.
Сирены смолкли, и я отправилась домой. Слева от меня от крыш поднимался дым. Может быть, на соседних улицах произошел пожар? На самих крышах лежали предметы, которые взрывами вынесло из окон: лохмотья покрывал и обломки стульев, колесо от велосипеда, плитка и кастрюля, клочья одежды. Нет, не только одежды — рукав с согнутой в нем рукой, ботинок со стопой в нем. И еще кое-что, что мне не захотелось узнавать.
Я медленно шла мимо всего этого, не в силах отвести глаза. А потом увидела ту самую женщину, которая кричала перед падением бомбы. Она сидела на земле, воздевая руки к небу, и рыдала:
— Где ты? Я же велела тебе не выходить на улицу! Почему ты никогда не слушаешься?!
Меня ударила мысль: «Где Данру?» И я бросилась домой. Я видела хромающих взрослых и плачущих детей, улыбающегося мужчину, из уха которого текла кровь. Подбегая ближе к дому, я стала замечать все больше улыбающихся людей, болтающих и ведущих себя как обычно после отключения сирен.
Когда я вошла, Хулань пила чай. Поправляя очки на носу, она внимательно осматривала вяленую рыбу, которая отмокала в большой миске с водой.
— Ой-ой, нас не было всего полчаса, а в нашем ужине уже копошится десяток жуков!
— Где они? — спросила я.
— В миске, вместе с рыбой.
— Ай! Где Данру и тетушка Ду?
— А! Ха-ха! — засмеялась она. — Еще не вернулись. Наверное, сейчас придут.
Дверь открылась, и я бросилась к ней, но там оказались кухарка и ее помощница. Обе посмеивались. Я выскочила и уставилась на дорогу.
— Не волнуйся, — сказала Хулань. — Они скоро вернутся, вот-вот. Попей чаю. Твоя тревога их не поторопит.
— Как мне не волноваться? — крикнула я. — Я видела, как упала бомба. Почти мне на голову. Я видела, что погибло много людей, много ранено. Ужасное зрелище! Обувь без ног, ноги без стоп!
— О чем ты говоришь? — перебила меня Хулань. — Ты это все видела? Где?
И мы вдвоем выбежали на дорогу. Началась гроза. К тому времени, как мы добрались до места, куда упали бомбы, пошел дождь. Хулань приходилось все время вытирать очки.
На улицах скопилось много народу. Полиция в гражданском, военные, американские служащие — все были уже на месте. Пожарные машины и кареты «скорой помощи» перегородили дорогу. Мы набрели на невысокий холм, где собралась толпа. Люди вымокли до нитки, и я не понимала, грязью или кровью испачкана их одежда.
— Что там? — спрашивала Хулань, вытирая очки. — Что ты видишь?
Мы подошли поближе. Я увидела, что множество людей стоят на коленях на вершине небольшой возвышенности, которая раньше была зданием. Они все усердно трудились и быстро копали. Кто лопатой, кто кастрюлями, кто обломками досок.
И вдруг я увидела ту же самую женщину с метлой. Она обернулась и тоже меня узнала. На ее лице отразилось удивление, и она отвернулась.
— Не так! Вы слишком грубо это делаете! — кричала она на других. Но на нее никто не обращал внимания.
— Осторожно! Осторожно! — умоляла она. — Вот так!
И женщина упала на колени и окровавленными пальцами стала выбирать из земли то камень, то осколок кирпича. И когда очередной предмет был извлечен, она с огромной нежностью заглядывала в освободившееся пространство.
Я часто думаю, что случилось потом с этой женщиной, которая разобрала целую гору обвалившейся земли, кирпичей и изломанной человеческой плоти. Кого она потеряла, мальчика или девочку, я не знаю, потому что когда нашли тело, я не смогла смотреть.
Раздались душераздирающие крики:
— Это моя вина! Моя вина!
Я не могла взглянуть на растерзанное тело ребенка, в гибели которого себя винила его мать. Мы все еще искали Данру.
Но в том обвале мы не нашли сына и тетушку Ду, как не нашли их ни в одном обрушенном доме на той улице. Мы с Хулань провели в этом районе несколько часов, слыша, как другие матери зовут своих потерянных детей, видя, как уходит надежда, вздрагивая от пронзительных криков, плача и стонов, переходящих в шепот неверия.
Каждый раз, когда кто-то из этих людей терял надежду, я давала себе обещание, одно за другим. Я произносила их вслух, я клялась именами всех известных мне богов и богинь. Я обещала стать более внимательной матерью для Данру, искренним и верным другом для Хулань, доброй и любящей женой для Вэнь Фу, уважать старшую подругу, тетушку Ду, и слушать ее советы. А еще — принимать свою жизнь без жалоб.
Произнеся последнее обещание, я увидела служанку, бегущую нам навстречу. Она плакала и кричала:
— Наконец-то я вас нашла!
Будто это мы потерялись и нас не могли найти.
О, как я рыдала, когда она мне рассказала! Громко и уже не сдерживаясь, как тогда, когда думала, что потеряла своего ребенка! Служанка сказала, что тетушка Ду и Данру дома, что они пришли меньше чем через две минуты после нашего ухода. И все очень беспокоились, что мы сойдем с ума от страха и тревоги, пока будем их искать. Значит, Данру в безопасности, а мне предстоит выполнить все эти обещания. Хулань слышала, как я их давала, — особенно то, где я обещала быть хорошим другом. Конечно, я и не думала брать свои слова обратно. Если бы я дала хотя бы на одно обещание меньше, кто знает, вдруг Данру бы погиб? Или его нашли бы, но без ноги или без глаза? Кому вообще известно, как это работает?