Антон устал записывать показания. Отложив ручку, он пошевелил затекшими пальцами и прислушался. За стенкой слышался приглушенный голос Славы Голубева, допрашивающего однорукого заготовителя. Глухов сидел сгорбившись, понуро опустив крупную рыжебородую голову. В мокрой, перепачканной грязью одежде старик выглядел подавленным и жалким. Возле его ног натекла большая лужа воды.
– Значит, решили у племянника приютить?… – спросил Антон.
Не отрывая взгляда от пола, Глухов заговорил:
– Что делать оставалось?… Спужался так, что готов был в петлю сунуться.
Вспоминая обгоревший труп старика на опушке березовой рощи у полустанка, Антон задал еще вопрос:
– Цыган тоже у племянника останавливался?
– Не-е… Виктор с поезда его встретил, завел в лесок и угостил бензином. Цыган думал, водка. Одним глотком ахнул полстакана и мигом окочурился.
Антон, казалось, не понял смысл сказанного Глуховым. Сомневаясь, уточнил:
– Сын отравил отца?…
Глухов кивнул головой:
– Ага… Чтобы драгоценностями с ним не делиться… Цыган же на большую часть рассчитывал… Это богатство целью всей жизни Цыгана было. Он и Виктора дитенком у Гайдамачихи ради того уворовал, вроде как залог за драгоценности. Сколь раз подкатывался к ней, но та и от дитя своего отмахнулась…
Антон посмотрел на перемазанный землею мешочный сверток, лежащий возле стола. Наклонившись, развернул его и достал большой глиняный горшок, похожий на античную амфору. Горшок до самого верха был заполнен тяжелыми, переливающимися при электрическом свете разноцветными камешками в золотой и серебряной оправе в виде подвесок, браслетов, перстней и других, не известных Антону украшений. Зрелище было красивым и в то же время жутковатым – яркие, почти алые, рубины казались свежей кровью, густо окропившей всю эту коллекцию драгоценностей. С неприятным чувством отведя взгляд от украшений, Антон спросил Глухова:
– Почему же сейчас Гайдамакова решила откопать свой клад и как он оказался в могиле?
Глухов кашлянул, зябко пожал руки.
– Какой год сподряд завертелся возля Гайдамачихи один мужик из райцентра. Пугать стал старуху, что у него есть документы из старого уголовного следствия, а он навроде как сродственник ограбленному купцу доводится. И вот, значит, если Гайдамачиха не выкупит у него эти бумаги, то сидеть ей в тюрьме… А в могилу к старому Гайдамаку драгоценности попали простым способом. Елизавета Казимировна сунула их под ноги покойника в гроб, так их и зарыли.
– А на острове что было зарыто?
– Это уже после революции Цыган Гайдамачихино барахло разное зарыл. Маленько, говорят, там золотишка было, так старуха давно его повытаскивала и сплавила зубному врачу в райцентр.
– Почему драгоценности отрывали вы? Тоже, как Цыган, на пай рассчитывали?
Глухов испуганно перекрестился.
– Оборони бог, Игнатьич… По несчастью оказался я за тем занятием, за каким ты меня застал. Рука протезная у Виктора почти напрочь отломилась, рыть ему стало невозможно. Много ли развернешься в тесном подкопе с одной рукой?… Вот он и заставил меня сегодняшнюю ночь пойти на кладбище и закончить начатое им дело… Молил я его господом-богом освободить от такого занятия, только он пугнул, что за прошлые мои грехи тюрьму, как пить дать, обеспечит. А я уже в тюрьме был, не хочу на старости… И еще он сказал: «Отроешь брыльянты, оставлю с миром. Доживай жизнь, как хочешь. Цыгана в живых нет, а мне в Березовке делать будет нечего». Вот этим-то заявлением и сбил он меня с путя. Мне жить можно припеваючи. Зарабатывал в колхозе хорошо, на сберкнижке денег полно – куда их девать?… Племяшу вот машину в подарок купил, холодильник… Один у меня племяш, помру – все ему оставлю…
– Почему в прошлую ночь не копали?
– Говорю, у Виктора протез отломился, а я на такое страшное дело не мог решимости набраться. Всю ночь он меня уламывал, пачку махры сжег… Столько страхов наговорил…
– Каких страхов?
– Он же ночью на квартире того мужика в райцентре был, какой стращал Гайдамачиху следственными документами. Говорит, собаке яду бросил и отмычкой дверь открыл. Стал искать документы и наткнулся на повешенную хозяйку. Но документы все-таки отыскал
– Как он с ним познакомился?
– Через Гайдамачиху. Чтобы задобрить, много хороших вещей ему сплавил. Тот мужик, видать, проходимец добрый… – Глухов умоляюще поглядел на Антона. – Не суди меня, Игнатьич, строго. Заблудился я в жизни. В прошлую пятницу, когда тебя первый раз на рыбалке увидел близ озера, шибко хотел тебе все высказать, да испужался…
– Вот и зря испугались, – Антон нахмурился. – Сейчас ведь все рассказали.
Глухов безнадежно вздохнул:
– Сейчас мне деваться некуда…
Антон посмотрел на часы – время приближалось к рассвету, но за окном цепко держалась ночная темень. Из соседней комнаты по-прежнему доносился глухой голос Славы Голубева. Вот-вот должна была подъехать из райцентра оперативная группа, вызванная по телефону. Антон только было подумал, не провести ли до приезда оперативную очную ставку Глухова с Калагановым, но в это время послышался шум автомобильного мотора. По окнам резанул яркий свет фар. Следом за первой сразу подошли еще две машины и остановились у колхозной конторы.
На крыльце затопали сапогами, послышались голоса. В председательский кабинет вошли подполковник Гладышев, начальник следственного отделения и прокурор района со следователем Петей Лимакиным.
– Где второй кладоискатель? – увидев одного старика Глухова, быстро спросил подполковник.
– В соседней комнате, Голубев допрашивает, – ответил Антон. – Привести?…
Гладышев посмотрел на прокурора, словно спрашивал у него совета. Прокурор утвердительно кивнул.
Калаганов вошел в кабинет сгорбленным, усталым стариком, выглядевшим значительно старше своих пятидесяти трех лет. Его усадили подальше от Глухова, напротив. Положив на колени поврежденный кистевой протез левой руки, он уставился тусклым взглядом в темное окно, как будто не видя никого из присутствующих. Смуглое до черноты лицо с лохматыми густыми бровями словно окаменело.
– Что, кладоискатели, доискались? – строго спросил подполковник.
Глухов повернулся к нему:
– Сколько вор ни ворует, тюрьмы не минует.
– Заткнись!… – хрипло оборвал Калаганов.
Глухов поднялся со стула во весь свой могучий рост, нервно дернул рыжей бородой и заговорил отрывисто, со злостью:
– Нет, друг ситный!… Теперь мне рот не заткнешь. Теперь терять мне нечего, молчать и гнуться перед тобой не буду…
Подполковник усадил Глухова на место, тихо посоветовался с прокурором и приказал увести Калаганова. Конвойные подошли к задержанному. Он нехотя поднялся и, сутулясь, тяжело пошел между ними.
Почти весь день провела оперативная группа в Березовке. Работы хватило всем ее участникам. Надо было официально запротоколировать преступную историю кладоискательства, допросить свидетелей, которых набралось больше десятка человек. В их числе оказался и Торчков, возивший старуху Гайдамачиху девятого августа в райцентр. Он явился в колхозную контору в новых кирзовых сапогах и в неизменном своем пиджачке, к лацкану которого на этот раз была приколота потускневшая медаль «За отвагу на пожаре». Какими путями эта медаль попала к Торчкову, никто в Березовке не знал. Но, тем не менее, в особо серьезных случаях Торчков прикалывал ее к пиджаку.
Встретившись в коридоре с Антоном, Торчков отозвал его в сторону и торопливо, сбиваясь на шепот, заговорил:
– Игнатьич, научи, ради бога, как правильно говорить следователям, а то я сдуру чего попало могу намолоть.
– Правду надо говорить, Иван Васильевич, – строго сказал Антон.
– Дак она, правда – правде рознь… – Торчков поморщился и царапнул за ухом. – Про лотерейный билет будут спрашивать?
– Могут спросить.
– Тады погорел я, как швед под Полтавой.
Антон поинтересовался:
– Почему погорели?
– Дак, как тебе, Игнатьич, культурно обсказать… – Торчков вроде бы засовестился. – Не в сберкассе ведь я гроши получал. Купил у меня тот билет зубной врач, какой зубы вставлял. Такое дело, понимаешь, вышло… Сначала я завез Гайдамачиху в собес, потом она попросилась в больницу заехать…
– В больничных документах не числится, что Гайдамакова в тот день была там, – перебил Антон.
– Слушай сюда, Инатьич!… Она ж нигде там не записывалась, а сразу в зубодергальный кабинет пришла, к знакомому врачу. Быстро так оттуда крутнулась и толкует: «Поехали, Кумбрык, домой». Мне б, дураку, махнуть бичом по кобыле и айда-пошел до Березовки. Так нет же… Думаю, дакось зубы сменю. Старые, какие этот же врач мне вставлял, совсем никудышными стали. Сунулся в зубной кабинет – врач по старому знакомству признал. Говорит: «Плати, дядька Иван, гроши, а зубы такие сделаю – износу не будет». Тут я и не сдержался от похвальбы, что, дескать, «Урал» по лотерее выиграл. Грошей, говорю, теперь у меня, что конопли, будет. Врач тады и толкует: «Чем тебе в сберкассе в очереди толкаться да комиссионные там платить, лучше отдай билет за тысячу, а зубы бесплатно сделаю». Думаю, куды как ловко получается. На том и сошлись. Он вправду зубы отчебучил… Во какие… – Торчков выронил на подставленную ладонь вставную челюсть и тут же водворил ее на место. – И денег, рубь в рубь, цельную тысячу отсчитал…
– Вот так откровенно и расскажите все следователю, – посоветовал Антон.
– Дак я ж могу еще больше наговорить, – воодушевился Торчков. – С одноруким заготовителем, когда у меня деньги украли, мы ж на квартеру к этому врачу выпивать заезжали…
– Почему сразу об этом не рассказали?
– Дак врач же мне наказывал, чтоб я про знакомство с ним не трепался. Он же уже на этой неделе вечерком ко мне в Березовку заявлялся и строго-настрого приказал, чтоб я от знакомства с ним отрекался. Дескать, я – не я и кобыла не моя… – Торчков почесал затылок. – Если вот таким макаром перед следователем выступлю, не упекет он меня в кутузку?…
– За правду, Иван Васильевич, никуда не упекают, – сказал Антон и заторопился перед отъездом из Березовки забежать домой.