Тайны нет. Из всех политических партий Европы од-на-единственная — ленинская — против войны. Против угара шовинизма, разгула темных страстей. За верность знамени и идеалам!
Большевиков не уломать, не соблазнить. Так бить беспощадно. Травить всячески. Способами самыми запретными, сверхподлыми. «Наша партия, Российская с.-д. рабочая партия понесла уже и еще понесет, — Владимир Ильич никогда не бежит от признаний самых тяжких, сердце ранящих безмерно, — громадные жертвы в связи е войной. Вся наша легальная рабочая печать уничтожена. Большинство союзов закрыты, множество наших товарищей арестовано и сослано».
Шестого ноября вопреки парламентским основам полицией забраны члены Государственной думы — большевики. Уготовлено им вечное поселение в Туруханском крае. Обязанности партийного центра в России полностью переходят к Петербургскому комитету. Большевики названия комитета принципиально не меняют. Петербургский. В годы войны тридцать раз разгромленный, отправленный за решетку, на каторгу, в ссылку. Постоянно воскресающий. Постоянно действующий!
С декабря четырнадцатого года по июль пятнадцатого в комитете Куйбышев. Отвечает за деятельность сейчас главную — пропагандистскую, агитационную. И секретарствует — должность официальная, платная — в больничной кассе на заводе «Гейслер», а последние перед арестом недели — на «Треугольнике». Там восемнадцать тысяч рабочих, преимущественно женщин-солдаток. И меньше десяти пока оставшихся на воле большевиков.
У больничной кассы назначение самое благородное. Защита интересов рабочих, выдача пособий по болезни, по увечьям. И легальная возможность собирать людей нужных, надежных. Растолковывать, как держать себя, что говорить в цехах, к чему призывать. В уставе предусмотрено — платный секретарь приглашает к себе членов кассы повестками. На гектографе отпечатанными. Посему секретарь имеет право гектограф приобрести и в полиции зарегистрировать. Применение самое лучшее, самое прямое — печатать прокламации, брошюры.
По неистребимой давней привычке Куйбышев урывает время для книг. Постоянный читатель библиотеки Академии наук. В «записях для себя» поминаются труды по философии, истории, экономике, литературные новинки. Выписки, оценки, строки, обращенные к авторам. Тут же наблюдения личные: «На рабочей вечеринке стихи Надсона. Спор. Склоняются к мнению: «для представителя бодрого класса, класса, которому принадлежит будущее, не подходит грустная надсоновская поэзия». На Торговой улице при обстоятельствах известных обсуждали программу будущих рефератов. Просьба одного слесаря: «О Греции, о ее искусстве и мифологии».
Шестого июля в проходном дворе вблизи Обводного канала Валериана Владимировича настигает погоня. «Господин Куйбышев, вы нас достаточно поводили!»
При обыске ничего предосудительного у Куйбышева не оказывается. Показаний он не дает. Все восполняет «Журнал донесений» филеров и резюме начальника охранного отделения:
«Куйбышев, по агентурным сведениям отделения, является одним из наиболее активных представителей местной подпольной руководящей группы ленинцев, ликвидированной в конце апреля и в начале мая месяцев 1915 г., выполнявшей функции и носившей наименование «Петербургского комитета РСДРП». После получения известий о московских беспорядках в конце мая месяца совместно с рядом других партийных работников, одновременно с ним ликвидированных, задался целью объединить в Петрограде социал-демократов… создать общую для них нелегальную партийную организацию и путем соответствующей агитации подготовить рабочие круги столицы к ряду революционных выступлений и беспорядков, долженствовавших, по предположениям его и его единомышленников, послужить началом нового вооруженного революционного восстания. В осуществление задуманного Куйбышев принимал участие в ряде законспирированных сходбищ и собраний, на коих была избрана особая «организационная комиссия», коей и поручено было выполнение всего вышеизложенного».
Время военное. Обременять формальностями, таскать по судам не стоит. Просто господин управляющий министерства внутренних дел предписывает отправить в ссылку на три года в Иркутскую губернию. «Место водворения по усмотрению губернатора».
На вокзале перед отправкой арестантского вагона на клочке бумаги послание друзьям.
«Как будто из плена вырвались. Ликуем… Улыбки до ушей. Цель «поездки» на время забыта. Едем на пикник; с той только разницей, что не всякий пикник создает такое ликующее настроение. Довольны проводами, довольны обстановкой… с жадностью впитываем в себя вольный воздух. Чего пожелать? Заразитесь от нас ликующей радостью и действуйте. Нам этого только («небольшое» только) недостает. Будьте бодры и радостны. Жизнь идет. Живи, ребята!»
Его превосходительство управляющий делами внутренними повелел отсчитывать срок с тридцатого июля 1915 года. Сломаются сроки. Вместе с домом Романовых сломаются. Куйбышев явится в Питер в апреле семнадцатого. С первой подвижкой льда на Неве. Приедет на Всероссийскую конференцию большевиков.
— Валериан, ты откуда? — спросит Яков Свердлов.
— Из Самары! А ты?
— Из Екатеринбурга. С уральской делегацией.
Яков Михайлович представит друга Ленину. Валериан не скажет, про себя подумает: «Могла быть встреча десять лет назад! Уже паспорт заграничный в портмоне и вещи увязаны…»
Помните? Вбежал знакомый, обронил — участнику московского восстания грозит смертная казнь. Его надо отправить за границу, а паспорта не найти. Куйбышев протянул свой. Фамилии не спросил, не суть важно… Через две недели сам в тюрьму угодил. Заранее знал, что так будет!
= 10 =
Не прими за усталость, не прими за измену,
Ты вместилище силы, мощный город-магнит.
Завтра снова с тобою, завтра снова надену,
С бодрым криком надену все доспехи для битв.
Но теперь я вне битвы, но теперь я мечтаю,
Я мечтаю вдали от друзей и врагов.
Предо мною равнина без предела, без края.
Нет предела для солнцем залитых снегов.
Стихи Куйбышева для журнала «Елань». Журнала литературно-политического. Место издания село Тутуры Верхоленского уезда Иркутской губернии. Тираж один экземпляр. От руки. Четким почерком редактора Ильи Ионова[13]. Рисунки пером или акварелью. По прочтении всеми ссыльными в одной колонии переправляется в другую.
А о том, что существуют на земле Тутуры и назначен он жить в тех Тутурах безотлучно три года, Куйбышев узнает в Верхоленске. После того как отшагает без малого четыреста верст. От великой Сибирской магистрали до верховьев Лены-реки.
Из пересыльной иркутской тюрьмы этап вышел поздней осенью 1915 года. В предрассветных сумерках. По четыре человека в ряд. По бокам конвоиры. Валериан Владимирович поддерживает под локоть соседа Дмитрия Яковлева, только что отбывшего каторгу, одетого в негреющий арестантский халат. Без пальто и Куйбышев, в какой-то легкой куртке и городских штиблетах на тонкой подметке.
Дорогу размыло. Всюду грязь. Ветер колючий, холодный. До первого станка — до Оёка тридцать пять верст. Дошагали грязные, замерзшие. Загнали их в маленькую темную камеру. Измученные люди повалились вповалку на нары. Наутро Яковлева и четыре других от этапа отставили — заболели тифом…
От станка к станку. От грязи к снегу и метели. От осени к зиме. Долгие недели под звон кандалов. Под брань и тумаки конвойных.
В Верхоленске после приема у исправника можно заполнить почтовую открытку. В хорошо знакомый город Томск, другу Аркадию Иванову:
«Дорогой Аркадий! После целого ряда утомительных и во всех смыслах опустошительных скитаний очутился в Верхоленске. Здесь узнал точно место своего назначения. Это село Тутуры. Но так как там нет почтового отделения, то адрес мой так: село Жигалово Верхолейского уезда, мне. Это 7 верст от Тутуры… Здесь сейчас и Гордей Егоров, который шлет тебе привет, а оба два вместе мы надеемся, что в ответ на приветы ты пришлешь нам рублей 10–15 денег. Выручай, брат, а то дела скверны. Может, найдешь не у себя, так у друзей».
Надолго задерживаться в Тутурах Куйбышеву нет резона. Ни малейшего. Только бы связи нужные наладить и чтобы морозы поослабли… Месяцы или недели? Заранее не определишь, не подсчитаешь, сколько все-таки продлится ссылка. Отбывать надо с пользой максимальной, как когда-то в Нарыме.
О времени, о ссылке, о долге — два человека, поставленные в условия совершенно одинаковые. Два социал-демократа, водворенные одновременно в глушь дремучую, верхоленскую. Письмо одного перехвачено жандармами в Иркутске. Второе дошло благополучно. Впоследствии обнародовано сестрой автора, Еленой Куйбышевой. Так перехваченное письмо:
«Да, тюрьмы нет, и я волен делать, что мне угодно. Но когда задумаешься, выходит, что делать-то нечего. Понимаешь ли, нечего делать. Вот что ужасно. И хуже, чем в тюрьме, тем, что не видишь врага. Там все ясно… там торчали решетки и надзиратели, тюремщики… и ясно было, кто мешает, кто враг… А здесь ничего. До тошноты просто делать нечего».
Куйбышев — матери:
«Дня не хватает. Если бы его увеличили в два раза, то и этого времени было бы мало. Хорошо, если бы сутки имели 72 часа!»
Четырех неполных месяцев оказывается предостаточно для завершения всего задуманного в Тутурах. На станках и заимках, особенно глухих, встречаются доверенные колоний верхоленской политической ссылки. Вроде бы кустовые конференции социалистов всех оттенков и направлений. Сообщения Куйбышева на тему предельно жизненную. О России, терпящей все более чувствительные поражения на фронтах.
Куйбышев зовет стоять на том, что проигрыш войны обусловлен загодя ее характером, государственным строем России. Рабочему классу нет резона участвовать во «всенародных» учреждениях, комитетах, рядиться в одежки лжепатриотов. Размежевание полное. В перспективе недалекой захват власти. Борьба крепчает. Накаляется заметно.