— Это и есть то, что мы называем «эшелонной войной». Только здесь она — пароходная, — находит точное определение командарм. — В моем разумении — наипервейшее зло, порождающее многие неудачи. Вижу, вы со мной согласны. — Тухачевский подвигает к себе лежащий на столе учебник «Стратегии» генерала русской службы Леера.
Валериан Владимирович нерешительно:
— Не найдется ли у вас, Михаил Николаевич, на время третий том Леера? И генерала Драгомирова труды по тактике. Если вам не в ущерб…
Удалившийся под каким-то благовидным предлогом Тронин через час возвращается. Явно не ко времени. Только что в доверительном рассказе командарма своему политическому комиссару подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка Михаил Тухачевский доставлен в Ингольштадтскую крепость. Схвачен после третьего неудачного побега из германского плена. В форту № 9 Ингольштадта русские офицеры занимают восточное крыло. Французские — западное. В угловом одиночном каземате «S», где в свое время скончался знаменитый фельдмаршал Тилли, пребывает лейтенант 33-го пехотного полка Шарль де Голль. С Тухачевским у них быстро наладятся приятельские отношения. На почве общего пристрастия на свой манер переигрывать великие битвы и походы — классику военной истории…
Побег из плена по счету четвертый. Снова неудачный. На допросе Тухачевский скрывает свое офицерское звание. Выдает себя за рядового. Его водворяют в солдатский барак. Позже окажется, что это удача немалая. Рядом на нарах солдат Зайцев. Бывалый фронтовик. Из мастеровых.
В начале семнадцатого года лагерь в полном составе немцы перевозят на новое место. Как обычно, в наглухо закрытых товарных вагонах. Зайцев вырезает дырку в полу вагона. Оба — Зайцев и Тухачевский — выбрасываются на полном ходу поезда. По всем законам должны бы разбиться, во всяком случае, покалечиться жестоко. Ничего похожего. Целы, невредимы. Благополучно добираются до Питера.
Зайцев представляет Тухачевского в Смольном Авелю Енукидзе. На вид такому же, как они, солдату. Всей разницы, что до призыва в 14-й Сибирский стрелйовый полк большевик Енукидзе — организатор первого в Баку рабочего марксистского кружка, первой нелегальной типографии — отбывал ссылку бессрочную в Туруханском крае. Двадцать седьмого февраля семнадцатого года Енукидзе с маршевым батальоном по пути на фронт прибыл в Петроград. «На такой фронт я приехал с удовольствием», — шутил Авель Сафронович.
За долгие годы в тифлисском, бакинском, петербургском подполье Енукидзе достаточно научился разбираться в людях. Он пропускает мимо ушей наигранное бахвальство ищущего, оглушенного событиями подпоручика: «Вам, наверное, неизвестно, я — помещичий отпрыск. У отца в Смоленской губернии земля, имение!» Энергично приглашает Тухачевского инструктором в военный отдел ВЦИК. Дает ему рекомендацию в партию. Знакомит с Ильичем.
— Это уже в Кремле, в здании Судебных установлений, — уточняет командарм. — А впервые Ленина я увидел в Михайловском манеже…
— В Питере, на Сампсониевском, — машинально называет знакомый адрес Валериан Владимирович.
— На фронт провожали сводный отряд рабочих Выборгской стороны. Ленин говорил с броневика внутри манежа, где солдат-новобранцев, бывало, разбивали по гвардейским полкам… Я стоял в толпе довольно близко, имел возможность разглядеть лицо, руки Владимира Ильича. Это первый день января восемнадцатого года. День чуть не оказался роковым. На обратном пути из манежа по автомобилю Ленина открыли огонь трое офицеров, взявшихся осуществить террористический акт. Представляете мое состояние? Общая принадлежность к русскому офицерскому корпусу — понятие для меня отнюдь не пустое… О многом пришлось поразмыслить. Одно не приходило в голову, что Ленин, именно Ленин, когда-нибудь заинтересуется моей особой… Великая честь нам с вами, Валериан Владимирович, оказана — создать Первую регулярную армию революции. Первую!
Никто из них не подозревает, если бы кто предупредил — отвергли бы как нелепость предельную, что спустя несколько коротких летних дней командарм Первой угодит в плен. Сам явится на бывшую царскую яхту «Межень». Конвой в красных черкесках спросит, кто такой. Из рук в руки передаст старшему адъютанту Гудишвили. Тот торопливо изобразит на пухлом лице любезную улыбку: «Прошу в салон. Главком несколько раз справлялся».
Садится Тухачевский на диван у дверей. Понимает — у главнокомандующего дел много. Мелькает и рассуждение, лишнее на службе. Зародилось в прошлом месяце в Казани при первом представлении Муравьеву. Какая вздорная манера или тайное пристрастие побуждает главкома — военного профессионала, начавшего еще в русско-японскую войну, — блажить, окружать себя пестрой челядью.
В послужном списке добрые дела, благородные порывы. Подполковник Муравьев сам явился в Смольный, предложил свои услуги. Командовал Гатчинским фронтом против казаков генерала Краснова, начальствовал над Петроградским военным округом, руководил боевыми операциями на Юге.
От Тухачевского скрыты оборотные страницы. В Киеве Муравьев самочинно вступил в переговоры с Масариком. Снабдил его охранной грамотой. Высшие-де власти России «ничего не имеют против того, чтобы чехословацкие воинские части перешли на содержание других правительств». Подмахнул депешу в Москву, нарочито извращающую политическую обстановку: «Представители Антанты явились засвидетельствовать свою политическую лояльность. Их настроение чрезвычайно доброжелательно и, пожалуй, даже восторженно по отношению к успехам завоеваний революции».
Там же, на Украине, Муравьева за чуть прикрытую подлость арестовал Дзержинский. Вмешался Троцкий. Приказал освободить. Дать место на вершинах военного ведомства. В. утешение.
Воспрянувший Муравьев готовится к последнему акту. К открытой измене. Ставка на левых эсеров. Как и у французского разведчика, полковника генерального штаба Пишона, заверявшего Париж: «Достаточно нам прочесть внимательно программы партии социалистов-революционеров, чтобы понять, что это — партия, с которой мы могли бы сговориться, что это — партия, которую мы можем приобрести».
Звучит желанный сигнал. В Москве — мятеж левых эсеров. Заговорщиками убит германский посол граф Вильгельм Мирбах. Арестован Дзержинский. Захвачены телеграф, телефонная станция, прилегающие улицы.
Муравьев также причисляет себя к левым эсерам. Хотя прибрать власть лучше к собственным рукам. В ночь на десятое июля на штаб-яхте «Межень» он отплывает из Казани в Симбирск. Чтобы провозгласить Поволжскую республику и сформировать «правительство свободы». Лично для себя министерских кресел Муравьев не добивается. Вполне довольствуется постом «главнокомандующего всех вооруженных сил России». Теперь его личную охрану, помимо сотни головорезов в черкесках, составляют «революционные силы» давнишнего самарского знакомца Валериана Куйбышева — Бульона М. И.
Весьма вероятно, что благосклонным вниманием не будет обойден и командарм Первой Тухачевский. В видах государственных Муравьев экстренно затребовал его со станции Инза. С минуты на минуту пригласит предстать. Старший адъютант уже в дверях салона: «Прошу пожаловать».
Муравьев сама любезность. «Друг Тухачевский! Никаких официальностей! Все мы — рыцари Свободы. Я для всех вас — Гарибальди. Сегодня я объявил войну Германии. Поворачивай на сто восемьдесят градусов и вместе с братьями чехословаками двигайся через Москву к западной границе!»
Официальностей действительно никаких. Минут через десяток красные черкески волокут связанного Тухачевского в трюм. Потом перевозят на станцию Симбирск-1. Заталкивают в теплушку бронированного поезда, наскоро приспособленную под камеру смертников. Друг Муравьев твердо пообещал расстрелять Тухачевского на рассвете…
За ночь все круто изменится.
Куйбышев — Свердлову. Из Симбирска по военному проводу:
«…У здания Совета Муравьев устроил митинг солдат. Говорил об объявлении войны Германии, заключении мира с чехословаками, образовании Поволжской республики, в правительство которой войдут левые эсеры, максималисты-анархисты. Он выкрикивал: «Да здравствует власть!», «Долой гражданскую войну!», «С братьями чехословаками — против Германии!», «Да здравствует война с Германией!»
Последние лозунги и направленные на здание Совета пулеметы вызвали недоумение среди солдат. Мысль об авантюре, измене быстро зародилась и крепла у всех. Симбирские коммунисты решили всеми мерами авантюру ликвидировать и с изменником Муравьевым расправиться… Ночью на экстренном заседании губисполкома Муравьев объявил себя главковерхом всей армии, назвался Гарибальди. По выходе Муравьев был окружен коммунистической дружиной и после двух выстрелов с его стороны тут же расстрелян. Адъютанты были арестованы. Охранявший его отряд… покорно сдал оружие. Немедленно было сообщено всем войскам об убийстве Муравьева. Вздох облегчения и радости вырвался из груди революционных солдат. Кошмар авантюры скоро рассеялся. Солдаты с криками «Ура!», «Да здравствует власть Советов!» разошлись по частям. В 5 часов утра восстание авантюристов было ликвидировано, город принял обычный вид. Все время в городе спокойно, порядок образцовый. Последствия разосланной Муравьевым телеграммы о прекращении войны с чехословаками и об отступлении ликвидируются…»
= 16 =
Записи «для себя» Николая Корицкого, начальника штаба Первой армии.
«После представления командарму состоялась беседа. М. Н. Тухачевский сказал, что политическим комиссаром, под руководством которого будут работать штаб и армейские управления, является Валериан Владимирович Куйбышев. Он же ведает подбором и назначением командных кадров. В этот день мне не пришлось увидеть Куйбышева. Он находился в частях.
Спустя несколько дней я, сидя в штабном салон-вагоне, услышал через открытое окно чей-то веселый голос:
— Командарм у себя? Дома?
— Так точно, товарищ Куйбышев, дома, — ответил латышский стрелок, дневаливший у вагона.
Я поднялся из-за стола, привычным жестом одернул гимнастерку и встретил Валериана Владимировича у входа.