«Политический комиссар должен быть для всех красноармейцев образцом революционной и боевой доблести, дисциплины, первым в наступлении, последним в отступлении. Словом, духовным отцом полка… Стремиться как можно быть ближе к красноармейской массе и внушать полное доверие и уважение к себе, а потому отношения с красноармейцами должны быть простыми, товарищескими».
Пора. Время идти на штурм.
«Перед вами Самара, — зовет Куйбышев, — еще один удар — и над столицей контрреволюции будет гордо развеваться Красное знамя социализма. Еще один удар — и Волга, от истоков до впадения, будет открыта для пароходов с хлебом, нефтью и другими продуктами, столь необходимыми Советской России… Дайте хлеба вашим голодным детям, голодающему Северу. Защитите свое социалистическое Отечество!»
Взяты Вольск, Хвалынск. Рвутся к Самаре дивизии 4-й армии по левому берегу Волги. Наступают на Сызрань — Батраки по правобережью части Первой. Две армии нависают над противником.
Дороги разбиты, залиты черной слякотью. Алексей Галактионов отстаивает перед другом Куйбышевым требование командиров остановиться, переждать. «Грязь непролазная, поэтому трудно передвигать артиллерию, лошади выбиваются из сил… Нужного количества подвод для пехоты не имеется, люди должны пешком пройти 20 верст и затем, измученные, вступить в бой».
Валериан Владимирович отклоняет подчеркнуто резко: «Аргументы малоубедительны. Грязь будет вплоть до зимы, откладывать до этого времени операцию невозможно. К тому же к противнику подходят подкрепления. Скоро будет, поздно.
Необходимо использовать всевозможные комбинации… где смелым налетом в тыл неприятеля, где переброской войск на автомобилях, а где и ударить в лоб. В этом и состоит умение командовать и проявлять инициативу.
В заключение скажу… если мы будем медлить, то дождемся такого позора, что, пользуясь нашей медлительностью, противник с нашего фронта оторвет часть сил и опрокинет войска, окружившие Сызрань. Таким образом…все силы на выполнение приказа».
Полдень пятого октября. Осенний порывистый ветер приносит в Самару из заволжских степей крепкий настой умирающих, пожелтевших трав. Вместе с грохотом орудийной пальбы. На Дворянской улице из подвалов казенного банка продолжают увозить небольшие аккуратные ящики. Толпящиеся вокруг обыватели твердо заключают: «Золото повезли, ну, значит, учредиловке конец приходит!»
Пугачевский, Разинский, 4-й стрелковый полки взяли разъезды Томылово, Липяги. Головные дозоры у станции Кряж. До Самары рукой подать. Куйбышев доверительно говорит командующему авангардом Кутякову, волгарю кряжистому-, смекалистому:
— Только что, Иван Семенович, получил известие. Дивизия Гая опрокинула чехов у поселка Иващенково. Не дает опомниться… Грозит наш друг седьмого отобедать в Самаре!
— Успеет к обеду, так приветим по русскому хлебосольству. Не сомневайтесь, Валериан Владимирович, — обнадеживает не по годам серьезный Кутяков. Ему двадцать первый. Гая он ставит высоко. Симпатии свои делит между ним и Чапаевым. Охотно перенимает их манеру держаться, управлять боем, презирать опасность. Для полного самоутверждения ему необходимо, чтобы первой в город ворвалась его бригада. Давно обещано комиссару…
В последний час взлетает к небу — сегодня оно подчеркнуто высокое, голубое, будто не было трех недель, переполненных дождями, — взлетает мост через реку Самарку. Куйбышеву кажется, надежды Кутякова перечеркнуты. Выручают саперы вместе с рабочими-железнодорожниками. Со скоростью необычайной наводят понтоны. Гай со своими появляется несколько часов спустя.
Весь вечер, большую часть долгой октябрьской ночи в городе демонстрации, факельные шествия. Куйбышев не уходит с балкона третьего этажа «Гранд-отеля». Возбужденный, счастливый.
Вскоре в «Приволжской правде» появится письмо в редакцию Гавриила Линдова:
«С особым удовольствием считаю своим долгом через посредство вашей газеты исполнить возложенное на меня председателем Совнаркома тов. В. И. Лениным поручение — передать его самый горячий привет самарскому пролетариату.
Ознакомившись с тем, как самарский пролетариат встретил освобождение от белогвардейского ига, как быстро и энергично самарские товарищи коммунисты приступили к налаживанию советской работы, тов. Ленин увидел в этом еще раз подтверждение той мысли, что Советская власть пустила слишком глубокие корни в самые недра рабочего, городского и сельского классов, чтобы какая-нибудь сила в состоянии была бы вырвать эти корни.
Зная, как самарские товарищи рабочие интересуются состоянием здоровья тов. Ленина после преступного на него покушения, могу сообщить им, что тов. Ленин чувствует себя очень хорошо и бодро, как будто ничего не было.
Пуля, застрявшая на правой стороне шеи, еще не извлечена, а так как она нисколько не мешает тов. Ленину работать и так как он не любит терять напрасно время, то он откладывает извлечение пули… Левая рука начинает действовать».
И короткое извещение на последней странице губернских газет:
«В воскресенье, 8 декабря, в 12 часов дня в помещении театра имени Карла Маркса состоится митинг рабочей молодежи. Выступит тов. Куйбышев».
Облюбованный зал тесен. Вместить желающих никакой возможности. С ходу «захватывают» кинотеатр «Триумф». Устраиваются на скамейках, на полу, на сцене. Валериан Владимирович сразу к делу. «Надо нам посоветоваться. Губернский комитет большевиков полагает, что нам, волжанам, негоже отставать от московской и питерской молодежи, положившей начало Российскому Коммунистическому Союзу Молодежи. Нуте-ка, что думаете?»
Пройдет много лет. В обильно заснеженный декабрьский день 1932 года в Самаре получат телеграмму-«молнию». Комсомольцам от члена Политбюро ЦК ВКП(б) Валериана Куйбышева:
«Горячо поздравляю со славной годовщиной армию молодых большевиков. Горжусь тем, что помогал сколачиванию этой армий? Деритесь за построение социалистического общества с такой же революционной энергией, с какой вы дрались в годы совместной борьбы, отстаивая с оружием в руках Советскую власть. Не забывайте писать мне о своей работе».
= 18 =
Заветная ляжет дорога
На юг и на север — вперед.
Тревога, тревога, тревога!
Идет девятнадцатый год!
На углу улиц Льва Толстого и Саратовской кирпичный особняк Реввоенсовета. Три ступеньки между белыми колоннами ведут в приемную. Направо дверь с надписью золотом на стекле: «Председатель Самарской земской управы». Кабинет Куйбышева. Политического комиссара 4-й армии. Председателя Самарского ревкома. Руководителя губернского комитета большевиков. Каждые сутки ему доставляют километры узкой белой телеграфной ленты. Расшифрованные тире и точки. Точки и тире.
Лента чередует радости и горе, приобретения и утраты. Пока чередует… После крупной декабрьской неудачи на северном крыле Восточного фронта, потери Перми и Мотовилихи, обнадеживающие победы здесь — на юге. Вызволен Оренбург, до крайности истерзанный Дутовым. Поездам из России открыт путь на Туркестан… Дивизии, под новый год овладевшие Уфой, выходят на подступы к Уральскому хребту, в горнозаводский район.
Сообщение от Свердлова. Состоялось долгожданное назначение Михаила Фрунзе командармом-4. К концу января будет в Самаре… Тут же горькая, трагическая весть — телеграмма со станции Озинки. Пополнение, прибывшее для Орлово-Куриловского полка, взбунтовалось. Убиты комиссары Линдов, Мяги, член ВЦИК Майоров.
Тела погибших доставлены в Самару. Слезы мешают Куйбышеву говорить: «Мы не сумели вас сберечь… Мы сумеем за вас отомстить! Месть противнику — победа над ним…»
Точки и тире, тире и точки выбивают: «Отомстить! Отомстить!» Обманутое, сбитое с толку пополнение Орлово-Куриловского полка выступает на фронт. Полк развивает наступление на Уральск. Войсковое «правительство» бежит.
Еще депеша. Из поезда председателя РВС Республики. Троцкий приказывает в ответ на убийство Линдова, Майорова, Мяги устроить «мамаево побоище» взбунтовавшемуся полку. Исполнение донести.
Командарм еще в дороге. Ответственность делить не с кем. Куйбышев сам относит ответ в угловую комнатку, где над аппаратом Морзе склоняется старик телеграфист. Быстро стучит ключ. В ночь уходит: «Мамаево побоище» не в духе убитых комиссаров. Последние слова Линдова были: «Вперед на Уральск!» Красноармейцы Уральск взяли. Не побоище — Победа!»
Инцидент считается исчерпанным. Считается…
Известие совсем личное. По адресу домашнему. «Самара Саратовская 140 квартира 2 Куйбышеву Воля буду восьмого встречать не надо Мама».
Большие семейные торжества. Рождение нового человека. Дочери Гали. И Володин день. Парню, родившемуся на полу в тюремной камере, успевшему побывать в подполье при чехах и Комуче, вдоволь помытариться, поголодать, третьего марта, в девять утра, исполнится два года. Не шутка, два полных года!
Все своим чередом — радости и горе, приобретения и утраты.
Третьего марта Володин праздник. Четвертого-шестого переходят в наступление армии Колчака, очередного «верховного правителя России». Восьмого вспыхивают подготовленные эсерами крестьянские мятежи в Самарском, Сызранском, Сенгилеевском, Ставропольском и Мелекесском уездах. В ночь с десятого на одиннадцатое бунт 175-го полка в Самаре…
Куйбышеву срочно быть в Москве. Защищать на съезде председателей губернских исполкомов и городских Советов России свои наметки организации местной власти. Сыр-бор из-за прав и взаимоотношений с центром. Позиция Валериана Владимировича — демократический централизм против «свободы действий» областников. На съезде успех. Вслед жестокий удар. Смерть от испанки Свердлова. Шестнадцатого марта.
Перед кончиной к Якову Михайловичу на мгновение вернулось сознание. Он узнал Ильича и жалобно, как-то по-детски улыбнулся. «Владимир Ильич, — рассказывала жена Свердлова Клавдия Тимофеевна Новгородцева, — взял его за руку и нежно, ласково стал гладить эту ослабевшую руку.