Кто в состоянии посчитать, сколько еще раз — до Вя-зовки, после Вязовки — Валериан Владимирович за пулеметом. Обязанность привычная. Вполне освоенная. В анкете члена Военного совета Туркестанского фронта запись короткая: «Участвовал в боях под Самарой, Симбирском, в районе Астрахани, в Закаспии».
Вмешаться, запретить может командующий фронтом Фрунзе. Может? На переправе через реку Белую у Уфы Фрунзе ведет в атаку стрелковый Пугачевский полк. Под Фрунзе убит конь. Фрунзе жестоко контужен.
Уфа далеко. Уфа в прошлом. Тогда июнь, сейчас сентябрь. Тогда с полком в атаку Фрунзе сам, один. Сейчас рывком с баркаса в огненное кольцо, сжавшее плотно черноярский плацдарм, — Фрунзе, Куйбышев, Киров. Все трое на прибрежном кургане, люто терзаемом снарядами, переходящем из рук в руки. Командующий фронтом, члены Военного совета права, возможно, не имеют. А большевики, свою революцию обороняющие? Большевики, шире шаг!
Революции трудно. Снова очень тяжко. Войска Деникина дугой огромной — концы упираются в берега Азовского и Каспийского морей — у жизненных центров Республики. Августовское многообещающее наступление Южного фронта белыми отбито. 10-я армия, шедшая на Царицын с севера, терпит неудачу. Куйбышеву обманывать себя не приходится. Его правобережная Черноярская группа надолго останется с противником один на один.
Говорится один на один. Красноармейские части больше месяца из боев не выходят. Устали. В рядах заметные прогалины. У противника — свежие, откормленные бригады 2-го конного корпуса, дивизия кубанских казаков, кавказская пластунская дивизия, ударные офицерские батальоны. В соотношении: один красноармеец против двух, четырех, к исходу сентября пяти деникинцев.
Отойти приходится. От околицы Сарепты, от семафоров станции Тингута назад, в Черный Яр. Там держать оборону окруженными, отрезанными. Только не побежденными!
За далекими российскими рубежами генерал Деникин засядет за многотомные мемуары. Черный Яр уважительно назовет астраханским Верденом. Слобода действительно неприступная.
= 20 =
Заманчиво. Соблазнительно весьма повторить, будто восьмого октября девятнадцатого года Ленин беседует с Куйбышевым по делам Туркестана. Завершающие переговоры перед тем, как Ильичу принять важнейшее решение.
Доводы в пользу распространенной версии. Седьмого числа Совет Народных Комиссаров поручает Ленину подписать документ. Восьмого глава правительства документ подписывает. Об учреждении особой Туркестанской комиссии. С обязанностями и правами огромными. «Представлять ВЦИК и Совет народных комиссаров и действовать от их имени в пределах Туркестана и сопредельных с ним государств». Также по мандату ЦК осуществлять «высший партийный контроль и руководство». В жизни повседневной — право роспуска партийных организаций, проверки, перерегистрации коммунистов, созыва чрезвычайных съездов и конференций… Куйбышев, загодя назначенный членом Военного совета Туркестанского фронта, сейчас введен в Комиссию.
А что была беседа, призвана свидетельствовать записка секретаря Президиума ВЦИК. Одна, в сущности, фраза: «Относительно текста постановления созвонись с Ильичем».
Созвонись с Ильичем… Записка от восьмого октября. Созвонись… Понимать — по московскому телефону, городскому? Так Валериан Владимирович в Москве, а командующий фронтом Фрунзе.
Приказ Фрунзе от седьмого октября. В Астрахань по военному телеграфу: «Товарищу Куйбышеву приказывается немедленно выехать в Самару и вступить в отправление обязанностей члена Ревсовета Туркестанского фронта…»
Еще запись беседы по прямому проводу. Беседы, весьма способствующей тому, чтобы недоумение сильно возросло.
Председатель Туркестанской комиссии Шалва Элиава, близко знакомый Куйбышеву по дореволюционному петербургскому подполью, поздно вечером тринадцатого октября передает в Астрахань:
«Здравствуйте, Валерйан! Я только что прибыл из Москвы в Самару. О комиссии Туркестанской дополнительно могу сообщить, что шестым членом назначен Ян Рудзутак из Президиума Высшего Совета народного хозяйства. К концу наступающей недели он приедет. Нам надо уезжать возможно скорее. Предварительно надо решить здесь ряд вопросов. Надо поспешить с приездом и тебе. Когда выезжаешь?»
О днях следующих. Четырнадцатого Валериан Владимирович в Баскунчаке на позициях 50-й дивизии. Семнадцатого в Саратове. Переговоры в штабе Юго-Восточного фронта, принимающего 11-ю армию. Обмен мнениями с Кировым. Теперь уже, преодолевая расстояния, по проводам, по радио.
К_у_й_б_ы_ш_е_в: «Сегодня идет работа по нагрузке эшелонов самым для Астрахани необходимым. Будут и шинели, и сапоги, и теплое белье. Будет усилена артиллерия, посланы патроны и снаряды. С винтовками немного хуже… В оперативном смысле мне не удалось убедить Шорина в отношении перенесения центра тяжести всех операций на Черный Яр, но все же он придает этому направлению большое значение и усилит его внушительным пополнением, даст формирующуюся Таманскую дивизию… Знаете ли Вы о взятии Красной Армией Киева? Что нового у Вас? В ночь выезжаю в Самару».
К_и_р_о_в: «Я рад, что все так идет складно. Одно еще необходимо. Нажмите относительно генштабистов. При развертывании наших сил это необходимо… Приехали Микоян и представитель ингушской партизанской армии. Привезли очень много весьма важных сведений, часть которых сейчас передадим в Саратов и Москву. Прочтите их и сделайте соответствующие выводы относительно развития нашего Кизлярского направления».
«Нашего Кизлярского…» — повторяет Валериан Владимирович. Сердцу тоскливо. Опять расставаться. В июле с Самарой, в октябре с Астраханью. Надолго ли теперь Туркестан?
Двинуться Комиссии в сторону Ташкента удается двадцать третьего. Накануне встреча с Фрунзе. В описании старшего адъютанта командующего Сергея Сиротинского:
«Куйбышев пришел быстро. Веселый, что-то негромко напевая, он присел около стола. Михаил Васильевич молчал. Не начинал беседу и Куйбышев.
— Так вот, друг мой, — наконец сказал Фрунзе, — придется мне ненадолго отлучиться.
— Не согласен, категорически не согласен! — делая недовольное лицо, сердито проговорил Куйбышев. — В такой тяжелый момент командующий фронтом должен быть на фронте.
— Что случилось? — забеспокоился Михаил Васильевич. — Почему я ничего не знаю?
Куйбышев расхохотался.
— Я пошутил. Завидую, страдаю, по мне… — Куйбышев развел руками… — всегда не везло. Вы поедете в Москву, а я…
— Ну, Валериан Владимирович, — ласково сказал Фрунзе, — вы едете в Туркестан. Там солнце, цветы, кишмиш. Сладкий-пресладкий кишмиш. Вы в жизни нс ели такого. Наконец, если английские сэры позволят вам, вы там будете писать стихи, — весело обнадежил Фрунзе.
— Это только и успокаивает: кишмиш и стихи, какая прелесть!.. — подхватил Куйбышев.
На другой день Фрунзе, расцеловавшись с Валерианом Владимировичем, уехал в Москву. Куйбышев в сопровождении Новицкого выехал в Туркестан».
Ох, не был Валериан Куйбышев две недели назад в Москве, пе стал бы так говорить!
Приходится просить в Центральном государственном архиве Октябрьской революции помянутую записку секретаря Президиума ВЦИК. Хорошо знакомый почерк Авеля Енукидзе. Красными чернилами на листке желтоватой бумаги в одну линейку:
«Варлаам!
Оставляю тебе постановление об учреждении Туркестанской комиссии.
За ним придет к тебе т. Элиава. Относительно текста постановления созвонись с Ильичем.
Оставляю тебе и штамп Калинина.
АЕн… (дальше росчерк) 8/Х».
Первая мысль — описка. Варлаам — Валериан! Что-то мало общего. И фраза заключительная… По какой надобности Енукидзе оставит Куйбышеву штамп Калинина? Перечитываю записку сызпова. Предельно разборчиво: «Варлаам».
Варлаам?! Ну да, Варлаам Аванесов, член Президиума ВЦИК, его первый секретарь. Он продолжает время от времени заменять Енукидзе.
Крест-накрест перечеркивается желанная версия. Восьмого октября Куйбышева в Москве не было. Созваниваться с Ильичем не ему. В ущерб Валериану Владимировичу. Не пришлось бы потом в Туркестане пе раз, не два открывать порох заново. Хотя Лепин готовых рецептов давать не стал бы. Не в его духе. Размышляя о судьбах Востока, где «большая часть — крестьяне со средневековой эксплуатацией», Владимир Ильич пишет на реферате иранского коммуниста А. Султана-заде: «Об этом надо подумать и поискать конкретных ответов».
Подумать и поискать… «Позвольте мне обратиться к вам не в качестве Председателя Совнаркома и Совета Обороны, а в качестве члена партии», — первые строки письма Ильича коммунистам Туркестана.
«Установление правильных отношений с пародами Туркестана имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.
Для всей Азии и для всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам.
Я очень прошу вас обратить на этот вопрос сугубое внимание, — приложить все усилия к тому, чтобы… установить товарищеские отношения к народам Туркестана, — доказать им делами искренность нашего желания искоренить все следы империализма великорусского…
Я был бы очень благодарен, если бы мне вы ответили на это письмо и сообщили о вашем отношении к делу».
Одно твердо, одно незыблемо. Весной девятнадцатого на съезде партии Ленин — докладчик о новой программе коммунистов: «Нет вещи хуже, чем недоверие нации!»
…Самара провожает Куйбышева слякотью, мокрым снегом. Под Актюбинском схватка жестокая, трехдневная с пургой. Ташкент одаривает солнцем с щедростью восточной. Сроки, масштабы, обычаи — другие.
Край безграничных пространств и постоянного присутствия истории. Истории, расцвеченной именами Кира, Александра Македонского, Тимура, легендами, памятниками, развалинами. Необузданные реки, зыбучие пустыни величиной с европейские государства, многоликие тысячелетние горные кряжи со снежными вершинами, превосходящими все пики Европы и Кавказа.