Словно почувствовав мой взгляд, балерина повернула голову, заметила меня и, поджав губы, отвернулась.
— Константин Григорьевич, — рядом раздался голос хозяина дома, — позвольте вас представить моему мессиру и его друзьям.
И подобно тому, как ранее меня окружала стайка девчонок, теперь вокруг образовалась стайка благообразных старичков, как бы демонстрируя, что мессиры и правда обычно старые. Зато я познакомился с каждым крупным поставщиком скверны лично, включая папочку близняшек, который тут был самым молодым. И каждый меня заверил, что недоразумения как сегодня больше не повторится. Ну конечно, с учетом возраста, каждый понимал, что скоро его место займет наследник, и никто не хотел, чтобы с его наследником поступили так же, как пытались поступить сегодня со мной — и особенно они не хотели, чтобы с их наследниками так поступил я.
— Вы уж не держите зла, Константин Григорьевич, — повторяли они. — Всех виновных в сегодняшнем недоразумении мы накажем…
Ага, как будто к действиям своих приказчиков они не имели никакого отношения — этакие одуванчики.
— Буду благодарен, — кивнул я. — Мне бы не хотелось наказывать самому.
Парочка старичков от такого чуть на месте не померла, после чего заверения стали еще бодрее, а под конец мы вообще расстались почти лучшими друзьями. Они зашаркали к столу с закусками, а я развернулся, уже подумывая уходить, и лицом к лицу столкнулся со столичным секс-символом, задев ее случайно под локоток. Бокал в изящной руке покачнулся и чуть не выплеснулся на меня. В последний миг Люберецкая успела его перехватить.
— Преследуете меня? — полюбопытствовал я.
— Я вас преследую? — она чуть крепче сжала хрустальную ножку. — У меня к вам тот же вопрос.
Какая дивная логика. Ты подкралась со спины, а я преследую — конечно, у меня же глаза именно там.
— Что вы, — отозвался я, — вы абсолютно вольны идти дальше.
— Как и вы, — с вызовом отчеканила прима. — А я стою здесь и из-за вас никуда не собираюсь уходить.
Взгляд колючий, поджатые губы — этакая неприступная крепость. Вот только платье аж кричало, что это тело отчаянно просит приключений. Неужели супруг настолько плохо старается?
— Кстати, поздравляю со счастливым замужеством, — вспомнил я.
— Вы смотрите с презрением, — нахмурилась она.
— А разве вам не все равно, как я смотрю?
— Думаете, наверное, что я вышла замуж из-за денег?
— Что вы, — с иронией отозвался я, — уверен, что по большой любви.
Балерина еще крепче стиснула бокал и открыла рот, собираясь что-то сказать — но ее опередили.
— Госпожа Люберецкая, — рядом проскрипел знакомый голосок, — не уделите мне минутку?..
Вместо ответа она вздрогнула и снова сжала губы. К нам подвалил пузатый мутноглазый старичок, ее несостоявшийся поклонник в клубе, который сегодня громче всех болтал на собрании и, кстати, был одним из немногих, кто не подошел ко мне здесь лично и не заверил в своем доброжелательном расположении.
— Такое неловкое дежавю, — я повернулся к нему, — не находите?
Ep. 12. Кукла и ее хозяин (I)
Престарелый кавалер аж отступил назад, заметив наконец своими полуослепшими глазками, что госпожа Люберецкая, с которой он так рвался поговорить, говорила с тем, радости общения с кем он избегал весь вечер.
— Прошу прощения, мессир Павловский, — холодно выдал он. — Не хотел помешать вашей беседе.
— Это единственное, за что вы просите прощения? — уточнил я.
Морщинистое лицо мигом перекосилось, напоминая высохшее яблоко.
— Полагаю, я имею право на собственное мнение, — отчеканил этот горе-мессир.
— Разумеется, — кивнул я. — Как и на собственную скверну. Только не удивляйтесь, если ее вдруг перестанут покупать.
— Вы что, — мутные глазки сощурились, — мне угрожаете?
Я лишь усмехнулся, позволяя этому перезревшему фрукту додумать ответ самостоятельно — заодно и проверим, остались ли в морщинистой черепушке мозги или их тоже изрядно подсушило. Несколько мгновений старик мрачно рассматривал меня.
— Вы очень похожи на отца, мессир Павловский, — наконец сухо выписал он комплимент. — Прощу прощения за возникшую ситуацию. Я не располагал всей картиной, и такого больше не повторится, — и торопливо зашаркал прочь, видимо, надеясь, что и встреча со мной больше не повторится.
Я же повернулся к Люберецкой, упрямо стоявшей рядом — хотя была такая отличная возможность сбежать под шумок.
— Навязчивый у вас поклонник.
— Звучит так, будто я хотела внимания, — отозвалась она, вращая между пальцев хрустальную ножку.
— Если так не хотели внимания, может, стоило одеться поскромнее?
— А вы у нас полиция нравов? — бокал качнулся в мою сторону. — Образец нравственности и морали?
Вызывая еще одно дежавю, за спиной раздался яростный топот, и к нам подвалило ее лысое маленькое счастье, глядя на меня так, словно не прочь придушить — если допрыгнет до шеи, конечно.
— Добрый вечер, мессир Павловский, — тем не менее карлик выдавил из себя приветствие. — Прошу извинить, что вторгаюсь в беседу, но мне необходимо забрать свою супругу. Ника, дорогая, — повернувшись к ней, процедил он, — пойдем…
Его супруга аж посерела от таких перспектив.
— Всего доброго, — не глядя на меня, бросила она и зашагала за ним с таким видом, будто ее тащили силой.
Что поделать, сама выбрала свое счастье, которое сейчас пахло и шаталось так, словно влило в себя половину поданного этим вечером алкоголя. И куда там столько влезло?
Парочка уединилась на балконе и закрыла за собой стеклянную дверь. Слов не было слышно, но, судя по жестам и выражению лиц, супруги ссорились. Я же взглянул на часы, чувствуя, что провел на этой светской тусовке достаточно. После чего нашел хозяев дома и Савелия и, попрощавшись со всеми, поехал домой.
За окном спорт-кара мелькали огни вечерней столицы, довольно пустой в такой поздний час. Свернув с набережной Фонтанки на мост, я неожиданно обнаружил одинокую фигурку у перил. Светлые изрядно потрепанные ветром локоны спадали по плечам. Подол алого платье разлетался в стороны от каждого порыва, так что голые ножки сверкали в свете луны. Я даже моргнул, проверяя, не мираж ли это. Но нет: госпожа Люберецкая абсолютно одна стояла посередине моста — в таком виде, что, не знай я, кто она, подумал бы, что у нее другая профессия — куда древнее, чем балерина.
Изящные стопы топтали грязный асфальт — совершенно босые, пока их обладательница держала туфли на каблуках в руке и задумчиво глядела в темную воду. Казалось, еще немного — и, оттолкнувшись от земли, она перемахнет через перила и прыгнет в реку, как в одном из своих танцев прыгала через озеро. Только там все было не по-настоящему.
Я остановился рядом и приспустил окно.
— А вы ноги повредить не боитесь?
Вздрогнув, прима повернулась ко мне и, окинув взглядом, хмуро отвернулась.
— А вам зачем останавливаться, — с плохо скрытой обидой отозвалась она, — рядом с женщиной, которая вызывает у вас столько презрения?
— То есть с моста вы прыгать не будете? — уточнил я.
— А что, — голубые глаза косо пробежались по мне, — вам бы хотелось на это посмотреть?
— А супруг ваш не расстроится?
Из ее груди вырвался сухой смешок.
— О да, он очень расстроится! Прямо сожалеть будет…
В следующий миг прима резко — всем телом — повернулась ко мне.
— Я же такая дорогая, знаете ли, — покачивая туфлями, заговорила она. — Знаете, сколько они стоят? Эти розы из натурального жемчуга, — пальчик показал на узор на пряжках. — А напыление сверху из золота. Шесть тысяч рублей. Каждая. А в сумме двенадцать за пару.
Люберецкая крутанула туфли, словно давая мне возможность их получше рассмотреть.
— Даже на подошве напыление из золота. Зачем? Потому что в такой обуви не ходят, а сидят как куклы на витринах. Очень-очень дорогие куклы…
А затем она стремительно замахнулась и выбросила пару в воду.
— Вот как я все это ценю!..
Следом раздался смачный всплеск, и Фонтанка жадно заглотила пафосную обувку. Жест тоже выглядел очень театрально, будто напрашивался на аплодисменты. Вот только вместо беснующейся публики у нее был лишь один неблагодарный зритель, да и сама звезда Имперского балета стояла не на сцене, а на пыльном холодном асфальте у железных перил моста — совсем одна посреди засыпающей столицы, которой сейчас не было никакого дела до своего секс-символа. Ее босые ноги, так безрассудно оставленные без защиты, смотрелись в наступившей темноте не вызывающе, а несчастно. А ветер, казалось, уже насквозь продул тонкое алое платье.
— Садитесь уже, — я распахнул пассажирскую дверцу, — я вас подвезу.
Зябко поведя плечами, девушка шагнула к машине и молча опустилась на соседнее сиденье. Так же молча потянула ремень и пристегнулась — тот лег аккурат в обнаженную ложбинку между полушариями.
— Куда вас доставить?
Стянув расползающийся шелковый вырез, она назвала адрес. Дом на Невском неподалеку от дворца — иными словами, дорогие апартаменты для дорогих девочек. Ну конечно, кто бы сомневался.
— Пожалуйста, не делайте такое лицо, — косясь на меня, сказала Люберецкая. — Это моя квартира. Собственная. Я на нее заработала сама. И живу там одна.
Какое поразительное умение разбираться в чужих лицах. Что же фейс своего суженого так детально не изучаешь? Глядишь — и не пришлось бы кидаться по ночам к мосту.
— Замужняя женщина живет одна? Как необычно.
— Пожалуйста, хватит поздравлять меня со счастливым замужеством, — сухо отозвалась она. — Наш брак лишь выгодная ему формальность. Так он может рассчитывать на мое наследство.
— Собираетесь умирать?
Балерина криво усмехнулась.
— Как будто меня кто-то об этом спросит.
— Однако к мосту вы пришли сами, — заметил я.
Взгляд голубых глаз с вызовом пробежался по мне.
— Считайте, я какая-нибудь сумасшедшая самоубийца?
— Согласитесь, зрелище было весьма наводящим.