— Я не собиралась прыгать, если вас так это волнует, — отчеканила она и отвернулась к окну.
Некоторое время мы ехали в полной тишине. Только шелк рядом шелестел, когда хозяйка платья запахивала то расползающийся в стороны подол, то расширяющийся на груди вырез. Ремень безопасности вольготно терся о голую кожу, то и дело сдвигая в стороны алую ткань и приоткрывая и без того открытые полушария. Казалось, еще чуть-чуть — и я увижу их целиком, как уже увидел выскочившие из-под подола колени и бедра. В общем-то, ничего удивительного: в этом городе очень много девушек, которые в таком виде ищут себе лучшую жизнь и, даже когда ее получают, все равно не могут остановиться. А вдруг есть спонсоры и побогаче.
— Пожалуйста, не надо смотреть на меня так, — с нажимом произнесла моя попутчица.
— Как? — уточнил я, выруливая наконец на Невский.
— Так откровенно, — она опять покосилась на меня. — Вы разве не знаете, что смотреть на женщину так, неприлично?
— А вы разве надели это платье не для того, чтобы на вас смотрели?
Нахмурившись, прима повернула голову ко мне.
— Я не сама это надела. Это был не мой выбор.
— То есть вас заставили это надеть, — обобщил я.
— Что вы обо мне знаете, — холодно бросила она и снова отвернулась к окну.
Да-да, конечно, я должен много о тебе знать, чтобы откомментировать твое платье.
— Туфли выбрал он, — снова заговорила Люберецкая, морщась и потирая грудь, словно та вдруг начала колоть, — и платье он. И мужские журналы тоже выбрал он. У меня не было возможности отказаться. Я не такая доступная, как может показаться.
— Разумеется.
Ремень рядом со щелчком отстегнулся.
— Высадите меня, пожалуйста, на ближайшем перекрестке, — сухо отчеканила балерина.
Босиком и в таком платье? Люди подумают, что ты работаешь. Причем не балериной.
— И что вы там будете делать?
— Дожидаться такси, — она вытащила не пойми откуда смартфон.
— А что же не супруга?
— А мне повезло, — изящный пальчик ткнул по кнопке включения, — сегодня он налакался до беспамятства…
Экран на миг осветил ее хмурое личико и тут же потух.
— Черт! — буркнула рядом Люберецкая. — Смартфон разрядился… Можно ваш? Пожалуйста.
— Пожалуйста, — я протянул ей свой.
Она нажала на кнопку, выводя его из спящего режима, и замерла, глядя на заставку. На экране в самом центре сидел я, окруженный с одной стороны Улей, а с другой Агатой, на чье плечо, нахально влезая в кадр, пристроил голову Глеб. Ведьмочка урвала момент для фото, пока мы всей компанией смотрели кино в один из вечеров. Сбоку даже мелькал обрывок голубого креста, а в нижнем углу — кусок огромного темного пальца.
— Кто это? — спросила прима, задумчиво рассматривая снимок.
— Моя семья.
В полной тишине мы проехали ближайший светофор без остановок.
— Как вы можете меня понять, — со вздохом произнесла Люберецкая, — если у вас есть те, кто готовы за вас заступиться… Извините за вспышку. Буду благодарна, если довезете до дома.
Она протянула обратно мой смартфон. Наши пальцы коснулись друг друга, и голубые глаза чуть теплее, чем до этого замерли на мне.
— Так же благодарна, что вы уже несколько раз за меня заступились, — тихо сказала она. — Хотя в этом не было никакой необходимости.
— Ну раз благодарны, то, видимо, все-таки была.
Ремень рядом плавно вернулся в ложбинку между полуобнаженными полушариями.
— Просто это непривычно, когда меня кто-то защищает, — поправив разъехавшийся вырез, пояснила моя попутчица.
— Сложно поверить, — с улыбкой заметил я, — что у такой девушки, как вы, мало защитников.
— Такую девушку, как я, чаще хотят использовать, чем защитить, — она снова потерла грудь, еле заметно морщась.
— Если вам так нужна защита, можете обратиться ко мне. Не вижу в этом проблемы.
Рядом раздался еще один вздох, и коралловые губы тронула внезапная улыбка.
— Что же вы творите, мессир Павловский… Пожалуй, при других обстоятельствах вы бы меня очаровали.
Не вижу причин, которые могут помешать этому сейчас. Аромат ее духов, который весь вечер, казался удушливым, вдруг снова стал сладким.
— Может, тогда уже перейдем на «ты»? — предложил я.
— А можешь гарантировать, что вслед за этим мне не потребуется защита уже от тебя? — усмехнулась она.
— У меня нет намерений тебе вредить.
Голубые глаза с легким прищуром пробежались по мне.
— А другие намерения есть?
— Изволишь провоцировать сама? — улыбнулся я.
— Я не настолько доступна, как тебе кажется.
Я невольно хмыкнул.
— Да уж поверь, ты вообще кажешься недостижимой.
— Да уж будь честен, — Ника поправила разлетевшийся подол, — в этом платье я выгляжу как шлюха. И мысли вызываю соответствующие.
— Тогда, может, его стоит снять?
Она засмеялась, и вырез на ее груди опять разъехался в стороны, но хозяйка не стала его запахивать, словно ей уже было без разницы, открывает он больше или меньше, чем мне положено видеть. Еще пара мгновений — и я в общем-то увидел все. Белья под платьем не было — по крайней мере, в верхней его части.
— Вот об этом и речь, — поймав мой скользящий взгляд, Ника торопливо стянула вместе разъехавшиеся половинки ткани, — в жизни одинокой девушки много опасностей.
Ага, особенно если она замужем.
— Так может, одиноким девушкам надо тщательнее выбирать спутника? — предположил я. — Чтобы не быть такими одинокими.
— У одиноких девушек не всегда есть выбор, — парировала она.
— Ты не похожа на девушку, которая не умеет принимать решения.
Мои слова потонули в тишине. Последний светофор дал зеленый свет, и, проехав перекресток, машина добралась до ее дома. Я свернул во двор и остановился. Все это время моя попутчица задумчиво рассматривала меня, словно и правда принимая решение.
— А если бы одинокая девушка, — наконец заговорила она, — пригласила тебя к себе, ты бы не посчитал ее доступной?
— А она меня, если соглашусь?
— Если? — усмехнулась Ника. — А что, ты можешь не согласиться?
— В этом вопросе у меня всегда есть выбор.
— Тогда я тебе его не оставлю, — сказала она и, отстегнувшись, потянулась к моим губам.
Из окна, задернутого тонкой шторой, открывался роскошный вид на Невский проспект, спавший, пока мы не спали. По спальне, казалось, все еще витали ее стоны — сладкие, громкие, будоражащие настолько, что их хотелось еще и еще. Сейчас же, восстанавливая дыхание, Ника лежала рядом и задумчиво глядела в пустоту перед собой. Светлые локоны рассыпались по смятой подушке, под обнаженным телом взбилась влажная простыня. Прима, оказавшаяся хороша не только на сцене, устроила мне тут настоящий балет прямо в постели из двух актов — гибкая, пластичная и очень чувственная, охотно отзывающаяся на каждое движение и каждую ласку. Секс вышел не просто горячим — он получился изысканным, оставляющим сочное послевкусие, после которого неизбежно хочется еще — разных поз, разных стонов. В общем, десять из десяти — а ведь я вообще-то в этих вопросах довольно привередлив.
Ника повернула голову, встретилась с моим взглядом и усмехнулась.
— Не зря подвез?
С одной стороны, непокорная и язвительная, с другой — удивительно чуткая и послушная. В постели достаточно было ее коснуться, направить, шепнуть, как она тут же откликалась моим желаниям. Это заводило. Самое забавное, что Уля такая же, только противоположная: внешне послушная, готовая на все, а вот наедине не упустит шанса урвать свое. Этих бы двух девушек да в одну постель — и посмотреть, что будет.
— А что, — улыбнулся я, — напрашиваешься на бис?
— Небольшой антракт, не против? — она слегка потянулась на простыне.
Свет от стоящего рядом ночника, как софиты, прошелся по роскошному обнаженному телу, показывая мне все, что цензура не пускала в мужские журналы: каждую родинку, каждый изгиб, каждую округлость — сегодня у этого всего я был эксклюзивным зрителем. Даже захотелось оставить этот шикарный вид на память. Пальцы нащупали лежащий на тумбочке смартфон, и, подхватив его, я сделал снимок. Навел камеру вновь, чтобы сделать еще один — однако Ника медленно отодвинула мою руку.
— Больше не надо.
— Почему? Ты красивая.
— Лучше бы я была уродливой, — она качнула головой.
— На моей памяти, ты первая женщина, которая не ценит свою красоту. — заметил я, откладывая смартфон обратно на ее тумбочку.
— Красота — это проклятие, — невесело отозвалась девушка.
Мой взгляд в который раз прошелся по ней, казавшейся совершенством — словно богиня из древних мифов сошла прямиком в постель. Все было безупречно, кроме одной вещи, которую я уловил во время секса, но еще не обдумал. В минуты близости с любой девушкой, которая искренне получает наслаждение, сливаясь с ней телами, я ощущаю, и как трепещет ее душа — будто слышу этот восторг, это биение, эту радость брать и отдавать. Здесь же не было ничего — хотя по стонам, по зажмуренным глазам, по пальцам, сжимавшим мои плечи, по движениям ее бедер я чувствовал, что она получала удовольствие, а не симулировала.
— Позволь? — я взял ее руку и сжал запястье.
Ника немного удивилась, но руку не забрала. Я слегка надавил на нежную бархатную кожу, направляя к ней свою Темноту, пытаясь вызвать отклик в ее душе, как мог со всеми — от обычных людей до колдунов, заставляя их души трепетать. Однако здесь опять никакого ответа: ни трепета, ни движения, ни даже малейшего подрагивания — словно это идеальное тело было лишь оболочкой, внутри которой не хранилось самого ценного.
— Ты что, — я медленно отпустил ее руку, — мертва?
Моя недавняя любовница вздрогнула и стиснула губы, но ее глаза, вмиг ставшие испуганными, ответили за нее.
Внутри этого изящного, совершенного тела не было души.
— Кто ее хранит? — в абсолютной тишине спросил я.
Хотя и сам уже понял кто. Ника же молчала, кусая губы.
— Расскажи.
— А есть ли смысл? — наконец отмерла она.