— Как ты умерла?
— Я не умерла, — после паузы тихо ответила девушка, — он меня убил.
— Этот карлик?
— Хозяин, — поморщившись, отозвалась Ника. — Он требует, чтобы его везде называли хозяин. И в его чертовом клубе, и в труппе. Поначалу это казалось нелепой причудой, но… Он и правда думает, что он хозяин всего и всех…
А дальше слова полились уже без преград — мне даже не надо было спрашивать. Сев, оперевшись на подушку, она зачастила, словно давно хотела рассказать, как этот доморощенный тиран стал оказывать ей знаки внимания, дарил цветы, конфеты, восхищался талантом, отдавал лучшие роли. Словом, пытался добраться до ее постели по-хорошему.
— Ну а после очередной неудачи, — балерина закрыла глаза, — пригласил меня на ужин, чтобы обсудить новую постановку. И отравил… А когда я очнулась, я была уже такой, как сейчас. Безвольной игрушкой, — с горечью произнесла она и ненадолго замолчала. — Я сначала задавалась вопросом: почему не задушил, не заколол, не застрелил? Он ведь постоянно носит с собой пистолет. А потом поняла: ему важно было сберечь тело, потому что такие, как он, любят только тело. Думаю, ты и сам понимаешь, что случилось дальше. Марионетка ведь уже не может отказать…
По ее щеке побежала одинокая слезинка.
— Чтобы получить мою душу, он отдал свою Темноте, — Ника смахнула каплю. — Если он думал, что мне это польстит, то мне это не льстит. Первое время он пытался заставить меня его любить. Но оказалось, — ее губы растянула едкая ухмылка, — что это в сделку не входит. А вскоре понял, что не может еще и заставить перестать его ненавидеть…
Вот же одержимый карлик. Маленькое у него, похоже, все, кроме самомнения.
— Грозил, — продолжила Ника с кривой усмешкой, — что пустит меня по рукам всех желающих, если не буду с ним ласковее. Но берег. До одного момента…
Открыв поблескивающие глаза, она уставилась в потолок.
— Однажды я пожаловалась одному колдуну. Он казался робким и тихим, способным помочь. А после потребовал у него ночь со мной. Вот такая помощь. Думаю, и тут понятно, чем все закончилось. Хозяин, — с презрением выдохнула она, — испугался и обвинил во всем меня. Сказал: не хочешь быть со мной, будешь шлюхой со всеми. И отдал психу с кучей собак.
Слегка раздвинув ноги, Ника показала небольшой белесый шрам на внутренней стороне бедра, сделанный будто проволокой или тупым ножом — единственное несовершенство на этом безупречном теле.
— Это было один раз. Он тогда очень разозлился, что испортили его любимую игрушку. Однако что-то с тех пор изменилось. У него больше не было возражений, чтобы хвастаться этой игрушкой перед всеми… Появились мужские журналы, полуголые снимки. Он словно готовился продавать меня подороже. И наконец решился-таки подложить под кого-то еще. Видимо, устал искать любви и придумал мне применение получше…
В памяти сам собой всплыл престарелый мессир, настойчиво рвавшийся пообщаться с госпожой Люберецкой — похоже, надеялся восстановить потенцию за счет ее красоты.
Внезапно поморщившись, она вдруг потерла грудь, как делала несколько раз в машине по пути сюда.
— Он? — догадался я.
Ника коротко кивнула.
— Постоянно проверяет, когда я не рядом. Особенно когда пьян…
Грубо, видимо, проверяет, делая ей больно — а аккуратно он, скорее всего, не может. Это у меня дар, а у него лишь подачка — и все, что ему позволила Темнота, только держать одну ее душу и управлять ею, как марионеткой на нитках. Вот и дергает постоянно, проверяя, не потерялась ли связь — все-таки самое ценное имущество у этого хозяина.
— Ну а во второй раз, — Ника повернула голову ко мне, — я пошла к твоему отцу. Не за помощью. Нет. Я слышала про его репутацию. Я предложила ему все, что у меня есть. Лишь бы он его убил.
В наступившей тишине был слышен вой сирены где-то за окном.
— Ты же понимаешь, — я поймал ее враз высохший взгляд, — что если умирает тот, кто перехватил твою душу, то и ты.
— Мне уже без разницы, — отозвалась она. — Я готова. Но я хотела, чтобы он подох вместе со мной. Однако твой отец мне отказал. Сказал: нет душ настолько ценных, чтобы за них держаться вечно, так что я должна радоваться, что до сих пор жива. Только прозвучало все это гораздо грубее…
И почему я не удивлен? Видимо, репетировал речь для меня.
В спальне снова повисла тишина. Ника лежала рядом, отрешенно скользя глазами по стенам — обнаженная, неприкрытая, словно отдавшая мне все. Вот только я уже не в том возрасте, чтобы случившийся секс был поводом делать для женщины все что угодно не включая голову. Все-таки я прекрасно знал, как много может сказать человек по велению хранителя своей души. Например, я мог заставить Глеба сказать девчонке, которая ему нравится, чтобы та пошла прочь. Конечно, я так не делал — но здесь явно другой случай.
Женские слова не были для меня залогом честности, как и секс залогом честности тоже не был. Зато у меня было кое-что другое, что вполне могло послужить ее залогом.
— Ты боишься змей?
— Что? — не поняла Ника.
Я слегка подвинул стоящий на тумбочке ночник, так что моя тень стала больше и гуще. А затем из нее выползла огромная змея, за доли мгновения превращаясь из плоской в выпуклую, свиваясь на кровати между нами.
— Убьешь меня? — выдохнула балерина и вжалась в стену.
— В том-то и дело, — отозвался я, — мы с тобой слишком мало знакомы и не можем друг другу до конца доверять. Больше всего на свете я не люблю, когда мне лгут. Но я пока плохо тебя знаю, чтобы быть уверенным, говоришь ли ты мне правду. Готова подтвердить все, что ты мне рассказала?
С пару секунд она испуганно осматривала змею, а потом зажмурилась и решительно тряхнула светлыми локонами.
— Готова.
Всего один мысленный приказ — и темные чешуйчатые кольца стали обвиваться вокруг обнаженного женского тела, сковывая руки и ноги, как мощная толстая цепь.
— Ты мне сегодня хоть раз солгала?
— Да, — открыв глаза, без малейшего сопротивления ответила Ника. — На мосту. Я пришла, чтобы с него спрыгнуть. Не хочу быть шлюхой по его указке.
— И что тебя остановило? Испугалась?
— Да. Испугалась. Что умру раньше, чем он. Он просто потеряет игрушку, а я потеряю все.
Темные кольца продолжали обвивать ее — довольно мягко, не причиняя вреда, но и не спеша пока сползать.
— Он не просил тебя что-то мне передать или сказать?
— Наоборот. Говорил держаться от тебя подальше. По-моему, он тебя боится.
— И ты ослушалась.
— Да. Если он узнает, будет больно. Но не слушать его — это единственное, что мне напоминает, что я еще человек, а не безвольная кукла.
Я отдал мысленный приказ — и крошка плавно сползла с девушки и растворилась в моей тени. Однако Ника, казалось, этого даже не заметила.
— Мне уже ничего не страшно, — словно в пустоту, проговорила она. — Мне неважно, что он еще со мной сделает. Мне неважно, что со мной будет. Я готова умереть. Лишь бы и он больше не жил.
— Тебе не обязательно умирать.
— Сможешь снова сделать меня живой? — криво усмехнулась моя собеседница и снова потерла грудь.
Душа, однажды пойманная, уже не может быть свободной — это она прекрасно понимала и сама.
— Я могу забрать тебя себе, — сказал я.
Взгляд голубых глаз резко пробежался по мне.
— Так ты такой же? — и балерина дернулась от меня, как не дергалась даже от аномалии.
Нет, я не такой же.
— Как видишь, я добился твоего внимания по-другому. И могу вернуть тебе нормальную жизнь.
Несколько мгновений, нервно сминая простыню, она рассматривала меня. А потом пальцы разжались, Ника придвинулась обратно и вздохнула.
— Не уверена, что смогу жить нормально. Я уже готова умереть.
— Но ты хочешь?
— Я уже не знаю, чего хочу, — она рассеянно опустила глаза на колени. — Только чтобы он сдох.
Спальня в который раз погрузилась в тишину. Ладно, с этим потом разберемся.
— На что ты готова?
— На все, — Ника вновь подняла глаза на меня. — Дьяволу готова продаться, если потребуется.
Дьявол не потребуется. Когда есть я.
Ep. 13. Кукла и ее хозяин (II)
Домой я вернулся глубоко за полночь, когда темнота уже окутала все: и двор, и гостиную, и мою спальню. Внутри не было ни звука — лишь Уля, завернувшись в одеяло, обнимая мою подушку, сладко сопела на кровати. А ведь когда у нас все только началось, она спала не так мирно: вздрагивала от любого шороха, резко просыпалась и больше не могла сомкнуть глаз. Это я понял еще в дядином доме, когда мы однажды увлеклись настолько, что моя красавица осталась со мной до утра. Тогда и выяснилось, что мучалась она от бессонницы с самого детства, что в ее ситуации в общем-то и неудивительно. Ее отец обращался и к врачам, и к целителям — но все бестолку. А вот я нашел прекрасное лекарство — выматывая ее в постели настолько, что она закрывала глаза и отключалась сразу, едва голова касалась подушки. С тех пор Улин сон не так легко потревожить. И все же я тихо прошел в ванную и прикрыл за собой дверь, собираясь принять душ.
Только вода потекла по телу, как дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошла Уля в сорочке, все-таки умудрившаяся проснуться.
— От тебя пахнет чужими духами, — с ходу заявила она.
Еще скажи, что они тебя и разбудили. Что поделать, моя прелестница очень щепетильно относилась к тому, кем я пахну — поэтому я и не тащил чужие запахи в постель.
— Смываю, как видишь.
— Я сама помогу тебе их смыть, — она решительно шагнула ко мне. — Эти духи мне не нравятся.
— Чем же?
— Слишком дорогие.
В серых глазах мелькнуло выражение, которого там обычно не было. Во всяком случае ни одна сенная девка такой чести не удостаивалась.
— Ревнуешь? — я поймал ее взгляд. — Ты же говорила, что не будешь ревновать, что бы я ни творил.
— А ты говорил, — Уля замерла у края ванной, — что, что бы ты ни творил, я буду самой дорогой.