— На колени! — резко крикнул он.
Миг — и вспышка злости мелькнула в ее глазах, а затем девушка покорно опустилась на колени, словно что-то невидимое толкнуло ее в спину и прижало к полу. Она дернулась, пытаясь подняться, и не смогла — будто ноги прибило гвоздями. Открыла рот — и не вырвалось ни звука.
— Хочешь, — ее мучитель повернулся ко мне, — я ее прямо тут на твоих глазах убью? А хочешь, заставлю мне отсосать? А ты на это посмотришь. И ничего ты с этим не сделаешь. Она — моя марионетка!
Дергаясь как кукла на нитке, Ника отчаянно старалась встать и не могла — лишь слеза побежала по щеке.
«Да я ему сейчас морду размажу!» — подскочил рядом Глеб.
«Сядь.»
Пересилив себя, друг плюхнулся обратно в кресло.
— Только посмей мне что-то сделать, — разглагольствовал этот хозяин, — и она умрет! А это легко, — глядя на меня с самодовольством, добавил он, — мне достаточно щелкнуть пальцем, и Темнота сожрет ее душу. Останется лишь мертвая оболочка. Так что если не хочешь, чтобы я ее по щелчку убил, то я тебя больше не должен видеть!
— А знаешь, — спросил я, — что еще легче?
Не дожидаясь ответа, резко вскинул руку, и густая чернота, сорвавшись с моих пальцев, ударила его в грудь и отшвырнула к стене. Даже штукатурка осыпалась от встречи с его затылком. За последнее время я стал делать это гораздо быстрее, резче и жестче, чем раньше. Не давая опомниться, я схватил его за горло и, сжав, начал вытягивать силы — так что он даже не успел бы щелкнуть. Щелкунчик недоделанный.
— Умрет она, — я заглянул в мигом затянувшиеся страхом глаза, — сдохнешь ты. Не быстро и очень мучительно.
Не в силах даже бровью повести, он начал бледнеть, бессильно хрипеть, вращать глазами и хватать ртом воздух, наконец испытав на себе, что значит «Темнота сожрет» — легко грозить тем, чего не понимаешь. Я чувствовал лихорадочное, истеричное дрожание его жалкой душонки — и мог убить его хоть сейчас. Но за одной душой слабо, еле ощутимо трепетала другая, которую не вытянуть просто так — она будто была в плену, как птица в клетке. Убив его, я могу забрать себе душу, но только одну — а его идет в приоритете. Удобно устроился.
Сейчас его душа была ценна — не сама по себе, кому нужен такой мусор, но потому что держала ее душу мертвой хваткой, понимая, что без нее его прибьют в тот же момент.
Мелкие глазки, уже порядком выкатившиеся от беспомощности, нервно перебежали с меня на Нику, и, словно приняв решение, этот недохозяин хрипло выдохнул:
— Выйди!..
Балерина тут же покачнулась, будто то, что держало ее у пола, исчезло. Глеб подскочил и подал ей руку, помогая подняться, и оба вышли. Дверь захлопнулась явно еще одним пинком.
— Отпусти! — прохрипел коротышка, враз переставший быть хозяином положения. — Я готов к переговорам!..
Сколько замечал, готовность к переговорам резко увеличивается, стоит осознать неготовность сдохнуть.
Коридор, казалось, содрогался от музыки, доносившейся из основного зала. Чувствуя, как звуки долбят по вискам, Ника прислонилась к стене и вытерла мокрую щеку. За дверью кабинета раздавались голоса, но ни слова не разобрать. Однако то, как этот урод скорчился от боли и страха, стоило уже очень много — на это она могла бы смотреть и дальше — хоть стоя на коленях, хоть лежа на полу, хоть вообще с того света.
Парень рядом задумчиво разглядывал ее. В глазах сочувствие — когда его друг уходил ночью от нее, он смотрел точно так же. Она уже и отвыкла, что кто-то может быть добр без желания воспользоваться.
— Я, конечно, знал, — вдруг заговорил он, — что я такой не единственный в мире. Но ни одного живого мертвяка раньше не видел. Ну что, добро пожаловать в клуб!
Ника рассеяно осмотрела его, странно радующегося подобному факту. В отличие от нее, этот выглядел довольным, даже счастливым — словно принадлежать кому-то, кроме себя, было не такой уж и трагедией.
— А то, что он твой хозяин, не смущает?
— Не хозяин, — парень мотнул головой, — а брат и лучший друг, который меня спас, а не убил. Кстати, он кое-что передал для тебя.
Засунув руку в карман, он достал оттуда пакетик с двумя белыми таблетками, которые могли быть чем угодно: от снотворного до яда.
— Ты Косте доверяешь? — спросил он, протягивая это ей. — Ничего с тобой не будет. Только принять надо сейчас.
— Да даже если будет, — отозвалась Ника, — мне уже без разницы.
Взяв пакетик, она торопливо проглотила две таблетки, чувствуя неприятную горечь на языке.
— Ну давай переговорим, — я разжал пальцы.
Покачнувшись, хозяин клуба схватился за горло, бледный, трясущийся, покрывшийся испариной — пытаясь отдышаться, пытаясь скрыть ужас, который прочно засел в глазах. Убив без колебаний ее, к смерти любимого себя этот уродец оказался не готов. Конечно, его-то душонку никто не вернет.
— Чего ты хочешь? — потирая шею, он начал торговаться. — Сколько, чтобы оставить нас в покое?
О, как заговорил — а начинал с того, что это я должен ему заплатить. Каких еще вас? Она-то явно не в покое.
— Отдаешь ее душу, — сказал я, — и будет тебе покой.
Карлик нервно отпрыгнул в сторону, услышав в слове «покой» дополнительный смысл.
— Да у меня покровители есть! Сделаешь мне что — и они тебя размажут! Да ты знаешь, кто за мной!..
Да какая разница, кто за тобой, если ты сам по себе ни на что не годен. И, в отличие от покоя, покровители не будут длиться вечно. В этой тусовке за тебя заступаются только, пока ты жив — мертвым ведь не выкатишь ценник.
Я резко шагнул к нему и еще раз стиснул красное горло, которое он так непредусмотрительно оставил открытым, разоравшись.
— У тебя сутки на размышление. А через сутки я заберу все то же самое силой. Прими правильное решение, если хочешь покой.
Моя рука разжалась, и задыхающееся тельце с грохотом рухнуло на пол, сгребая пальцами воздух, словно планируя заталкивать его в рот. Я же вышел в коридор, у стены которого стояли Глеб и Ника. Тяжело моргая, она потирала глаза и заметно покачивалась.
— Пойдем, — сказал я.
Друг подхватил ее с одной стороны, я — с другой, и быстрым шагом мы направились к выходу. Балерина, как пьяная, болталась между нами, теряя равновесие, заваливаясь, заплетаясь ногами. Что поделать, это для твоей же безопасности.
Втроем мы вышли на улицу, где у входа отдыхал первый охранник. Второй же без лишних вопросов распахнул перед нами дверь и даже пожелал приятного вечера. Только мы подошли к машине, как окно над нашими головами с грохотом распахнулось, и оттуда высунулся оклемавшийся хозяин, чье главное хозяйство сейчас уводили у него на глазах.
— Ника, стой! — крикнул он.
Она дернулась в порыве отбросить наши руки и уйти обратно, будто невидимая нить рванула ее прочь, как марионетку. Однако следом голубые глаза закатились, и, отключившись, девушка упала в мои объятия.
— Ника! — в бессильной злобе завопил карлик.
Мы торопливо уложили ее на заднее сидение, и внедорожник тронулся прочь, увозя чужую пленницу с собой. Если не получилось сегодня забрать ее душу, то хотя бы тело я заберу, чтобы ты с ним больше ничего не сделал.
Ep. 14. Кукла и ее хозяин (III)
Маленький человек расхаживал по большому кабинету, потирая красное пылающее горло. Легкие тоже горели огнем, а тело противно дрожало и еле слушалось. Но больше всего бесило, как легко увезли его женщину из его клуба, где он хозяин! С тех пор, как скрылась из виду эта чертова машина, он нажимал на ее душу, как на педаль, но эта дрянная девчонка не откликалась, словно в таком удобном механизме сломалась важная деталь — и он отлично знал, кто сломал. Что, расправился с дряхлой мумией Змееустом и потянул руки дальше? К его имуществу⁈
Но и эта тоже хороша — зашла и сразу глаза на Павловского, будто в комнате никого больше нет. Он видел, как эти двое поймали взгляды друг друга, как дрогнули ее губы, как свернули глаза — да она чуть вообще не потекла! Шлюха, чьего внимания с таким трудом добивался он, ради которой столько отдал, с легкостью готова была отдаться этому мессиру. Если еще не отдалась.
А сколько твердила «я не шлюха». Даже не скрывая отвращения, лежала с ним бревном и кривила губы. Он, конечно, мог ее шевелить, но он и так ее с трудом контролировал — а чтобы девчонка еще в процессе охала и выгибалась, это уже было ему не по силам. Умудрялась каждый акт его любви выставлять примитивным насилием, и вместо того удовольствия, которое он ожидал, каждый раз с ней выходил как полное унижение.
Но так, как сегодня, его, конечно, не унижал еще никто. Безродный мальчишка, у которого только и есть что одно кольцо и один дом! Да кто он такой, чтобы тягаться с ним, со всей его защитой, с его покровителями⁈ Пора бы показать этому наглецу, какие силы стоят за ним!
Все еще дергающимися пальцами хозяин клуба схватил смартфон. Покровителей было несколько — а куда в наше время без покровителей, — но на ум сейчас приходил только один, ни имени, ни фамилии которого он не знал — лишь кличку «Гончая». Вот только гончие — спокойные, миролюбивые псы, этот же настоящий отморозок.
Глухие гудки закончились рычанием собак на той стороне. Этот псих жил в окружении целой своры.
— Сын Волкодава украл у меня Люберецкую! — хрипло, потирая горло, выдохнул хозяин клуба, голос тоже еле слушался.
— И? Какое мне дело до щенка Волкодава? — сухо бросил тот.
И ведь ни слова про Люберецкую — никакой реакции. Хотя вообще-то должна быть: именно этот ненормальный порвал ей ногу — оскорбила она его, видите ли. А ему, похоже, и понравилось: десятки раз с тех пор просил снова ее дать — он же не давал, берег эту дрянь. Для кого? Для Павловского? Что ж, эта дура сама напросилась. Не шлюха она? Ну еще поймет, что такое быть шлюхой.
— Помоги ее вернуть, и я снова дам ее тебе.
— Сегодня? — на той стороне впервые появился интерес.
Дай ее тебе сегодня, и завтра она вообще не сможет танцевать. Хорошо, если ходить сможет.