– Что?
– Артур Лурье, с которым сейчас живет Судейкина, нацелился на ее подругу Анну Ахматову.
Афанасий Силыч моргнул.
– Так… а этот с какой стороны к Кузмину?
– К Кузмину ни с какой, но у него есть причина избавиться от Судейкиной.
– Кандидат номер два? Так. Он убивает, а кукол подкладывает, чтобы… Что? Подумали на Судейкину? Мол, мстит бывшим любовникам, а куклы – чтобы нынешние боялись?
Нюрка взглянула непонимающе и вдруг посветлела лицом.
– А ведь вы правы! Такое вполне может быть! Женщина-мстительница нанимает убийцу! Возможно, Судейкина лишь притворяется этаким ангелочком, а сама… ух!
– Да уж… От этих литературных дам добра не жди! Ладно, дочка. Перво-наперво надо проверить главное: кто из них кого знал. Отсюда и плясать будем. А ты давай…
– Нельзя сейчас из «Привала» уходить, тятенька! – испугалась Нюрка. – Надо наблюдать за ними!
– Наблюдать за ними можно и в других местах.
– Но тут они собираются все вместе! А если…
– А если разоблачат тебя? Что тогда?
– Никто меня не разоблачит! Они меня вообще не замечают! Кто смотрит на подавальщицу!
– Да что ты там вызнать-то собираешься?
– Мне важно, как Ольга поведет себя, узнав, что возле трупов ее куколок находят.
– Считаешь: пора ее официально уведомить?
– Да, тятенька, и как можно скорее.
Афанасий Силыч почесал за ухом.
– Тут надо подумать, как ловчее это сделать. А?
– Думаю, надо тех кукол ей показать и спросить, кому она их дарила.
– Э нет. Так негоже. Сперва нужно убедиться, что кукол дарили. Убийца мог их в лавочке купить.
– Я проверила почти все места, нигде кукол не признали.
– Все, да не все! Подключу-ка я тебе в помощь Румянцева.
– Почему Румянцева? – скривилась Нюрка.
– Да потому, что парень он с головой. Сразу поймет, врут ему или нет.
Нюрка фыркнула, но дальше спорить не стала.
Румянцев так Румянцев!
Сыск по делу
Всякие женские недомогания Нюрка переносила тяжело. Живот болел, тошнило. Обычно на помощь приходила Фефа. Давала выпить какой-то настой, после которого боль становилась сносной. Но нынче ждать подмоги было не от кого, поэтому после ухода тятеньки Нюрка залезла в постель и, стараясь не замечать боли, стала раздумывать над тем, как же найти этого убийцу-кукольника.
Думала, думала и сама не заметила, как уснула. Все-таки ночные бдения давались нелегко. Даже ноющая боль внизу живота не помешала.
Она спала так крепко, что не видала, как в комнатку заглянула вернувшаяся из дальних странствий Фефа.
Проснулась же от того, что за стеной кто-то плакал тоненьким голоском.
Ничего не понимая спросонья, Нюрка, вскочив, кинулась на звук и удивилась, увидев понуро сидящую на стуле няньку. Горестный плач исходил от нее.
– Фефа! – воскликнула Нюрка. – Что?! Что?!
Та подняла заплаканное лицо.
– Все! Все, Анюточка! Остались мы без пирогов!
– Каких еще пирогов? – остолбенело спросила Нюрка.
– Да любых. Хоть с кашей, хоть с повидлой, хоть с чем!
– Ничего не понимаю. Толком говори, при чем тут пироги?
– Да при том, что муки белой я не купила! Нету ее, и булочник сказал, чтоб не ждали.
– Уф-ф-ф, – выдохнула Нюрка. – Я уж невесть что подумала. Да бог с ними, с пирогами! Проживем как-нибудь!
– Да как прожить-то, дитятко? На них только стол и держится! Чем я вас кормить буду?
– Ну нет белой, ржаная осталась. Я люблю из ржаной!
Фефа шмыгнула носом.
– Так дрожжей тоже нет.
– Будем пресные пироги делать! – не сдавалась Нюрка. – Да разве мы с тобой пропадем! Ни в жисть! Ты всегда найдешь как выкрутиться, уж я-то знаю! Ты ж у нас мастерица на все руки!
Польщенная Фефа заправила вылезшие из-под платка волосы и потуже завязала узел.
– Немного обдирной муки осталось. Разве самой закваску сделать?
– Ну, вот видишь! Ты уже все придумала!
– Еще и полбы фунтов шесть.
– Да это ж целое богатство! – всплеснула руками хитрая Нюрка и прижалась к пышному Фефиному боку. – А давай-ка мы с тобой в четверг в баню сходим!
– В Мытнинские?
– Нет! Давай в Ямские! Там свой водопровод и вода из Невы. Волосы после нее мягче.
– Ямские дорого!
– Пусть! Мне жалованье вчера выдали, можем раздышаться!
Фефин бок сразу стал твердым, как камень.
– Какое жалованье? Что за жалованье? Это где ж ты его заработала?
Она замерла.
Да, Нюра. Второй такой дуры, как ты, во всем мире не сыскать! Так бездарно проболтаться!
Не вылезая из-под мышки, она придала лицу невинное выражение и тоненько промурлыкала:
– Хорошая работа, Фефочка, ты не волнуйся.
И тут же пискнула, стиснутая могучей рукой.
– Какая такая хорошая? Почему не знаю?
– Так я только недавно… Не успела сказать… Зинины родители гувернантку отпустили, просили вместо нее позаниматься с детьми. Недолго. Заплатить обещали хорошо.
Фефа выудила ее из укрытия:
– А ну-ка посмотри на меня! – и хорошенько встряхнула для острастки.
Нюркины глаза были чисты и прозрачны, как весеннее небо, и сколь Фефа ни вглядывалась, ничего пугающего в них не разглядела.
– А сколько времени работать придется?
– С месяц. Или чуток побольше.
– А ходить каждый день?
– Каждый, к сожалению. Но ведь в гимназии занятий сейчас нет.
– Днем ездить станешь?
Нюрка моргнула. Этот момент она продумать не успела. Вряд ли занятия с детьми ведутся по ночам, а ей как раз надо…
Она открыла рот, сама не зная, что станет врать. Но тут раздался стук, и голос соседа Поликарпа Матвеевича за дверью возвестил, что молочница молока нынче не привезла. Это нежданное известие в мгновение ока выбило из Фефиной головы все.
– Как не привезла?! – гаркнула она и рванула к двери.
– Да так. Сказала, что у коровы расстройство желудка и молоко скисло, – продолжал вещать сосед, появляясь на пороге. – Доброго здоровичка, Феофания Елисеевна.
– Да какое же оно доброе! Откуда ему добрым быть, если мы на целых два дня без молока остались! Чем я дитя кормить буду?
– Я и сам теряюсь. Ну да что удивляться. С этой войной скоро и без хлеба останемся.
Эта тема была близка Фефе с самого утра, поэтому она вышла к соседу в коридор и притворила за собой дверь, чтобы Нюрка не слышала их причитаний.
Та осторожно выдохнула и поспешила в свою комнату.
Как объяснить Фефе свои отлучки по вечерам и ночам? Что придумать, чтобы выглядело правдоподобно?
Ничего не придумалось до самого обеда, и Нюрка уже предвкушала распятие на кресте, но неожиданным образом все устроилось само собой.
Прибежала Таня, служившая нянькой в семье полковника на третьем этаже. Они с Фефой частенько болтали в скверике возле дома, где девушка гуляла с ребенком. Поговорить им было о чем, потому как считались они почти землячками. Фефа родом из-под Костромы, а Таня из Ярославской губернии.
Беда, с которой обратилась к Фефе товарка, состояла в следующем: у Тани тяжело заболела мать, а ухаживать за ней оказалось некому. Таня живет у хозяев постоянно, ребенка одного оставить не может. Вот и прибежала к Фефе за помощью. Слезно умоляла присмотреть за болезной хотя бы ночью, когда той особенно плохо. Таня плакала, Фефа охала, но делать было нечего. Договорились, что до матушкиного выздоровления Фефа будет ночевать у Тани.
Узнав об этом, Нюрка испытала невиданное облегчение. На некоторое время опасность разоблачения миновала, а там видно будет. Авось придумается что-нибудь. Или тятенька подскажет.
Фефа собралась и ушла вместе с Таней. Надо было показать сиделке, что да как. Это было совсем хорошо, поэтому Нюрка проводила Фефу, с трудом сдерживая радость, чтобы она не выскочила на лице.
А через несколько минут домой пришел Афанасий Силыч. Выдалась возможность пообедать по-людски.
Нюрка сразу заметила, что настроение у него отменное, и еле дождалась, когда тятенька поест, чтобы приступить к расспросам. И тут выяснилось, что новостей для нее – хоть лопатой греби.
Перво-наперво сообщил Афанасий Силыч, что во время облавы на дезертиров, к которой привлекли и сыскную полицию, был схвачен некто Сальников, известный вор-карманник. А у него при обыске была обнаружена занятная вещица – золотой мундштук, осыпанный бриллиантами. Тотчас сей мундштук предъявили горничной из гостиницы, где жил убитый Говорчиков, и она его узнала.
На радостях сыщики принялись со всем вдохновением вытрясать из Сальникова подробности преступления, но, как ни старались, в смертоубийстве тот не признался.
– Ну, это дело времени, – рассказывал Афанасий Силыч, прихлебывая черничный кисель. – Хуже, что наша с тобой идея, будто все убийства связаны, терпит крах.
– Почему, тятенька?
– Да потому, что Лысый к Говорчикову отношения не имеет. Он в ту пору уже в кутузке сидел.
– А если и в первом случае это Сальников был?
– Проверили. В день убийства Лохвицкого означенный Сальников находился в Гатчине на свадьбе племянницы. Есть доказательства: ему там во время драки в глаз засадили, да так, что в больничку свезли. Запись есть. Насчет убийств оба пока что жмутся – обвинений не признают. Но начальству я уже доложил, что подозреваемые задержаны. Обещал дожать в ближайшее время.
– Ну и как это отменяет нашу идею? Исполнители могут быть разными, а наниматель один. И он связан с Судейкиной.
– Опять двадцать пять! И чего ты упираешься? Сальникову, как перед тем Лысому, я фотографии твоих конфидентов показывал.
– Каких еще конфидентов! – вспыхнула Нюрка. – Что вы такое говорите!
– Да шучу я! Но если серьезно, то не признали они ни Кузмина, ни Лурье.
– Может, врут.
– Может. Но это мы скоро выясним. Но нам бы проще было¸ если бы они не врали.
– Ах, тятенька! Да чем проще-то? Этих посадите, он других наймет! А если убийства продолжатся и выяснится, что способ тот же?
– Да обычный способ. Через одного людей ножами пыряют.