– Верочка, выпей с нами, сразу согреешься, – уговаривал ее Кузмин.
Дама смеялась, закидывая голову и обнажая белую шею, но пить отказывалась.
– Бросьте, Михаил! Я знаю, вы меня напоить хотите, чтобы остаться с Сергеем наедине!
– Вы меня демонизируете, Вера Артуровна! Мы с вашим мужем всего лишь старые добрые друзья!
Нюрка отнесла грязную посуду и осталась ждать, когда прикажут подавать заказанные блюда.
В зале, где находилась сцена, народу все прибывало. Заказы так и сыпались. Нюрка без устали сновала туда-сюда, не забывая подглядывать и, если удавалось, подслушивать.
На сцену поднялся высоченный тип в манишке и галстуке. Сразу заполнил собой все пространство, заслонил стеклянные звезды и начал басом:
Хотите —
Буду от мяса бешеный —
и, как небо, меняя тона —
Хотите —
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а – облако в штанах!3
Что за чушь он несет! Какое еще облако в штанах?
Нюрка фыркнула, схватила поднос и понеслась в кухню, где умирал от непосильного труда Данилыч.
Так, значит, эта Артуровна – новая жена Судейкина, а Ольга – старая. Ну и что такого? Дело житейское. Зачем же смотреть на Ольгу с такой ненавистью? Неужели она причинила Судейкину столько зла, что он ее видеть не может? В разговоре с Юрием Кузмин упоминал, что Судейкин прятал любовницу – надо полагать, эту Веру – в квартире Ольги, да еще умудрялся устраивать бывшей жене сцены ревности прямо на улице.
Ерунда какая-то получается!
А если Судейкин все еще любит Ольгу? Бывает такое, что любовь переходит в ненависть, и наоборот. В книгах подобные сюжеты встречаются нередко. Мужчина бросает женщину, но стоит ей попытаться снова устроить свое счастье, испытывает муки ревности и в конце концов убивает ее.
Они с Зиной не раз обсуждали подобные ситуации и находили, что такое вполне возможно. Любовь – чувство неуправляемое. И поделать с этим ничего нельзя.
Судейкин убивать Ольгу не стал. Он действует иначе: убивает ее любовников так, чтобы она об этом узнала. Зачем? Хочет уничтожить бывшую жену если не буквально, то морально. Трепетная душа Судейкиной не выдержит груза вины, и она… застрелится. Или… утопится в Неве, бросившись с моста. Или… еще чего-нибудь.
Звучит слишком затейливо? Но у этих людей иначе и быть не может! Они настолько затейливы сами, что если надумают совершить преступление, оно тоже будет весьма затейливым! Игры с куклами вполне в их духе. Мистификация, символизм – как раз то, чем они дышат!
А в том, что все они способны на убийство, она с некоторых пор не сомневается!
Пока Нюрка размышляла, стоит ли причислить Судейкина к тем двоим, что уже на подозрении, пропустила момент, когда в зал, закутавшись в палантин, вышла сама Судейкина и, томно улыбнувшись Саломее, опустилась на стул рядом с Ахматовой.
Почти сразу к ней подошел смазливый штабс-капитан. Присел и обнял по-свойски.
И куда только Лурье смотрит?
Через некоторое время офицер, облобызав Ольгину руку, отправился в буфет. Скоро пересела за другой стол и Саломея.
Анна с Ольгой сразу повернулись друг к другу, заговорили о чем-то, а потом одновременно посмотрели в тот угол¸ где восседал Судейкин.
Нюрка все старалась пройти мимо их столика, но задержаться у нее не получалось. Дамы, как всегда, почти ничего из еды не заказали, только пригубливали из бокалов вино и курили.
Случайно услышала лишь пустяшное: Ахматова вспоминала Ольгино выступление на какой-то Новый год.
– На тебе было платье из белого и розового тюля, усеянное большими гранатового цвета бабочками и расшитое жемчугом. Помнишь?
– Сергею всегда удавались мои сценические костюмы, – ответила Судейкина и вздохнула.
Нюрка вся превратилась в слух, но тут к столику подошла кривляка из кривляк Паллада Бельская с графом Алешкой, который все встряхивал длинными, постриженными, как у лабазника, волосами и раскатисто хохотал.
Интересующий Нюрку разговор прервался.
Через некоторое время дамы снова остались вдвоем. Убирая посуду с соседнего стола, Нюрка наконец услышала то, ради чего крутилась возле них весь вечер.
– Наверное, мне все же следует пойти домой, – произнесла Ольга и вымученно улыбнулась.
Анна, разглядывающая в этот момент новую жену Судейкина, повернулась к ней и с ленцой в голосе заметила:
– У тебя в самом деле усталый вид.
– Меня вызывали в участок.
– В полицию? – повысила голос Ахматова, и Ольга умоляюще прижала к губам палец.
– Да. Мучили вопросами. Там так ужасно пахнет, я чуть в обморок не упала, – пожаловалась Судейкина.
На бледном лице Анны промелькнула заинтересованность.
– Что им нужно от тебя?
Ольга пожала плечами. Говорить или нет?
– Рассказывай, коли начала, – усмехнулась подруга.
– Они интересовались моими работами, – выдавила Судейкина.
– Театральными? – удивилась Анна. – Да к чему им это?
– Они расспрашивали о… куклах.
Ахматова развернулась к ней всем телом и уставилась острыми любопытными глазищами.
Ольга глубоко вздохнула. Не думала, что так тяжело будет рассказывать.
– В Петербурге… убийство произошло. Вернее, два. Возле трупа полиция нашла мои куклы.
– И что с того? Да твоих кукол у кого только нет! Всем подряд раздаешь!
– Ты не понимаешь, Анна. Убитые… я их знала.
– Разумеется, знала. Ты ведь не торгуешь своими работами на базаре. Кто это?
– Лохвицкий… Ты не была с ним знакома. А другой Говорчиков.
– Купчишка, решивший приударить за тобой в прошлую зиму? Боже! Так его убили? За что?
– Откуда мне знать! Но у каждого из них была моя кукла.
– Да при чем тут твои куклы?
– Офицер, который меня… допрашивал, считает, что они там… не случайно.
– Не случайно? Господи ты боже мой! Глупость какая! Эти полицейские становятся тупее с каждым часом!
Голос Анны зазвенел от негодования. Ольга схватила подругу за руку.
– Тише, умоляю! Ты не все знаешь. Когда застрелился Всеволод…
– А Князев тут при чем? Три года прошло.
– Пусть. Неважно. В участке сказали, что у него в комнате тоже нашли мою куклу.
– Не понимаю. Ну и что же? Ты могла…
– Не могла. Я не дарила Всеволоду кукол.
– Мог взять сам. На память.
– Нет. Я отлично помню: эта кукла была у Комиссаржевской.
– Дома?
– Нет, в театре. В гримерной.
– Оттуда ее любой мог забрать. Тот же Князев.
– Ты же знаешь Веру. Гримерка – ее молельня. Вход туда запрещен даже близким. Всеволод вообще не был к ней вхож. Мне кажется, лично они даже знакомы не были.
– Странно.
– То-то и оно. Меня это ужасно волнует.
Лицо Судейкиной на миг исказилось. Она достала крошечный платочек и торопливо смахнула слезинку.
– Кажется, на нас уже смотрят.
Суетливо оглянувшись, Ольга бегло улыбнулась девочке-подавальщице, собиравшей посуду со стола.
Ахматова дернула плечом.
– Все это чепуха! Кто-то выкрал куклу, чтобы передать ее Князеву? Совершенно невероятно!
– Но откуда она взялась рядом с телом?
Анна задумчиво отпила из бокала и поправила сползшую шаль.
– В любом случае, при чем тут Князев? Его никто не убивал. Он застрелился. То, что рядом оказалась твоя кукла, – всего лишь досадная случайность.
– Досадная, – горько усмехнулась Ольга.
– Не цепляйся к словам.
Анна покосилась на подругу и мягко привлекла ее к себе.
– Ты считаешь себя виновной в гибели Всеволода, но, поверь, это все Михаил.
– Да все равно.
Ольга поправила выбившийся локон и улыбнулась в ответ на страстный взгляд Игоря Северянина, сидевшего у самой сцены с молодой особой в тюрбане.
Анна усмехнулась:
– Ну вот, видишь. Жизнь не так плоха. Все забудется. И история с куклой тоже. Ты сегодня еще будешь танцевать?
– Ах, нет. Не то настроение.
– Тогда прочти что-нибудь. Я люблю тебя слушать.
Ольга пригубила вина и скинула палантин.
– Так и быть. Постараюсь ради тебя, дорогая. Что-нибудь из «Четок».
Нюрке мотаться без дела по залу было затруднительно, поэтому больше ничего услышать не удалось. Но когда выносила заказ для Прохора, услышала знакомый глубокий голос:
Нет, не может эта женщина быть преступницей. Кто угодно, но не она. Нанять убийцу для бросивших ее любовников? Глупее не придумаешь!
Ольга – волшебная кукольная фея, розовая в голубом, и ничто грязное коснуться ее не может.
Но каким-то образом кукла попала к Князеву в Ригу. Всеволод не был вхож к Комиссаржевской, а Судейкин с Кузминым? Трудно представить, что они не были знакомы с великой актрисой.
А не стибрил ли куклу кто-то из них?
Этот модный Судейкин ничем не лучше вычурного Кузмина.
Оба противные.
Феофания и фармазоны
В своей деревне Фефа по молодости слыла за красавицу. Высокая, статная, румянец во всю щеку. И все это вкупе с голубыми глазами и косой до пояса. Не слишком густой, зато пышной. Одна беда – бесприданница. Впрочем, родни у Фефы было немало. Уж как-нибудь всем миром замуж собрали бы. Однако своенравная девка взяла да вышла за бобыля, то есть безземельного и, считай, нищего. Ее Степан жил тем, что нанимался на всякую работу, где платили. Правду сказать, руки у него правильным концом были вставлены: умел плотничать, слесарничать, иной раз подвизался стропалем. Ну и с зеленым змием знался, чего уж там. Через того змия и пострадал: залез, пьяный, на крышу, упал да разбился насмерть.
Всего пару годков они с молодой женой прожили, даже деток завести не успели.
Погоревала Фефа и решила, что в родной деревне не останется. Все равно на бобылке никто не женится, так нечего ей тут делать.