Нюрка смотрела во все глаза. Она ничего не знает об этом человеке, но почему-то ей совершенно не важно, есть ли у него любовница. Пусть он грешный и слабый. Пусть! Все равно его душа – в его стихах! Это главное.
Нюрка смахнула с ресниц невесть откуда взявшуюся слезинку и призвала себя к порядку.
Раскисла, как кисейная барышня! Еще не хватало!
Она – сыщик. А сыщики не плачут.
Аркадий Нестерович Рудницкий
Вернувшись домой, Нюрка бросилась в комнату к тятеньке, чтобы рассказать о Судейкине, но оказалось, что Афанасий Силыч не приходил, и оставленный Фефой ужин стоял нетронутым.
Заявиться в часть на ночь глядя она не решилась, но, еле дождавшись утра, кинулась в сыскное отделение. К ее огорчению, тятеньки не было и там. Дежуривший Бурмистров сообщил, что сыщиков привлекли к разгону бунтующих рабочих.
– Летучий отряд тоже туда направили. Неспокойно нынче в городе. Политические собираются какие-то маевки устраивать, так и туда, верно, пошлют. А преступники в это время на свободе гуляют, мирных граждан убивают, – возмущался Бурмистров.
Возразить было нечего. Так и есть. Гуляют и убивают.
Она решила дождаться возвращения полицейских, но в тятенькином кабинетике уже кто-то сидел.
Нюрка сунула в щелку нос. Пожилой. В очках. Бородка седая совсем.
Да это же знакомый ей Аркадий Нестерович Рудницкий!
От тятеньки она уже знала, что Рудницкий начинал совсем юнцом у знаменитейшего Ивана Дмитриевича Путилина, первого начальника столичной сыскной полиции. За время долгой службы познал многое: успех и гонения. Однако заслуги его были учтены, и в отставку Рудницкий ушел тайным советником.
А не спросить ли у него? Авось не прогонит!
Она зашла и, вежливо поздоровавшись, назвалась.
– Так вы дочка Афанасия Силыча? Приятно. Даже весьма.
Рудницкий привстал и, взяв ее руку, неожиданно поцеловал.
Нюрка смутилась, но быстро с собой справилась.
– Господин Рудницкий, – начала она, присев на краешек стула.
– Просто Аркадий Нестерович.
– Аркадий Нестерович, – поправилась Нюрка, – можно кое о чем вас спросить?
– Разумеется, сударыня. Буду рад помочь.
– Возможно, вам знакомы фамилия Красин и имя Лев Давидович.
Брови Рудницкого взлетели до небес. Он даже очки снял от изумления.
– Знакомы ли мне? Поразительно, что вам они знакомы!
– Эти господа бывают в «Привале комедиантов». Они показались мне довольно… странными, вот я и…
– Фамилия Льва Давидовича – Бронштейн, по документам Седов, хотя представляется он как Троцкий. Они с Леонидом Красиным входят в некую тайную организацию, которая борется с режимом.
– И при этом на свободе? – ахнула Нюрка.
– Кто-то на свободе, кто-то нет. Но, кажется, дела у них идут неплохо, – усмехнулся Рудницкий.
– А эти господа способны на убийство?
– Способны ли они на убийство? – переспросил Рудницкий и неожиданно хохотнул. – Вы меня насмешили, юная леди! Поверьте, убьют не моргнув глазом, и сделают это мастерски!
– Террористы, значит. Но, возможно, они только политических противников не жалуют?
– Да бог с вами! Обычные бандиты. Ради денег – а им нужно много денег – они прикончат любого. Не погнушаются, не сомневайтесь. Понимаете?
– Понимаю, – ответила Нюрка, хотя на самом деле ничего не поняла.
Ее интересовало не убийство вообще, а конкретное. Могут ли эти господа иметь отношение к преступлениям, которые расследуют они с тятенькой?
Поразмыслив, все же решила, что нет. Не станут они утруждать себя подкладыванием куколок и прочей ерундой.
Нет, политические тут ни при чем, это точно.
Между тем Рудницкий, надев очки, внимательно изучал ее лицо.
– Могу я поинтересоваться, что в данный момент вас так тревожит?
Нюрка метнула на него быстрый взгляд. Смотрит внимательно и без подвоха.
– Признаюсь, Аркадий Нестерович, я совершенно не понимаю этих людей.
– Этих – это каких? Которые посещают кабаре?
– Да. Актеров, художников. Поэтов тоже.
– А для чего, позвольте полюбопытствовать, вам необходимо их понимать?
– Я считаю, что один из них – убийца.
– Даже так? Что ж… Если хотите знать мое мнение, то я бы не удивился. Артистическая богема воспринимает христианскую мораль как нечто совершенно условное. Например, как тему для поэмы или пьесы, а Евангелие – в качестве источника поэтических аллегорий. Они живут, совершенно не сообразуясь с общепринятыми понятиями. Ими управляют страсти. А страсть к убийству – одна из сильнейших.
– Я пришла к тому же выводу, – серьезно ответила Нюрка.
Рудницкий улыбнулся. Интересная эта Анна Чебнева. Лет всего ничего, а рассуждает как взрослый, умудренный опытом человек.
– Некоторых из завсегдатаев я знаю. В свое время слыл заядлым театралом. Сейчас по состоянию здоровья, к сожалению, бываю реже, но… поддерживаю отношения с Сувориным, знаком с Мейерхольдом. Много лет боготворю Веру Комиссаржевскую. Любил недавно почившую великую Марию Савину. В общем, многих из них.
– Меня интересуют трое: Кузмин, Судейкин и Лурье.
Не удивившись такому подбору, Рудницкий задумчиво произнес:
– Все они довольно известны в творческой среде. Но если говорить об убийстве – а мы говорим о нем, верно? – я бы сразу вычеркнул из этого списка Артура Лурье. Для такого поступка этот дамский угодник слишком труслив. Нет, даже не так. Он побоится испачкать рученьки.
– Все убитые были зарезаны ножом.
– Тем более. Нет, он – не герой драмы.
– А Сергей Судейкин?
– Этот может. Но только в порыве. Если те убийства были совершены в состоянии душевного волнения…
– Нет. Были подготовлены.
– Тогда не он. Как все художники, Судейкин крайне неуравновешен, но преднамеренно? Сомневаюсь. Мелковат он для этого. Тут другой характер нужен.
– Как у Михаила Кузмина?
– Возможно. Кузмин – персонаж, несомненно, трагический. Он чувствует себя изгоем, отверженным. Но при этом крайне самолюбив и обидчив. Если затаит обиду, то не забудет.
– А почему он считает себя изгоем?
– Видите ли, Кузмин очень талантлив, но так случилось, что его талант нигде особо не пригодился. Я говорю сейчас о нем как о литераторе. Многое из того, что представляли в «Бродячей собаке» и ныне в «Привале комедиантов», написано им. Но кто об этом знает, кроме посетителей? Его книги не раскупались, музыкальные опусы тоже не ко двору пришлись. Кузмин понимает, что его забудут раньше, чем он почиет в бозе, поэтому старается запомниться любым способом. Эпатаж стал для него обычным делом.
– Я заметила, – усмехнулась Нюрка.
– Ну и, кроме того, обстоятельства его личной жизни… тоже далеки от общепринятых.
Нюрка хотела сказать, что для нее это не секрет, но передумала.
– У меня вопрос: может ли он ненавидеть Ольгу Судейкину? Сильно ненавидеть.
Рудницкий кинул на нее странный взгляд.
– Вижу, вы далеко проникли в извилистые перипетии отношений внутри этого сообщества.
– Не очень далеко, к сожалению. Для меня эти люди – загадка.
– Для меня тоже. Впрочем…
Аркадий Нестерович снова нацепил на нос очки.
– Итак, о Судейкиной. Моя младшая дочь Елена некоторое время была близка с Бельской. Паллада – бабенка пустая и вздорная, но в курсе всех дел. Из их разговоров – довольно громких – я узнал, что Ольга, будучи в любовных отношениях с Кузминым, завела роман с Князевым. Потом отвергла и его. Бельская была уверена: Князев застрелился, не в силах пережить предательство любимой женщины, и что будто бы немаловажную роль во всем этом сыграл Михаил.
– Какую именно?
– Этого не знаю, простите. Но они с Ольгой до сих пор обвиняют друг друга.
– Как вы считаете: их взаимная неприязнь могла стать причиной убийств?
– Не уверен. Впрочем, та же Паллада в моем присутствии как-то сболтнула, будто Ольга считает Кузмина виновным в ее разводе. Так это или не так, судить не берусь. Знаю только, что одно время Михаил жил с Судейкиными в одной квартире, а потом неожиданно был изгнан. К сожалению, брак это не спасло. Сергей бросил Ольгу. Бросил резко и весьма жестоко. Все знавшие эту пару были потрясены. Вчера еще боготворил и вдруг возненавидел. Тут же нашел новую пассию – Веру Шиллинг. Ольгины подруги прозвали ее Бякой.
– Действительно странно. А Кузмин?
– Считал себя оскорбленным, насколько я помню.
– Значит, я была права: он ненавидит Судейкину.
– А вы не преувеличиваете? Кузмин ставит для Ольги танцевальные номера, пишет музыку. Хотя вы правы. Иуда тоже целовал своего учителя.
– Вот именно.
– Так что вы предполагаете делать? Каким образом связать убийства с Кузминым?
– Надо за ним следить, наверное.
– Подождите. А Афанасий Силыч что обо всем этом думает? Он вообще знает о ваших подозрениях?
– Знает. Я ведь всех троих подозревала. Но теперь, после разговора с вами, несколько поменяла свое первоначальное мнение. Артур Лурье наверняка ни при чем, но Судейкин и Кузмин остаются.
– Ну тогда уж просветите меня, о каких убийствах идет речь.
– Неких Лохвицкого и Говорчикова.
– Постойте. О Лохвицком я слышал. Ваш батюшка поведал. В общих чертах, разумеется. Выходит, убийцу еще не поймали, раз мы об этом говорим.
– Нет, к сожалению.
Лоб Аркадия Нестеровича собрался глубокими складками.
– Но при чем тут Кузмин и Судейкин? Каким образом они могли попасть под подозрение?
Нюрка оглянулась на дверь – хорошо ли притворена, – а потом взяла и рассказала Рудницкому все, что знала сама. И даже то, что не знала, а только догадывалась.
Аркадий Нестерович слушал, не перебивая. Только взгляд его становился все более острым.
Наконец она замолчала.
Молчал и Рудницкий. Смотрел в окно и задумчиво постукивал по столу короткими крепкими ногтями.
Нюрке не терпелось услышать его вердикт, к тому же в любой момент мог вернуться Афанасий Силыч, но торопить мэтра сыска она не решалась. Только все прислушивалась к голосам в коридоре.