– А ну как не явится? – с сомнением спросил Румянцев.
– Должон явиться, – твердо заявил Чебнев. – Кукол он по одной берет. Значит, запасу нет.
– Так Биндюжник, может, больше никого убивать не планирует?
– Планирует. Еще как планирует, – прошептала Нюрка за дверью.
Из сыскной части домой она бежала вприпрыжку. Сказала Фефе, что купит к обеду хлеба, а сама, позабыв обо всем, снова занялась не тем, чем положено.
Няньки дома не оказалось. Оно, может, и к лучшему. С хлебом оплошка вышла. Когда добежала до булочной, на двери уже болтался замок. Теперь так: не успел к нужному часу, считай остался голодным.
Поразмыслив, Нюрка толкнулась к Варваре Модестовне. У той хлеб был всегда, да не простой, а ситный.
С половиной булки она вернулась домой и, довольная, уселась штопать чулок, что порвала намедни, а зашить забыла. Так и бегала с дыркой, хорошо хоть в незаметном месте.
Звонок в дверь застал ее в момент откусывания нитки и заставил вздрогнуть.
Кто может прийти? Зина разве. А если это Николай? Ну, получит сейчас на орехи за то, что пропал!
С бьющимся сердцем она распахнула дверь.
– Привет, Анюта! – поздоровался Румянцев.
Он был весел, поэтому не заметил, как вытянулось ее лицо.
– Здравствуй, Никита. Афанасия Силыча…
– Я не к нему. К тебе, наоборот. Сказать, что паренька взяли.
– Какого еще…
И вдруг поняла:
– Покупателя?
– Ага! У нас сейчас. Подумал: надо бы сказать тебе.
– Правильно подумал. Жди у парадного. Я скоро.
Румянцев постоял перед захлопнувшейся дверью и медленно стал спускаться.
Даже войти не позволила. Обидно.
Выскочив, Нюрка схватила его за рукав:
– А вот и я!
– Может, на трамвае? Быстрее будет.
– Так побежали до трамвая!
И первая сорвалась с места.
Ну и девка! Огонь прямо! Такую приручать замаешься!
Усмехнувшись, он наддал и, обогнав, крикнул:
– Вон из-за угла выворачивает! Скорей!
Они вскочили на подножку и, пробравшись в глубь вагона, встали у окна.
– Тебя Афанасий Силыч за мной послал?
– Нет. Я сам.
– Да ты что? Он же тебе за это…
– Ну и пусть.
Нюрка взглянула пристально, но ничего не сказала, только у поворота к зданию сыскной полиции предложила:
– Скажешь, что случайно встретились и я сама за тобой увязалась.
Насчет «сама увязалась» он был не против, но совсем в другом смысле.
– Не учи ученого. Найду что сбрехать, – нахмурившись, кинул Никита и потянул ручку двери.
– Так ты у нас брехун? – мгновенно среагировала Нюрка.
– Бывает, – усмехнулся он, пропуская ее вперед.
Перед дверью комнаты, где допрашивали мальчонку, она остановилась.
– Тятенька меня все равно прочь погонит. Не позволит, чтобы посторонние на допросе сидели.
– Зачем тогда поехала?
– Давай я тебя в дежурке дождусь. Только смотри, расскажешь все подробно.
– Ладно.
Румянцев ушел, а Нюрка присела на краешек стула в коридоре. Посидела ровно минуту и поняла, что никакого, даже короткого ожидания не выдержит.
На цыпочках она подошла к двери и приникла ухом к замочной скважине.
Авось чего-нибудь да разберет. Не впервой!
Она уже почти вслушалась и даже стала понимать, как вдруг кто-то шепнул ей прямо в темечко:
– А подслушивать нехорошо.
Она вскинулась так стремительно, что Рудницкий едва успел отпрянуть.
– Я не подслушивала!
– Да-да. Я так и понял, – глядя на нее смеющимися глазами, кивнул тот.
Нюрка мгновенно залилась краской.
– Здравствуйте, Аркадий Нестерович.
– Добрый день, Анна. Что интересного намеревались узнать?
– Да вот, понимаете…
– Понимаю, – кивнул Рудницкий с самым что ни на есть серьезным видом. – Давайте сядем где-нибудь. Все равно слышно плохо, так ведь?
Успевшая оправиться от смущения Нюрка кивнула:
– Дежурка свободна. Все на выезде.
– Давненько я в дежурках не сиживал. Пойдемте.
В дежурке всегда был горячий самовар. Василий Саввич распорядился. Дескать, сыск сыском, а условия для отдыха тоже должны быть.
К чаю нашлись бублики и колотый сахар.
С удовольствием глядя, как хозяйничает Нюрка, Рудницкий размышлял о том, что жизнь нынче меняется стремительно и успевать за ней становится все трудней. Зато интересней.
– Так что у нас там, в кабинете? – спросил он, отпивая глоток горячего чая из граненого стакана.
– Сама пока не знаю, – грызя сахар, отозвалась Нюрка.
– Тогда поговорим о ваших делах. Продвинулись ли вы в поисках того, кто больше жизни ненавидит Ольгу Судейкину? Хотя теперь она снова Глебова.
– Узнала, что Ахматова тоже влюблена в Артура Лурье. Скажите, способна она на преступление?
Рудницкий отставил стакан и посмотрел на собеседницу.
Когда-то он сам был таким. Ни на кого не оглядывался, ничьих авторитетов не признавал, ничего не боялся. Возможно, это были лучшие годы его жизни.
– Вы не учли одно важное условие, Анна. Нанять убийцу – дело недешевое. А тут сразу три подряд. Несомненно, преступник рискует, а это значит, куш немалый. Есть ли такие деньги у Ахматовой? Думаю, нет. Заметьте, я не говорю о моральной стороне дела.
– А другие? Саломея Андроникова, Паллада Бельская?
– Это состоятельные дамы, но каков мотив? Что они не поделили с Ольгой? Удалось выяснить?
– Я думала, вы сможете помочь.
– Увы, у моей осведомленности тоже есть предел. Женский круг не интересует меня уже довольно давно, поэтому, кроме сплетен, ничем похвастаться не могу.
– Пригодились бы и они.
– Тогда отвечу коротко – нет. Рад бы вдохновить вас, но нечем.
Нюрка помотала головой, пригорюнилась на мгновение и вдруг глянула на Рудницкого с новым воодушевлением.
– А могла Ольга шантажировать кого-то из них? Есть же у этих дам грехи?
– О! Грехам их несть числа! Но тогда вам придется углубиться в тайную жизнь каждой, а это – бездонный колодец.
– Больше ничего узнать не удалось, – вздохнула Нюрка.
– Выходит, и этот путь пока закрыт?
– Зато есть Кузмин и Судейкин. Не знаю почему, но я уверена: нанял убийцу кто-то из них.
Она не назвала имени Биндюжника и не стала рассказывать о том, что случилось за последние дни.
Почему?
Объяснить складно, наверное, не смогла бы. Просто почувствовала: не все надо вываливать. Даже такому человеку, как Рудницкий.
Аркадий Нестерович снова принялся за чай и вдруг сказал:
– Возможно, мы с вами вообще не в ту сторону смотрим.
– Что вы имеете в виду?
– Уверенность, что преступник принадлежит к ближнему кругу Судейкиной, изначально могла быть ложной.
Нюрка растерялась. Как так? А откуда же тогда он взялся?
Взглянув на нее, Рудницкий кивнул.
– Понимаю. Сам всегда был уверен, что преступника следует искать среди близких жертве. Но, возможно, тут неординарный случай. И вот что еще не дает мне покоя. Можем ли мы быть уверены, что самой Судейкиной ничего не грозит?
Глаза сидящей напротив девушки расширились и стали круглыми, как крошечные голубые блюдца.
– Что вы хотите сказать, Аркадий Нестерович? Убийца подбирается к ней самой?
– А вы не допускали такую возможность?
Нюрка помотала головой.
– Убить Ольгу не составляет никакого труда. Это проще, чем зарезать троих мужчин.
– Верно. Но давайте взглянем на характер преступления в целом. Преступник не просто убивает тех, с кем, скажем так, у Судейкиной были отношения. Он оставляет послание для нее и хочет, чтобы она его поняла.
– Только поняла ли? – задумчиво произнесла Нюрка. – Когда Судейкину вызвали в полицию, она ничего толком объяснить не могла, только пугалась и сразу начинала плакать. Связь с убитыми не отрицала, но на прямой вопрос о куклах не ответила. Твердила одно: это совпадение и ничего боле.
– Назвала тех, кому кукол дарила? Именно этих.
– Все, кроме самой первой, что была найдена у тела Князева, куплены в лавочке. Сейчас как раз допрашивают мальчишку, что их покупал.
– Интересно, для кого?
– Продавщице сказал, для сестры. Но я думаю – для нанимателя.
– А та? Первая? Кому была подарена?
– Вере Комиссаржевской. Ольга тогда работала у нее в театре.
– Вряд ли Комиссаржевская помнит, куда делся ее подарок. Она не простила Ольге, что та сорвала спектакль, уехав с Судейкиным в Москву. Никого не предупредила. Подвела, одним словом. Кстати, там, в Москве, Ольга с Сергеем поженились. Тогда он боготворил ее. Лепил, как Пигмалион Галатею. Ольга была его креатурой. Сергей устраивал ей ангажемент, шил наряды и бесконечно писал ее портреты. Все это длилось год или чуть больше, а потом вдруг оборвалось, причем резко. Да я рассказывал, кажется.
Тяжело вздохнув, Нюрка вдруг призналась:
– Сказать честно, Аркадий Нестерович, я в каком-то тупике. Столько времени проторчала в этом «Привале», а так ничего и не выяснила.
Рудницкому неожиданно захотелось погладить ее по голове, так стало жалко девочку.
Он кашлянул.
– Вы не поверите, но такой момент бывает в любом следствии. Собираешь факты, улики копишь, а ничего не меняется. Преступники на свободе, и кажется, что ты глупее их. Иногда отчаяние охватывает.
– Так и есть.
– Но в какой-то миг то, что ты сделал, перевешивает чашу весов, и все вдруг начинает двигаться. Ты чувствуешь прилив сил, напрягаешься и в конце концов побеждаешь.
– Мне кажется, если это и произойдет, то уж никак не с моей помощью. Я как белка в колесе. Бегу, бегу, а толку никакого.
– Могу сказать одно: продолжайте и, уверен, добежите до финиша.
Он допил чай и поднялся.
– Прошу меня извинить. Пора. Афанасию Силычу передайте поклон. Зайду к нему в другой раз.
Нюрка посмотрела с недоумением. Он вроде хотел дождаться конца допроса?
Даже собралась спросить, но посмотрела на его согнутую, совсем старческую спину и не стала. Спасибо, что поговорил с ней. Это уже немало.
Тятеньку она так и не дождалась. Выскочила навстречу, когда услышала топот ног, и увидела, что арестованного мальчишку торопливо ведут в камеру, а Афанасий Силыч с Бурмистровым и Румянцевым бегут к выходу.