«Безумный, точно», – подумал Чебнев, вжимаясь в траву.
– Увидеть мир? Я расскажу тебе о том мире, который я увидел! Наш капитан был заядлым картежником. В каждом порту он шел в кабак, напивался и проигрывал все, что у него было. В Кейптауне он доигрался до того, что поставил на кон своих матросов. Сначала одного юнгу, а потом меня. Ночью меня выволокли из каюты и бросили в шлюпку. Сунули ничего не понимающего мальчугана в какую-то конуру. Сначала долго морили голодом, а потом отвели в какой-то дом. Оказалось, это бордель. Ты даже представить себе не можешь, что такое кейптаунский бордель. Я пробыл там два года.
– Боже, Павлик!
– Не вспоминай о Боге! Его не было рядом со мной там!
Голос Глебова сорвался.
– Ты не можешь представить, через что мне пришлось пройти!
Он замолчал. Обливаясь слезами, Ольга вглядывалась в его лицо, не решаясь подойти.
– Павлик, прости меня, я не знала.
– Конечно, ты не знала. Я сам удивляюсь, как смог выжить тогда. Но я выжил, а потом сбежал от хозяев. Десять дней без пищи и воды просидел в канаве под мостом, дожидаясь судна, которое могло вывезти меня из этой ужасной страны.
Биндюжник вдруг усмехнулся.
– Однажды в Одессе я случайно встретил того капитана. Он не узнал меня. Трудно было узнать. Сначала я напоил его, потом вытянул из него все деньги, что были с собой, а потом убил.
– Ты так просто об этом говоришь.
– Убивать вообще просто. Ты не знала?
– Нет, Павлик, нет! Не говори так! Ты не можешь быть убийцей!
– Ты ничего не знаешь, глупая стрекозка! И я уже не Павлик. Здесь меня кличут Биндюжником. Знаешь, где я получил это прозвище? В Одессе был портовым грузчиком, да заодно грузы перевозил на телеге. Иногда в одну строну вез табак, а обратно – труп.
– Молчи! Умоляю!
– Я десять лет молчал. Десять лет! Молчал и думал лишь об одном: вернуться к своей любимой, нежной сестренке, обнять, почувствовать ее заботу, любовь и ласку. Тогда я не обвинял тебя ни в чем. Гнал злобные мысли, потому что ты – единственное светлое, что оставалось в моей душе. Без мыслей о тебе я бы не выжил в том кошмаре.
Афанасий Силыч приподнял голову. С другой стороны дорожки такая же канавка. Неглубокая, но заросшая с боков высокой травою. Если прижаться к земле, не заметят. Есть там кто или нет? Успела Нюрка вызвать подмогу? Конечно, успела. Девка шустрая и сообразительная. Вот ведь как повернулось! Собирался ее под замок посадить, а вышло так, что без нее остался бы в одиночестве.
Чебнев снова лег плашмя, прислушиваясь к разговору.
– Я хотел вернуться. И я вернулся. Это было восемь лет назад.
– Восемь лет? Все это время я считала тебя погибшим. Почему ты сразу не нашел меня?
– Несколько лет я жил в Одессе. Приходил в себя. Рождался заново. До столицы добрался через три года.
– Ты не смог меня найти?
– Я нашел тебя. Этот день я запомню навсегда. Это был канун праздника. Тридцать первое декабря одиннадцатого года. Ты помнишь, что произошло в тот день?
– Кажется… в этот день открылась «Бродячая собака».
– У тебя хорошая память. Михайловская площадь, дом Жако, подвал. Перед входом висел плакат: «Все между собой считаются знакомы». Смешно, но тогда мое сердце забилось в предвкушении нашей встречи. Я знал, что ты будешь там. Как только появился в городе, сразу стал искать. И однажды увидел твое имя на афише. Ты значилась под фамилией Глебова, и, не поверишь, я воспринял это как знак. Афиша была старая, ты уже не работала в том театре. Знакомый, который тогда был начинающим художником, подсказал, что накануне Нового года откроется заведение, в котором, по слухам, соберется вся артистическая братия. Он же раздобыл для меня приглашение. Я представлял себе нашу встречу.
Биндюжник вдруг снова захохотал. Ольга смотрела на него с ужасом.
– Смешно подумать, что во мне оставалась толика наивности. В мечтах я видел, как увижу тебя в числе зрителей, подойду и незаметно встану рядом. Ты оглянешься рассеянно, посмотришь прозрачными глазами и вдруг узнаешь. И в этот миг все вернется! Моя реальная жизнь, исковерканная, растоптанная, загубленная, вдруг исчезнет, и я вернусь к той, где был родной дом и ты – моя любимая сестренка. Мое солнышко. Мой лучик. Моя Коломбина.
– Павлик…
– Заткнись! Не открывай рот! Ты не имеешь права говорить со мной!
По другую сторону дорожки Нюрка вжалась в землю, хотя и так уже лежала распластавшись. А если он сейчас бросится на Ольгу? Что тогда делать? Единственное, что приходит в голову, – отвлечь его внимание и дать ей шанс убежать.
Она приподняла голову, мысленно готовясь к рывку, но Глебовы все еще стояли, не двигаясь.
– Я купил новый костюм. Не хотел предстать перед тобой биндюжником. Я собирался выглядеть как Павел Глебов. Ведь ты должна была узнать меня. Несмотря ни на что, с первого взгляда. Иначе все напрасно.
Глебов глубоко вздохнул и сжал кулаки.
– Я мечтал… Но глупая хрустальная мечта разлетелась бы в прах.
– Я была в тот вечер в «Бродячей собаке». Почему ты не подошел ко мне?
– Я… Я не узнал тебя.
– Как?
– Я увидел вовсе не того ангела, который жил в моей голове. Ты была иной. Танцевала почти обнаженной перед вожделевшими тебя мужчинами, улыбалась и кокетничала, как последняя шлюха.
– Это было просто выступление!
– Нет! Это не было выступлением! Это была ты! Ты! Но не моя милая сестричка Оленька, а сластолюбивая, развратная Мессалина!
– Павел! Не смей! Я актриса! Это был просто номер!
– Сначала я тоже так подумал. Уговаривал себя.
Чебнев все прислушивался. Понять бы, есть на другой стороне кто или нет? Хоть кукушкой кричи. Как ни пыжься, одному ему с Биндюжником не совладать. Экий бугай!
По другую сторону вслушивалась в разговор Нюрка. Она знала, что тятенька рядом, но не могла понять, где именно. В иные мгновения ей казалось, что в траве на той стороне кто-то шевелится, но уверенности не было.
Последняя жертва
Стало заметно холодней. День простоял тихий да погожий, но к ночи вдруг поднялся резкий ветер. Двое, стоявшие на дорожке под слабым светом фонаря, продолжали разговор. Черная угловатая фигура Биндюжника стояла твердо. Такому и буря не помеха.
Ольгины шелка бились и трепетали, как будто собирались унести свою хозяйку прочь.
«Дорого она дала бы, чтобы так и случилось», – подумал Афанасий Силыч.
Налетел ветер и утащил слова с собой. Через минуту чуть стихло, и Чебнев услышал:
– Убить?
– Тогда я не знал, как все это будет. Лохвицкого встретил случайно. На улице. Этот боров провожал очередную любовницу. Мне стало тошно от одной мыли, что жирная скотина лапала мою сестру. Дождался, когда он посадил девку в пролетку, и подошел сзади.
Ольга пошатнулась.
Биндюжник заметил, но не остановился:
– В кармане я носил одну из твоих кукол. Она всегда была со мной. С того самого дня, когда ты подарила мне ее на память. Я положил ее рядом с трупом.
Чебнев слышал, как Судейкина сдавленно вскрикнула. Вот ирод! Специально мучает!
– Зачем, Павлик? Зачем ты это сделал?
Не отвечая, Биндюжник продолжал:
– Говорчикова уже выследил специально. Мерзкий подонок проматывал отцовские денежки в ресторане. Я проводил его до номера.
– Павлик, не надо, – простонала Ольга.
– На Вышегородского указал мой карлик. Помнишь штабс-капитана? Хлыщ, тупица, бонвиван! От одной мысли, что ты могла докатиться до подобного типа, мне стало тошно!
Ну, долго еще исповедоваться будет? Скорей бы уж!
Афанасий Силыч подтянулся и осторожно выглянул из своего укрытия. И в этот миг Нюрка заметила его. Он был прямо напротив. А между ними стоял Глебов.
Ветер решил разгуляться вовсю. Разговор то слышался явственно, то терялся в шуме деревьев.
– Первым был Всеволод Князев?
– Ошибаешься, сестренка. Я начал с твоего муженька Судейкина. Помнишь, как он любил тебя, души не чаял? Жаль, длилась его любовь недолго. Всего год с небольшим, так? А потом раз! – и отрезало!
– Так это ты заставил его бросить меня?
– Надо же было с чего-то начинать. Судейкин, кстати, оказался самым хлипким. Сломался, как только почувствовал нож у своей шеи. Тогда я еще не собирался убивать. Просто хотел, чтобы вы расстались. Ведь он недостоин тебя, Оленька!
– Боже! Его уход причинил мне столько страданий!
– Я знаю, знаю! Но поверь, так было надо! Ведь он изменял тебе! Гнусно! Подло! Он не любил тебя по-настоящему!
– Это ложь! Он боготворил меня!
– Тогда почему так легко отказался? Думал, когда ты останешься одна, я смогу объявиться. Готовился. Ждал. Но тут случилось кое-что, и мне пришлось некоторое время скрываться. Я уехал в Одессу и вернулся лишь через три года. Не мог раньше. Меня искали. Но я справился и с этим. Я думал, что уж теперь… Не знаю почему, но продолжал надеяться. А когда вернулся, у тебя уже был этот гусаришка! Смазливый щенок! Как же я разозлился на тебя! Как ты могла? Я решил, что он станет следующим.
– Ты… Ты убил Всеволода? Нет! Этого не может быть! Он покончил с собой!
– Да! Слабоват оказался. Я думал, будет сложнее. Направил ему письмо. От твоего имени, конечно.
– Что было в том письме?
– Ну… оно было прощальным.
– Господи! Зачем, Павел?
– Затем, что он мешал нам воссоединиться. Снова стать семьей. Я даже не рассчитывал на такое быстрое решение вопроса. Когда я пришел к нему, он был без сознания, но жив. Я положил рядом твою куклу и вышел.
Ольга прижала ладони к лицу.
– Я винила себя в гибели Всеволода.
– Так и есть. Ты виновата.
– Я никогда бы не написала ему такого письма! Я знала: это убьет его!
– Так и случилось.
– Ты жесток.
– Я просто хотел быть рядом с тобой.
– Тогда почему ты не пришел ко мне тогда? В тринадцатом году?
Павел шагнул к ней.
– И ты еще спрашиваешь? Я снова опоздал, сестренка! Ты меняла любовников с такой быстротой, что я не успевал запоминать их имена. И тогда я понял нечто важное. Это они развратили тебя! Тебя, моего светлого ангела! Мою птичку! Я решил, что должны умереть все! Слышишь? Все, кто посмел осквернить твое прекрасное тело и испоганить душу!