Вождь нахмурился и дальше говорил мало.
Но когда Луиза собралась уходить, сказал:
— Я давеча звал Трехпалого к себе в гости, в Саммерсвит. Если будем живы, приезжай и ты! У нас очень хорошо, тебе понравится…
Она пообещала приехать и пошла в свой фургон, Джо — с нею, проводить.
По дороге Луиза сказала:
— Ты прав: Салем хороший и добрый. Но очень простой, мой Вихорь таким же был… Ему не тягаться со знатью. Отговори от затеи, если сможешь. А то сгинет же.
— Не смогу, — ответил Джо. — Салем упрям, да и отступать ему некуда. Если вернется домой без императорского помилования, тут же угодит в петлю.
— Очень жаль… — Луиза вздохнула. — Ну тогда хоть сам уходи. Уже свое отвоевал, будет с тебя. Теперь поберегись, поживи в удовольствие. Поедем со мной в Уэймар. Я тут накупила задешево всяких железок: шлемов, кольчуг. Ты в этом понимаешь, сумеешь расхвалить и продать подороже. Треть выручки отдам! Поехали, Джо!
Он тоже вздохнул:
— Нет, прости, не могу.
— Чего? Ужели снова хочешь на бойню? По глазам вижу, что нет!
— Не хочу, — согласился Джоакин. — Но Салем — хороший мужик, и бьется за доброе дело. Я должен помочь, сколько смогу. Когда увижу, что ничего уже не сделаешь, тогда уйду. Но не раньше.
— Тогда большущей тебе удачи, — Луиза крепко обняла его на прощанье. — Я езжу старым маршрутом Хармона, только гостиницы сменила. Запомни названия… Если будете живы — найдите меня, ладно? Пообещай!
* * *
Город Хэмптон встретил Подснежников раскрытыми воротами, хлебом и медом. Мастера и подмастерья, трактирщики и слуги, извозчики и грузчики, священники и цеховые старшины — все высыпали на улицы и приветствовали повстанцев, размахивая шапками.
— За честный налог! За справедливость! Слава Салему!
Во главе колонны стройными рядами шагали молодчики. Все в шлемах и кольчугах, со щитами и копьями — заправский отряд. К остриям копий по завету Салема были привязаны цветы, но это не скрывало напористой силы шествия. Впереди авангарда вышагивали кони, Зуб и Рука Додж возвышались в седлах. Они занимали почетное место полководца-триумфатора. Время от времени Зуб вскидывал над головой руку, сжатую в кулак, и кричал:
— Честный налог! Божеская правда! Слава императрице!
Молодчики откликались стройным эхом:
— Честный налог! Правда! Слава!
Горожане ликовали.
Скромный вождь Салем вместе с Бродягой и Джо ехал в середине колонны на козлах телеги, поскольку так и не научился держаться в седле. Если горожане замечали его, он опускал глаза и скреб бороду.
На площади Подснежников встретила группа городской знати. Пока Салем и Джо добрались к голове колонны, приветствия уже отзвучали, и Салем не узнал имен встречавших.
— Вождь Салем! — отрекомендовал его Зуб, и молодчики рявкнули тройную «славу».
— Здравствуйте, добрые горожане… — пробормотал Салем, оглушенный криками и ослепленный торжественностью чиновничьих мундиров.
— Вождь устал от многих трудов, сопутствующих походу, — сообщил горожанам писарь. — С вашего позволения, он немного отдохнет, предоставив нам, его верным соратникам, вести беседу.
Писарь обвел собирательным жестом себя, Зуба и Доджа. Те двое с достоинством кивнули:
— К вашим услугам народный генерал Зуб и народный майор Додж. Мы — правая и левая руки вождя Салема!
— Почитаем за честь приветствовать защитников справедливости, — сказал старший из горожан.
Их препроводили в приемный зал ратуши, где были накрыты столы. Зуб, Додж и писарь заняли места ближе к городским старшинам, Салем — чуть в стороне, поскольку стеснялся быть в центре внимания.
Горожане по очереди произнесли речи, из коих следовало, что Хэмптон всем сердцем и душой разделяет цели Подснежников, особенно налоговую реформу.
— Реформу?.. — шепотом переспросил Салем. Джо пояснил значение слова.
Хэмптон — вели дальше горожане — готов выставить под знамена Подснежников пять тысяч человек. Не все экипированы должным образом, ведь это, по большинству, не воины, а простые мещане. Но сражение и не ожидается, верно? А для мирных переговоров с владычицей важно не вооружение, а число. Чем больше людей приведет Салем, тем вернее императрица поймет, что с нею говорит весь народ Полари.
— Да, совершенно правильно! — воскликнул Салем, но не факт, что его кто-то услышал: все загорланили «славу ее величеству» и подняли кубки.
Кроме того, — говорили старейшины Хэмптона, — город провел сбор средств и хочет предоставить благородным Подснежникам финансовую помощь в размере трех тысяч золотых эфесов.
— За щедрость добрых людей! — вскричал Рука Додж, поднимая кубок. Снова заголосили, зазвенели.
Когда улеглось, Салем прокашлялся и сказал:
— Добрые горожане, я очень признателен вам за помощь, но она не требуется. Жители Ниара и Излучины пожертвовали немало, да еще мы взяли трофеи и продали добрым торговцам. Мы обеспечены на месяц вперед, а до столицы только десять дней пути.
— Нет, нет, простите, господа! — прервал его Зуб. — Вождь Салем не по злобе допустил бестактность, а по неведению. Нельзя отказываться от дара — в Землях Короны это считается оскорблением. Мы непременно все возьмем и помянем щедрость жителей Хэмптона и в беседе с императрицей, и в наших молитвах.
— Возьмем под расписочку, — заверил писарь. — Коли требуется, я лично произведу пересчет сразу по окончании трапезы. И надежнейшая охрана будет приставлена к вашей финансовой помощи, дабы вы были убеждены, что все до агатки пошло исключительно на правое дело.
— Стража! — крикнул Зуб.
Чеканя шаг, вошли четверо молодчиков и заняли позиции по сторонам двери. Один из горожан похвалил выучку бойцов. Зуб сказал:
— Мы обязаны этим славной школе Руки Доджа — ветерана Мудрой Реки, Лабелина и Пикси. Сложно поверить, что всего два месяца назад эти воины были простыми крестьянами и не отличали «право» от «лево». Не зря Рука Додж удостоился чина народного майора!
Джоакин, помнится, тоже муштровал новобранцев, как и Лосось, и капрал Билли. Никто из них почему-то не удостоился ни чина, ни упоминания.
— А что значит — народный майор? — уточнил старейшина.
— Это чин, присвоенный не владыкой или лордом, а самим народом. Простые бойцы оказали Доджу доверие, поставив его над собой!
— Удивительно…
— Не удивительно, а исторично, — поправил писарь. — Коль армия набрана лордом, то он и назначает офицеров. Но если народ сам, по своей воле составил армию, то народ выбирает командиров. Этот прецедент будет вписан в исторические книги и повторен будущими поколениями!
— Народ — сам?.. Разве не Салем из Саммерсвита ведет вас?
Салем хотел что-то ответить, но Зуб опередил его:
— Салем — выходец из народа и его представитель. Устами Салема говорит не он лично, а весь поларийский простой люд!
— Как мудро!
— Поднимем чаши за народную мудрость!
Салем невольно прижал пальцы к губам — до сих пор не догадывался, что его ртом вещает глас народа.
— Салем, прервал бы ты этих пустобрехов, — посоветовал Джо. — Зуб слишком много болтает.
— Ну, он умеет… Видишь, как складно говорит — всем нравится. Горожанину легче с горожанами сладить…
— Пусть говорит, — поддержал Бродяга. — Главное, нам помогут людьми и золотом. А что там Зуб болтает — дело третье.
Застолье длилось до вечера, с небольшим перерывом на торжественную передачу сундука с финансовой помощью. Деньги были сосчитаны и описаны писарем, закрыты в кладовой и защищены стражей из четверых молодчиков.
Болтовня скоро надоела Джоакину, и он пошел развеяться. Выбрался на улицу, где царил всеобщий праздник. Горожане братались с Подснежниками, чем-то угощали, о чем-то расспрашивали. Повстанцы излагали славную историю похода, похлебывая винцо. Одну закономерность подметил Джоакин: те парни, что примкнули к походу недавно — в Лоувилле, Ниаре, Излучине — выглядели особенно гордо. Те же, что шли от самого Саммерсвита, скромно держались в сторонке. Джо и не заметил бы их, если бы многих не знал в лицо…
Как-то зябко ему сделалось. Когда пили чай с Луизой, было очень тепло. А сейчас прям до костей пробирает. Он вернулся в ратушу. Проходя мимо кладовой, увидел четверых часовых. Задумал кое-что, подошел:
— Парни, у меня к вам просьба. Пустите меня внутрь — хочу поглядеть. Три тысячи эфесов — я в жизни не видел такой кучи золота!
— Не велено, — отрезал старший часовой.
— Да что значит — не велено? Это ж наше общее золото, всем Подснежникам пожертвовано! Дайте глянуть, пока между сотнями не поделили.
— Приказ генерала Зуба: никого не пущать!
— Хм… — Джо заглянул в глаза часовым. — Тебя, помнится, зовут Чарли Бык. Месяц назад ты не умел держать копье: оно при ударе в землю клевало. А ты, Лысый Джон, не хотел бить щитом, все твердил: «Щит для защиты, щит для защиты…» — пока я не показал, как щитом сломать вражине челюсть. Помните, парни? А помните, кем тогда был генерал Зуб? Зубным лекарем, верно?..
— Ничего не знаем, — бросил Бык Чарли. — Приказ есть приказ.
— Ай, молодцы. Так служить, народные гр1еи.
Джоакин хлопнул Чарли по плечу и побрел к столу, где никому, кроме Салема, не был нужен.
* * *
День спустя Подснежники выступили из Хэмптона. Их число достигло сорока тысяч. Две трети составляли горожане, подчиненные Зубу с Доджем. Были они, как на подбор, бравые, самоуверенные, крикливые. Охотно орали по первому сигналу: «Честный налог!» Или любое другое, что подскажет командир… Путевские мужики — смурные, косноязычные — терялись среди них.
Стоял март, природа оживала. Лишь поэтому Джо заметил разницу: тогда пахло снегом, теперь — весной. А в остальном было точно как при Пикси.
Мороз проскреб спину, когда смысл слов пробил утреннюю дрему:
— Проснись, друг! Гробки нам пришли!
Весельчак тряс его за плечо, и голос дрожал. Казалось, Джо уснул в марте, а очнулся в декабре, в день разгрома.
— Лопатки нам, слышишь? Здесь искровики!