Борн кинулся к ней, потянулся, чтобы снять кляп. В следующий миг он был сбит с ног и отброшен от бочки. Гвардеец нацелил клинок ему в шею, а владычица произнесла:
— Я получила хорошее воспитание и редко сталкивалась с хамством. Его проявления озадачивают и печалят… Обе наши встречи опечалили меня, сударь. Надеюсь, вы раскаиваетесь и планируете исправиться?
Дрейфус Борн кивнул так резко, что задрожали брыластые щеки.
— И не станете делать того, что меня расстроит?
Он помотал головой из стороны в сторону, ерзая затылком по доскам.
— В таком случае, вам позволено подняться и проверить остальные бочки.
Воин убрал меч. Борн подхватился на ноги. Звеня браслетами и ломая ногти, принялся сдирать с бочек крышки. Владычица, генерал и гвардейцы безмятежно следили за его потугами. Борну запретили трогать две бочки — те, что действительно были наполнены вином. Остальные шесть вскоре оказались вскрыты.
— Сударь, вы давеча хвастались наличием супруги и трех детей. Как вы понимаете, весьма невежливо — хвалиться своим семейным счастьем перед одинокою девушкой. Тем не менее, отрадно видеть, что вы не солгали: боги действительно даровали вам трех сыновей. Также у вас имеется и брат, и сестра — большая, крепкая семья. Полагаю, вы дорожите ею…
— Ваше величество… — невнятно, водянисто промямлил Борн, — простите меня…
— А что вы готовы сделать, чтобы заслужить прощение?
— Я… у меня… есть деньги. Ваше величество… пятьдесят тысяч золотых…
— Всего-то?
— Семьдесят… восемьдесят… — он облизал пересохшие губы, — сто…
— Предлагаете императрице жалкие сто тысяч?..
— Сто двадцать… сто пятьдесят! Ваше величество, у меня нет больше. Клянусь! Сто пятьдесят тысяч!..
— С чего вы взяли, что дело в деньгах? Юлиана Великая объединила Империю благодаря своему исключительному чувству справедливости. По мере возможностей, я хочу следовать ее примеру.
Минерва дала знак, и генерал ткнул в руки министру исписанный лист бумаги. Борн поднес его к близоруким глазам, забегал зрачками по строкам…
— Ваше величество, но это… это же…
— Признание в совершенных преступлениях — мошенничестве и казнокрадстве. Вам следует вписать точную сумму, которая мне неизвестна, и поставить подпись.
— Но я не… так нельзя!.. Лорд-канцлер не позволит!..
Генерал ударил его в живот с такой силой, что Борн упал на колени.
— Забудь лорда-канцлера, ничтожество. Перед тобой императрица!
— Подумайте, ваше величество, — прохрипел Борн, — казна пострадает… рухнет налоговая система! Ущерб Империи…
Минерва подняла палец, требуя тишины.
— Шхуна «Стремительная» сегодня отправится в плавание и со временем причалит в некоем порту. Его название во всей столице буду знать лишь я. Если лорд-канцлер и захочет помочь столь невежливому человеку, как вы, то ничего не сможет предпринять. Лично вы находитесь под защитой Ориджина, но вашу семью не защитит никто… кроме вас. Подпишите данную бумагу, а позже — по моему сигналу — придите в суд и устно повторите признание. Притом отметьте, что ни ваш помощник Франк Морлин-Мей, ни министр финансов Альберт Виаль не повинны ни в чем, а вся тяжесть преступления лежит на вас. После того, как состоится суд, шестеро близких вам людей обретут свободу.
Министр задрожал всем телом. Приговор суда по такому обвинению — десять лет каторги в рудниках.
— Ваше величество, умоляю… ради Янмэй, будьте милостивы… возьмите деньги!
Владычица усмехнулась:
— О, разумеется, и деньги тоже! Вы вернете каждую агатку, которую успели украсть со дня начала мятежа. Вернете не в казну Роберта Ориджина, а на особый счет Короны в банке Конто.
— Ваше величество, я уже потратил…
— Как жаль… Надеюсь, ваша семья простит вас.
— Если я не… если не смогу, то… что будет с ними?
— Пофантазируйте об этом в свободное время. Хотя у вас его так мало — все дела, дела… Не смею больше задерживать, сударь.
По знаку императрицы воины схватили Борна и вытолкнули на лестницу. Он попробовал задержаться:
— Ваше величество…
Минерва даже не обернулась, а в спину министра уперся клинок. Больше никто не сказал ни слова, пока Борн не покинул грузовую палубу. Когда он исчез, гвардейцы закрыли бочки.
— Как только судно отплывет, — приказала Минерва, — выпустите их, накормите и напоите.
— Будет исполнено, ваше величество.
— Дальнейшие инструкции вам известны.
— Так точно.
Генерал Алексис все еще смотрел в люк, в котором исчезла спина министра. С брезгливою злобой он сказал:
— Серпушка наказана… Но чертова искра живет и здравствует!
Мира же поймала себя на том, что не ощущает никакой злости. Еще час назад был и гнев, и презрение… А теперь, когда задуманное свершилось, осталось странное чувство — запоздалая робость. Оказывается, я могу?.. Имею право быть злой и мстительной, наказывать, уничтожать?.. Титул императрицы явно подразумевал это, и Мира не сомневалась — пока не сделала. Теперь же взяла оторопь, даже испуг: боги, я хватила через край! Одно дело — изображать грозный вид, совсем иное — брать заложников, шантажировать, ообещать расправу. А что, если Борн не поверит моим угрозам? Сейчас-то напугался, но после успокоится и решит, что я блефую. Если мне придется привести угрозы в исполнение — что тогда? Прикажу убить невинных людей? Пойду на попятную, Борну с Ориджином на смех? Возможно, лучше отступить прямо сейчас? Борн готов заплатить сто пятьдесят тысяч — это очень немало, с лихвою хватит на ремонт путей!.. Но как тогда быть со справедливостью? Чем я буду лучше лорда-канцлера, если соглашусь на взятку?..
Словом, Мира пребывала в смятении чувств, когда генерал Алексис произнес свою реплику. Жгучая ненависть в голосе полководца удивила ее.
— Генерал, разве Борн причинил вам зло? Лично вам?
— Он — нет. Но тот, кому он служит…
— Вы ненавидите Ориджина?
Еще недавно она сама питала к герцогу нечто, весьма похожее на ненависть. Но сейчас, спросив вслух, заметила несуразицу. Герцог — самовлюбленный нахальный негодяй… Но прямо ненавидеть — не много ли чести?
— Ориджин попрал законы войны, — процедил Серебряный Лис. — Он был разбит на честном поле боя, но ударил в ответ ночью, исподтишка, в спину — как последний разбойник. Его люди даже нарядились бандитами, поменявшись одеждой с лабелинской швалью! Они не гнушались резать спящих, поджигать дома с солдатами внутри! Четверть моих воинов погибла, даже не взяв в руки меча. Среди них было двое моих друзей…
Генерал осекся, заметив удивление на лице Минервы.
— Простите, ваше величество. Я не имею права изливать чувства при вас.
— Вы имеете полное право говорить мне все, что сочтете нужным. Ваши чувства понятны мне. Удивило другое: почему вы не взяли дворец Пера и Меча?
— Виноват?..
— Когда вы вернулись в столицу с тремя полками, Ориджин удерживал дворец. Ваши воины были измотаны и обескровлены, но вдесятеро превосходили числом. Отчего вы не пошли на штурм?
— Владыка Адриан приказал мне дождаться его прибытия, тем временем дав отдых солдатам.
— Но почему вы не атаковали, когда Адриан погиб?
— Я счел нужным узнать решение нового императора.
— Так вы и сказали мне тогда, и я не удивилась, поскольку не знала, как сильно ненавидите Ориджина. Теперь — знаю. Вы — решительный человек, не из тех, кто боится ответственности. И вы имели личные причины уничтожить герцога.
— В тот день ваше величество сами назвали причину: если бы мы убили Эрвина, армия генерала Стэтхема вошла бы в столицу и устроила кровавую баню.
Мира полностью поверила бы этому доводу, не вспомни генерал ее же слова. «Вы же сами говорили…» К чужим аргументам зачастую прибегают тогда, когда свои хотят скрыть.
Так или иначе, пожалел ли Алексис своих измученных солдат, совершил просчет или попросту струсил — сейчас нет смысла лезть ему в душу.
— Генерал, простите мое любопытство. Забудем болезненный вопрос и сменим тему. Все ли готово к выполнению плана?
— Министр Шелье предоставил поезда, как и обещал. Погрузка началась на рассвете и через час будет окончена.
— В таком случае, выдвигаемся по окончании торжеств.
— Будет исполнено, ваше величество.
Перо — 6
Леса вдоль графской дороги из Флисса; Алеридан
Ворон Короны оказался в западне. С Дедом и Внучком он стоял во дворе сгоревшего трактира. Двор окружен забором семи футов высотой. Единственные ворота выходят на дорогу, по которой приближаются ОНИ… От одной мысли о НИХ мороз идет по коже.
И идов туман. Своих сапог не разглядишь.
— Ищите выход! — шепнул Марк спутникам.
Сам бросился вдоль забора влево, они — вправо. Должен быть второй выезд — его просто не видно в тумане! Кто станет строить трактир без черного хода? Это ж не бастион какой-нибудь!
Марк бежал вдоль забора, осматривая, ощупывая, пиная доски. То и дело спотыкался — как раз тогда со злой насмешкой каркала ворона: «Каррр-аррр!» Забор был целехонек — ни намека на дыру или калитку. Доски новенькие, еще пахнут сосной. Проклятые братья Баклеры! Какого черта строить такой прочный забор?! Сделали форт вместо трактира! Сожрала бы вас тьма!..
Ах, ну да, уже сожрала. И скоро придет за Марком-Вороном.
Чей-то конь всхрапнул за воротами — в сотне шагов… или меньше. Марк налетел на Внучка.
— Ну?! Есть выход?!
— Нет.
— Тьма. Тьма!
Нужно прятаться. Благо, есть куда. Марк метнулся к конюшне… Нет, плохо, там найдут. Колодец?.. Тоже нет — вдруг решат напиться! Тогда… Он ринулся к пожарищу, ухватил черную балку, рванул. Открылась щель, ведущая вглубь руин. Там, под огарками, наверняка есть погреб. Добраться бы до него!..
Его схватили за плечо и развернули. Марк едва сдержался, чтоб не завопить. Не ОНИ, всего лишь Дед. Пока что.
— Кони, — сказал северянин.
Марк сплюнул в сердцах. Точно — кони! Куда ни спрячься, лошадь с собой не затащишь! ОНИ увидят коней — станут искать всадников. И непременно найдут!