— И я — нет. Вроде…
— Если вдруг слышали, то не берите в голову… Это был такой… эээ… обманный маневр.
— Не волнуйся, Ворон, ни словечка мы не слыхали. Ни единого.
Графский тракт нашелся там, где и полагалось: за лесом, в трех милях к северо-западу от «Джека Баклера». От усталости Марк был еле жив. Из последних сил цеплялся за поводья и мечтал об одном: доехать до гостиницы прежде, чем грохнется с коня. Мечте не суждено было сбыться.
Когда за спиной раздался гул копыт, он дернулся от испуга — и таки упал. Взвыл, грянувшись о землю больными ребрами. Подхватился, рванулся к лесу. Дед одернул его:
— Спокойно, Ворон. Это не они.
Марк поглядел — и сам увидел. Отряд не носил ни копий, ни плащей, и насчитывал всего дюжину всадников. Двое передних несли горящие факела, но лиц все равно было не разглядеть: одно скрывал шлем, второе — капюшон сутаны.
— Брат Хемиш?.. — предположил Дед. — Жажда философских знаний вновь привела тебя к нам?
— Так-так, — проворчал монах, — сапожник, философ и ученик, ничего не знающие о синей банде, держали путь во Флисс. Но до Флисса так и не добрались, а очутились в трех милях от трактира «Джек Баклер», где только что замечена синяя банда.
Офицер окатил их факельным светом.
— Заметь, брат Хемиш: они грязные, как свиньи, и на одежде хвоя. Только что выехали из лесу.
— И это несколько противоречит словам сапожника о полном незнакомстве с синей бандой, — задумчиво проговорил монах.
— Ты полагаешь, — спросил Дед, — всякий, кто зайдет в этот лес, обязательно встретит синюю банду? Отчего бы тогда вам, вместо утомительных опросов мирных путников, просто не заглянуть в чащу?
— Вы утаили сведения, крайне важные для его преосвященства, — сухо заметил офицер. — Даже если сами вы не принадлежите к банде, то все равно виновны в укрывательстве. Сдайте оружие и следуйте за нами.
Марк не сдержался:
— Какие же вы идиоты! Ищете синих — а что будете делать, когда найдете? Вы хоть представляете, кто такие эти синие? Тьма, да будь вас вдесятеро больше, вы бы не справились с ними!
— Жаль, что ты так недооцениваешь силу святого слова, — покачал головой монах. — Впрочем, я тебя успокою: наш отряд не ставит за цель уничтожить банду. Мы лишь собираем сведения о ней, а вы ими владеете. Следуйте за нами. Именем архиепископа Галларда Альмера вы арестованы.
* * *
Место, где они очутились, весьма напоминало темницу. Вероятно, потому, что и являлось ею. Марк спал на полу, заваленном прелой соломой, смердящей чужим потом и мочой. Впрочем, он не жаловался: устал настолько, что уснул бы и на голом камне. Крохотное оконце было зарешечено и забрано слюдой. Света в камере едва хватало, чтобы отличить руку от ноги. Но Марк не жаловался и на это: в конце концов, зачем спящему солнечный свет? Он раскрыл глаза лишь раз, дрожа от холода. Сгреб солому, зарылся поглубже — и снова забылся сном.
Его разбудили ударом дубинки по голени. Марк застонал, мучительно возвращаясь к жизни. Ныло пересохшее горло и слипшийся желудок, и переполненный мочевой пузырь. Ребра не ныли, а завывали волчьим воем.
— Куда?.. — промямлил он. — Зачем?..
— Куда нужно, — ответили ему. По меркам темницы, это было очень вежливо: могли ведь и приласкать дубинкой.
Дивное радушие тюремщиков проявилось еще и в том, что ему позволили опорожниться, а также вдоволь напиться воды. Она была протухлой, отдавала плесенью и, кажется, водорослями. Что ж, во всем есть светлая сторона: от такого питья Марка замутило, и голод сам собой унялся. Еще бы с ребрами что-то сделать…
Его провели по узкому коридору, протащили вверх по лестнице. Протолкали в другой коридор — шире первого. Прогнали по новой лестнице — гораздо светлее прошлой. Вытолкнули в холл — теплый и даже, пожалуй, уютный. Распахнули дверь, вбросили Марка внутрь, прижали к стулу, пристегнули к поручню левую руку.
— Довольно, — сказал некто начальственным тоном. — Ступайте.
Тюремщики ушли, а Марк огляделся. Перед ним находился стол, усыпанный ворохом бумаг. По ту сторону стола восседал лысый щекастый человек в сутане, гораздо более добротной, чем носил брат Хемиш. За спиной человека высились бастионы книжных стеллажей. От пола до потолка — тома, фолианты, подшивки, папки. Если бы бумагу можно было есть, на этих запасах небольшая крепость смогла бы пережить осаду. Из стражи в комнате находился лишь один солдат у дверей. Из узников — кроме Марка, еще и Дед. Вот это было до крайности странно. Кто же допрашивает заключенных парами?!
— Меня зовут брат Абель, — сказал щекастый и обвел ладонью свой кабинет. — Как вы заметили, это не очень напоминает пыточную камеру. Хотя вы сделали все, чтобы в ней оказаться. Скрыли свои истинные имена… Обманули верных слуг его преосвященства… Вступили в контакт с бандой закоренелых преступников…
После каждого обвинения он делал паузу и заглядывал в лежащий на столе документ — так, будто выбирал лишь некоторые пункты из длинного списка.
— Возможно, сейчас гадаете: что еще знает о вас брат Абель? А может быть, задаетесь вопросом: если брату Абелю известно все, то почему мы еще не лежим под калеными щипцами?
Марк покосился на Деда. Как и всегда, безмятежность северянина придала ему душевных сил. Ворон сказал:
— Гораздо больше, брат Абель, меня интересует вопрос питания. Предусмотрено ли оно в вашем пансионе? Трех– или четырехразовое? Подается ли к кофию десерт?
Брат Абель утвердительно покачал головой — так, будто и не ждал от Марка ничего иного.
— При вас был найден один документ, содержание которого определило особое к вам отношение. По крайней мере, на первых порах.
Он поднял и показал Марку дорожную грамоту: «Именем Великого Дома Ориджин…»
— Хочу, чтобы вы уяснили. Данный документ не оправдывает ни одного из совершенных вами деяний. Он не может ослабить суровость суда и смягчить наказание. В землях его преосвященства закон для всех един, ибо все мы — от сапожника до герцога — не более, чем божьи черви. Однако из уважения, питаемого нами к древности и святости земли Ориджин, мы сделаем вам уступку: дадим еще одну возможность рассказать все. Без огня и щипцов, без дробления костей и вырывания зубов… Сейчас, здесь вы можете рассказать всю правду — и сохранить ваши тела пригодными для дальнейшей службы герцогу Ориджину. Если, конечно, вы действительно служите ему.
— Какую правду ты хотел бы услышать, брат Абель? — спросил Дед.
— Единственно возможную: истинную.
— Задавай вопросы, и я утолю твое любопытство, насколько смогу.
Брат Абель пошуршал бумагами, смочил перо в чернилах.
— Ты удовлетворишь мое любопытство в самой полной мере, хочешь того или нет. А начнем мы с очевидного вопроса: твое подлинное имя?
— Я не могу ответить, — сказал Дед. — Не прими за оскорбление, брат Абель. Дело в том, что однажды я дал зарок: восемь лет не называть своего имени. С того дня минуло только шесть лет.
Монах ухмыльнулся и подвинул к Деду лист бумаги:
— Коль не можешь сказать — напиши. Надеюсь, твой обет допускает это.
— Сожалею. Зарок исключает любые поблажки — иначе ценность его была бы низка. Однако, если вид написанного имени удовлетворит тебя, то можешь прочесть его в одной из своих книг.
Дед указал взглядом, и монах обернулся к стеллажам за спиной.
— Хочешь сказать, ты упоминаешься в этих реестрах? Стало быть, уже представал перед судом? Что ж, неудивительно. Назови год и город.
— Ты неверно понял меня, брат Абель. Я никогда не занимал скамью обвиняемых. Однако, действительно, упоминаюсь в судебных реестрах. Будь добр, возьми черную книгу с предпоследней полки — вон ту, пятую от края.
Брат Абель прищурился: с расстояния не мог прочесть заглавие на корешке. Не мог этого и Марк. Дед, видимо, узнал книгу не по надписи, а просто по виду, «в лицо».
Заинтригованный, монах вытащил том с полки, положил на стол.
— Обрати внимание на записи от восьмого июля семьсот пятьдесят шестого года, а затем — от двадцатого ноября семьсот шестьдесят восьмого.
Брат Абель пролистал книгу и нашел первую из упомянутых дат. Вторая оказалась в другом томе. Монах взял и его, зашуршал страницами. Положил две раскрытые книги рядом друг с другом, проскользил пальцем по строкам, сверяя имена. Нахмурился, заметив что-то. Перебросил взгляд на другую книгу, затем обратно. Раскрыл рот, растерянно захлопал глазами.
— Так вы… Назначен восьмого седьмого пятьдесят шестого… В отставку — двадцатого одиннадцатого шестьдесят восьмого… Это вы?! Судья Рай…
Дед резко взметнул палец к губам.
— Прошу вас, брат Абель! Если сейчас вы огласите мое имя, то выйдет, что я косвенно — через вас — сообщил его Марку. Не уверен, согласуется ли это со смыслом моего обета.
— Да, конечно… — монах огладил лысый череп. — Но… это точно вы? Можете доказать?
— Могу назвать своего предшественника и преемника по должности. Также имена первых трех и последних трех подсудимых, их статьи обвинения и приговоры. Конечно, тут вам придется взять для проверки другой реестр.
Дед перечислил все, что обещал. Монах сверил — и снова погладил макушку.
— Ваша честь… простите нам эти унизительные подозрения. Согласитесь, что вы и ваши спутники вели себя весьма странно. Защитники закона герцогства Альмера имели все основания задержать… Если бы вы как-нибудь объяснили странности или сразу назвали имя — этого досадного казуса не случилось бы…
— Полагаю, брат Абель, наличие у нас доверительной грамоты от герцога Ориджина больше не вызывает твоего удивления?
— Разумеется, ваша честь.
— Что касается странностей нашего поведения, то я не вижу особых причин объяснять их. Очевидно, что мы не принадлежим к искомой вами синей банде.
— Конечно, ваша честь. Простите за беспокойство.
— Однако тебе нужно записать наши правдивые показания в свою книгу — иначе твое дело не будет выполнено как следует. Мне же нужно найти одного человека — без этого моя совесть останется неспокойна. Помоги мне, брат Абель, а я помогу тебе.