От его слов тут же вспыхнула перепалка. Лорд Десмонд счел предложение унизительным и озлился. Аланис и так была зла, а сейчас получила повод выплеснуть гнев. Леди София чуть не разрыдалась, представив, как здоровье мужа прагматично обменивают на деньги… Эрвин подвел черту под общим безумием и заявил:
— Мы научимся говорить с Предметом. По крайней мере, попытаемся.
Прежде никто и не думал об этом. Не секрет, что Гвенда смогла оживить Голос Бога, но то представлялось случайностью, улыбкой Праматерей. Ведь никому, кроме Гвенды, не удалось, а Гвенда — блаженная, такие люди милы Праматерям…
— С нее и начнем, — констатировал Эрвин.
Гвенда жила теперь во дворце, на положении служанки кайра Джемиса. Ее влюбленность в него была подлинно эмилиевской: беззаветно преданной и лишенной телесности. Гвенда не претендовала ни на руку, ни на постель кайра, что и естественно: он — сын графа, она — не пойми кто. Но прожить день, хотя бы раз не увидев его, не могла. Джемис не решился прогнать ее и взял на службу.
Гвенду привели и объяснили, что к чему. Состоялась нелицеприятная процедура снятия Предмета с покойницы: наперстки так плотно сидели на пальцах, что пришлось срезать полоски кожи. Предмет отмыли от крови и передали Гвенде. Она долго пыталась понять, куда просунуть какой палец, как приспособить к руке спутанную паутину. Но едва мизинец Гвенды нашел свой наперсток, Предмет изменился, подстроился по размеру, идеально сел на ладонь.
Джемис нанес себе царапину и показал Гвенде. Зрители затаили дыхание. Гвенда приложила пальцы к краям раны, и наперстки озарились сиянием.
— Исцелись… — сказала она неуверенно. — Пожалуйста…
Подумала.
— Помоги… кайру Джемису…
Аланис схватила Гвенду за руку:
— Пальцы держи вот так — сюда средний, а указательный сюда. И вслух не говори — Знахарка делала молча. Думай что угодно, но молчи.
Гвенда попробовала. Ничего не происходило, и люди стали советовать, о чем именно стоит ей подумать. Прочти молитву; попроси богов о помощи; почувствуй боль Джемиса; представь, как рана заживает…
Иона откуда-то наперед знала результат. Когда Гвенда убрала пальцы от раны, Иона не чувствовала разочарования. Так и должно было быть.
Но тут Эрвин сказал:
— Знаю еще один способ. Когда у Гвенды вышло в прошлый раз, кайру Джемису грозила смерть. Кайр Роберт, к оружию. Если рана не заживет, убейте кайра Джемиса.
Гвенда слишком плохо знала Эрвина, чтобы различить ложь. Едва клинок Роберта покинул ножны, она побелела, затряслась мелкой дрожью.
— Не нужно… Сумрачные люди! Так нельзя!..
Но протянула руку, впилась наперстками в края раны, закусила губу от безумного напряжения…
— Любовь, к сожалению, побеждает не все, — выронил Эрвин, когда неудача стала очевидна. — Кузен, уберите меч. Представление кончено.
Едва живую Гвенду увели. Перед тем она встряхнула ладонью, и Предмет, будто поняв ее желание, упал на стол. Теперь он напоминал спутанный клубок колец и ниточек.
— Кто желает попробовать следующим?..
Все поочередно испытали свою удачу. Роберт и Джемис не добились ничего — Предмет даже не наделся на их руки. Леди София готовилась очень тщательно: помолилась трем Праматерям, сотворила священную спираль, возложила Предмет на комнатный алтарь и окурила благовониями, лишь затем предприняла попытку — но успех обошел ее стороною. Аланис не считала, что молитвы и ритуалы имеют хоть какое-то значение. Все дело — в решимости. Она собрала в кулак всю волю, взяла Предмет с такой силою намерения, словно собиралась шагнуть в костер или прыгнуть со скалы. И снова святыня осталась нема.
На удивление, кое-что вышло у Эрвина. Он вовсе не надеялся на свой успех. С ироничными замечаниями и улыбкой на устах взялся за Руку Знахарки — и наперстки замерцали в его ладони. Когда надел их на пальцы, они изменили размер, приспособились к руке. Но тем все и кончилось. Что ни говорил Эрвин про себя или вслух, какие жесты ни совершал (а он проявил в этом немалую фантазию) — свечение не стало ярче, и Предмет не проявил целительной силы.
— Твоя очередь, сестрица, — сказал он, снимая наперстки.
Внезапно Иона поняла, что боится этого момента. Страх происходил от очень глубокой, едва осознаваемой надежды. Вдруг у меня получится?.. Это же оправдает все! Матушкин наивный договор с Кукловодом, мое бегство из Уэймара в столицу, глупая выходка, стоившая жизни Знахарке и кайру, — все обретет смысл, если сейчас Предмет оживет в моих руках! Окажется, что извилистый путь, омраченный столькими тревогами, вел меня к наилучшей цели из возможных — пониманию своего назначениям. Даже в зелье Мартина проявится смысл: боги показали мне ложное средство, чтобы впредь я отличала истинное. И даже в вороновом пере — знаке смерти и хвори, символе того зла, с коим мне предначертано сражаться!
Стать целительницей и посвятить себя людям — возможно ли миссия прекрасней?
И можно ли верить, что меня — несовершенную, безрассудную, странную, глупую — избрали боги?..
Все силы разума Ионы противились вере.
И были правы: Предмет не заговорил.
Эрвин улыбнулся сестре, без слов говоря: ничего страшного, ожидаемый исход. Она отдала Руку Знахарки.
Иона унесла с собою странное нечестивое святотатственное чувство: будто боги ошиблись. Они должны были вверить ей целительный Предмет. Если бы не ошибка, какая-то глупая погрешность судьбы, — Рука Знахарки ожила бы в руках Ионы!
Коль быть искренней до предела, то именно об этом она хотела бы поговорить с отцом Давидом. Но ведь не скажешь всерьез: «Святой отец, мне кажется, боги ошиблись», как и не откроешь постороннему секретный трофей своего Дома. И вот они гуляли в саду, и Иона самым светским из голосов расспрашивала Давида о неважном, в глубине души надеясь, что он сам угадает невысказанный смысл. А священник робел, как подобает священнику, отделывался общими фразами… пока вдруг не сказал:
— Миледи, когда вы спрашивали меня о тайном ордене, то перебирали в мыслях несбывшиеся мечты. Вы рассказывали о знаках — вороновом пере и лошади со льняною гривой — но держали на уме смысл жизни. Вы советовались об интерьере дворца и таили сомнения на счет политики брата… Сейчас я слышу тот же оттенок, вижу тот же туман в ваших глазах. О чем на самом деле вы думаете?
— Об ошибках, — ответила Иона, но не решила сознаться, о чьих. — Слишком много я наделала глупостей.
— Говоря так, люди часто имеют в виду только две глупости: первую и ту, что за нею последовала. Вторая обычно болезненна — не знаю, могу ли спрашивать о ней. Скажите, миледи, какая глупость была первой?
Интересные вопросы — почерк отца Давида. Он не тот человек, кому сможешь ответить, не подумав. Первая глупость… Второю, конечно, стала встреча со Знахаркой. А вот первой?.. Наивная надежда вылечить отца? Сомнения в Эрвине? Приезд в столицу? Ссора с мужем?.. Или еще раньше…
— Я бросила в темницу леди Минерву.
Так бывало с вопросами отца Давида: отвечая на них, Иона сама понимала кое-что. Вот и теперь осознала: да, именно конфликтом с Минервой началась цепочка! До того ей было не в чем себя упрекнуть.
— Владычицу Минерву? — уточнил отец Давид. — И теперь она таит обиду на вас?
— Не знаю. По меркам Севера, день под землей — ничтожная малость. Вежливый человек выбросил бы из головы… Меня волнует другое: я поступила несправедливо. Вспыльчиво, сгоряча… Да, отче, Северная Принцесса иногда поступает сгоряча. Хотя и редко…
— Минерва — умный человек. Она должна понять и простить.
— Ее прощение вторично… Кто-то другой — быть может, Праматерь, — не простил моего проступка. После той темницы я будто проклята: что ни сделаю, все обернется ошибкой.
— А вы были в ней?
— В темнице Уэймара?
— Да, миледи.
— Была, но… Почему вы спрашиваете?
— Точку начала событий стоит изучить особенно внимательно. Так, по крайней мере, говорят ученые мужи.
Иона возразила. Попыталась растолковать, что Давид неверно понял: темница — лишь форма, а содержание — несправедливость. Иона проявила ее с Минервой, а затем с Мартином, не наказав его сразу, а затем с мужем, усомнившись в нем. И теперь, обремененная этой виною, она видит несправедливость во всем — в исходе войны, бедствиях крестьян, политике брата. Так беременная женщина в любой толпе заметит другую будущую мать… Но Давид сказал:
— Миледи, этой тропинкой ваши мысли ходили неоднократно. Вам станет скучно со мною, если не привнесу чего-нибудь нового. Давайте взглянем на форму, а не содержание. Быть может, увидим нечто любопытное.
Что ж, Иона рассказала. Костлявые черные деревья с пятнами ворон располагали к такому рассказу… Темница Уэймара являет собой двухступенчатое подземелье. Верхний круг был выстроен одновременно с замком, то есть, четыре века назад. Он предназначался для содержания пленников графа. Тогда царили дикие нравы, люди ждали друг от друга лишь подлости и жестокости, держать пленника «на честном слове» в гостевых покоях, как теперь, было недопустимо. Однако узниками нередко становились родовитые воины, им следовало оказать некоторое уважение. Потому верхний круг подземелья сравнительно сух, снабжен фонарями в проходах (правда, теперь их редко зажигают), а камеры не слишком тесны. Иона почти доставала макушкой потолок, но она — высокая девушка, а четыре века назад люди были мельче.
Нижний круг темницы прорыт позже — после Второй Лошадиной. Он строился для особо опасных преступников. До того не считалось нужным тратить харчи на содержание злодея. Если преступление тяжко — казнить; если легко — поставить у позорного столба и дать плетей, отсечь ухо или палец, а после отпустить на все четыре стороны. Но бывали и те, с кем так не поступишь. Либо злодеяние настолько страшно, что быстрая смерть на плахе не искупает его; либо злодей — личный враг графа Шейланда, и милорд хочет долго любоваться его страданиями. Для таких случаев и соорудили нижний круг. Он — ни что иное, как лабиринт крысиных нор. Каждая нора кончается тупиком. Туда приводят злодея и замуровывают, оставив лишь отдушину для подачи пищи. Узник оказывается погребен