— И каково оно?
— Пока что я заметил одно: вы любите спрашивать, но не отвечать.
Мира развела руками:
— Справедливо. Спрашивайте.
— На что вы надеетесь, ваше величество?
— На Янмэй Милосердную, на свой ум и немножко — обаяние.
— Это в целом. А в данном конкретном случае? Откуда вера, что Моран склонит пред вами колено, а не нанижет на пику вашу голову?
Мира изобразила милейшую улыбку.
— А разве это не романтично: грозный дикарь-кочевник склоняет колено перед хрупкой девушкой? Он не сможет противиться красоте контраста! Тем более, я буду в красивом платье и с букетом цветов.
Джемис пронизал ее взглядом, склонив голову набок.
— Девушки часто переоценивают свою власть над мужчинами. Думают: можно миленько улыбнуться, хихикнуть, стрельнуть глазками, отпустить шуточку — и все будет хорошо. Думают, можно даже покапризничать — это ведь украшает девушку, парни не могут противиться капризной красотке… А потом вдруг выходит так, что эту саму красотку по кругу приходует весь отряд: сначала ганта, потом шаваны. И знаете, что самое забавное? Миленькая улыбочка какое-то время остается на лице. Девица еще верит в свою власть — минутку-другую, как бы по инерции.
Мира ответила серьезно:
— У меня не было подобного опыта. Поверю вам на слово: капризы не помогут. А как на счет поезда? Состав должен впечатлить западников. Они поклоняются духам коня и быка — самых больших и быстрых зверей, каких знают. Разве их не впечатлит машина больше быка и быстрее коня, созданная моими предками?
— Шаваны видели поезда, ваше величество. Они видели искровые лампы, банковские векселя, печатные книги. Шаваны — дикари, но не идиоты.
— Тогда, возможно, Моран умеет играть в стратемы? Я предложу ему партию и одержу блестящую победу, после чего он склонится пред моим острым умом.
— Я очень надеюсь, что ваш запас иронии исчерпается к моменту встречи с Мораном. Вождь дикарей — последний, кто сможет оценить такого рода шутку.
— Очень жаль. Грустно общаться с людьми, лишенными чувства юмора.
Джемис поставил локти на стол, смерил Минерву взглядом исподлобья.
— Есть ли что-то еще в арсенале вашего величества?
— Ну, даже не знаю… Как на счет поединка чести? Мой воин против воина Степного Огня. Победитель получает все.
— И кто же станет, простите, вашим воином? Капитан Шаттэрхенд?
Мира подмигнула:
— Я подумывала о другой кандидатуре… Говорят, вы — лучший мечник Севера.
— Один из пяти лучших.
— Окажете любезность — убьете для меня Морана?
На лице кайра Джемиса проступило насмешливое, почти унизительное снисхождение.
— Вы представляете себе, как ведут переговоры западники? Думаете, вы с Мораном сядете за стратемный столик и миленько побеседуете?.. Шаваны говорят только с позиций силы. Когда они слабее, то не разводят бесед, а убегают. Когда же сила за ними, они показывают ее всеми способами. Орут, гарцуют, машут клинками…
— Ох, как страшно!.. — ввернула Мира.
— …убивают пленников на ваших глазах, — тем же снисходительным тоном продолжал Джемис. — Например, разрывают лошадьми на куски или размалывают копытами. Могут прикончить кого-нибудь из вашей свиты — кого-то малоценного, чья смерть не сорвет переговоров. Могут поскакать на вас галопом, обнажив мечи, будто атакуют. Мне кажется, ваше величество никогда не встречали кавалерийскую атаку. Вы успеете помянуть всех Праматерей к тому моменту, когда они осадят лошадей и расхохочутся над своей шуткой. Вы почувствуете себя испуганным затравленным зверенышем, не сможете думать ни о чем, кроме страха — вот только тогда они начнут переговоры.
Мира скрыла от Джемиса свою тревогу и молвила с нарочитой небрежностью:
— Мне кажется, кайр, давно подошла очередь моих вопросов.
— А если я не захочу отвечать?
— Тогда я просто наслажусь вашим выражением лица, когда спрошу: за что герцог Ориджин отнял у вас плащ?
Джемис вздрогнул и побагровел.
— Откуда…
— Будет вам. Один моряк сказал другим морякам. Моряки — солдатам, солдаты — слугам. Шутка ли: великий лорд взял на службу бунтаря! Вы — знаменитость, кайр.
— Это дело — только между мною и герцогом.
— Но я же могу позволить себе несколько фантазий. Герцог был автором тех приказов, от которых гибли славные парни? Он слишком любовался своей властью? Или вы, с характерной для вас честностью, назвали его слюнтяем и неженкой?
Джемис холодно отчеканил:
— Герцог Эрвин — один из самых достойных людей, кого я знаю. Поначалу я ошибся в нем, и очень сожалею об этом.
— А может быть, не ошиблись? Возможно, как раз в начале вы видели его таким, какой он есть? Возможно, он и заслуживал бунта?
Кайр Джемис поднялся и отвесил поклон.
— Слова вашего величества слишком походят на провокацию. Я не имею возможности продолжать подобную беседу.
— Сядьте, кайр. Я не отпускала вас.
Кайр двинулся к выходу.
— Я вас не отпускала, — тихо повторила Мира.
Выдержала долгий и злой его взгляд. Дождалась, пока кайр смирится, отойдет от двери. Сказала мягче:
— Я не собиралась подстрекать вас к мятежу. Но мне действительно интересно: чем герцог Ориджин так располагает к себе всех? Даже тех, кто сперва хотел его убить!
Кайр молчал.
— Я абсолютно серьезна. Никаких шуток, никакой издевки.
Кайр не раскрыл рта.
— Я привыкла верить своим глазам, и они говорят мало лестного об Ориджине. Но также я привыкла верить слову рыцаря. Все знакомые мне рыцари либо восхищаются герцогом, либо ненавидят лютой ненавистью… что тоже близко к восхищению. Скажите мне нечто хорошее о вашем сюзерене. Хоть одно.
Кайр Джемис ответил:
— Если бы милорд взял горстку воинов и поехал на безнадежные переговоры с вождем орды, если бы он при этом сыпал глупыми шутками и изображал наивное дитя — я бы спал спокойно. Я знал бы, что он вернется с победой.
* * *
Почти сотню миль от побережья Залива Мейсона до Сердца Света рельсовый путь идет через глинистую бурую пустыню. Ни единой станции, только насыпь, бесконечная шеренга столбов да редкие башенки с искровой машинерией. Середину этого безлюдного отрезка обозначает форт Большая Удача. Когда-то здесь был поселок золотоискателей, слетевшихся на звук сплетен, как птахи слетаются на зерно. В Кривом Ручье нашли песок! Да что песок — бывают и самородки! Размером с ноготь… со сливу… бери больше — с кулак! Поселок возник из ничего, восстал среди пустыни, как мираж. Ручей — чуть живая струйка мутной воды — запестрел столбиками, зарос сетями, заполонился людьми: суетливыми, злыми, недоверчивыми друг к другу. Кому-то вправду повезло, десяток фунтов золота уехал в Сердце Света в чьих-то переметных сумах. Слухи окрепли, набрали силу и стали приманивать даже шаванов. Несколько налетов с запада сплотили золотоискателей. Они сработали сообща и обнесли поселок глиняным валом, соорудили несколько башен из найденных окрест кусков песчаника, оборудовали площадки для лучников. Возник форт, который сами же старатели назвали Большой Удачей. Насмешка судьбы: едва имя прижилось, удача отвернулась от золотоискателей. Кривой Ручей оказался беден драгоценным песком и за несколько месяцев был выпотрошен подчистую. А после и вовсе пересох: не вынес сотен хлебающих людских и конских глоток. Старатели отхлынули, недавно построенный форт был забыт.
Век спустя рельсовая дорога подарила новую жизнь его руинам: одну из уцелевших построек заняли дежурные смотрители путей. Дежурные были здесь и теперь: двое надеждинцев — лысый постарше, кучерявый моложе. Их смена длилась полгода. Пищу и воду для них сбрасывали с проходящего состава, так что всеми делами их было выметать песок из дома и сверять поезда с расписанием. Если какой-либо состав опаздывал на четверть часа — не беда, бывает. Если на полчаса — пора встревожиться, принести голубиную клетку и оседлать лошадь. Если через час поезд так и не появится, смотритель постарше должен послать голубя в Сердце Света, а смотритель помоложе — запастись водой, поскакать навстречу составу и выяснить причину остановки. В декабре — в день взятия дворца — поезда встали потому, что бандиты оборвали провода южнее Оруэлла. С тех пор опозданий больше получаса не случалось. Вот уже три с половиной месяца оба смотрителя безвылазно торчали в руинах форта среди пустыни и играли в «прикуп» на камушки. К началу марта лысый выиграл сто сорок раз, а кучерявый — триста семьдесят пять. Все пригодные для ставок камушки, какие только удалось найти в руинах, оказались во владении кучерявого. Дальше пришлось играть без ставок, отчего «прикуп» стал вдвое скучнее. Смотрители не ждали от своей смены уже ничего хорошего и клялись друг другу ни за что больше не служить в такой дыре, сколько бы денег не посулило рельсовое управление Надежды. Кучерявый повторял данную клятву по шестому разу в тот момент, когда около форта остановился особый гербовый поезд Е. И. В. Минервы.
— Не по расписанию, — удивился кучерявый и полез для проверки в журнал, хотя и помнил все поезда наизусть.
— Его не должно быть в расписании, — ответил лысый напарник. — Это особый состав. Видишь: на гербах перо и меч!
— Что значит — особый?
— Значит — императорский.
— Все составы из Земель Короны императорские, — хмыкнул кучерявый и ткнул в обложку расписания, где золотой вязью значилось: «Е.И.В. рельсовые дороги Полариса».
— Дурак, — буркнул лысый. — Этот поезд — не вообще императорский, а лично ее.
Кучерявый затратил несколько минут на осознание.
— То бишь, в нем внутри — она?
— Ну да.
— Она сама? Прямо своим лицом?!
— А как еще! Она самехонька, собственной личной персоной!
— Тогда идем, — решил кучерявый и надел куртку.
— Куда?
— Выясним причину остановки.
— Дурак! Она тебе так выяснит, что костей не соберешь!
— Но ведь порядок: если поезд встал, надо выяснить причину. А он встал? Встал. Идем и выясним!
— Говорю: пристанешь к ней с вопросами — получишь кнутов.