— А я говорю: получим кнутов, если не выясним! Может, она специально остановилась, чтобы нас проверить? Хочет, значит, убедиться, что мы работаем как надо?
Спор длился еще около получаса, и чаша весов постепенно склонилась в пользу кучерявого. Лысый с боями признал, что лучше побеспокоить владычицу вопросом, чем нарушить порядок и бросить поезд в состоянии аварии, да не какой-нибудь поезд, а особый императорский. Правда, в виду природной осторожности лысый замешкался и пропустил кучерявого вперед: пусть молодой дурак сам спрашивает. Таким вот порядком — кучерявый впереди, лысый сзади — смотрители и двинулись к стоящему поезду. Они прошли всего сотню шагов, когда новое событие заставило их замереть с разинутыми ртами.
По ту сторону от рельсов над дюнами поднялось облако пыли. Дробный копытный гул возник с юга, накатился волной, затопил всю пустыню. Из-за холмов хлынули, устремляясь к поезду, сотни всадников.
— Не по расписанию… — в ужасе выдохнул лысый.
Владычица Минерва сошла с поезда, держа в руках букет ландышей. За ней следовали капитан Шаттэрхенд и кайр Джемис, а за ними — еще шестеро гвардейцев. Капитан нес клетку с парой голубей, кайр — складной стульчик. Делегация Короны отошла от поезда на сотню ярдов. Мира уселась на стульчик, поставленный кайром, капитан опустил наземь клетку. Ждать оставалось недолго: первые всадники Степного Огня уже спускались с холма.
Они появлялись стройными рядами по дюжине воинов, демонстрируя странную для орды дисциплину. Шеренга за шеренгой появлялись на гребне холма, обнажали клинки и мчались вниз, к поезду. Гул нарастал с каждой новой дюжиной, все больше напоминая рокот лавины. Пыльное марево уже накрыло весь склон, а новые всадники все возникали на гребне. Тревога поползла мурашками по спине Миры.
— Четыре сотни, — сказал капитан, когда, наконец, весь отряд Морана перевалил через холм.
Очень много. Мира ждала, что вождь пошлет на переговоры от силы несколько дюжин. Впрочем, это ничего не меняло: боя в любом случае не будет. Ведь не будет же, верно?..
Головная шеренга неслась прямо на Миру. Кони сверкали зубами, всадники вращали мечами над чубатыми макушками, клинки полыхали отраженным солнцем. Расстояние стало таким, что можно разглядеть лица: узкоглазые, смуглые, безбородые — чужие. Один из них издал гортанный крик, и весь отряд разразился гиканьем — как хохотом безумца.
Капитан шагнул вперед, закрыв собой владычицу. Кайр Джемис дернул его за плечо:
— Не дури.
В какой-то сотне футов от них передний ряд шаванов развалился надвое. Половина ринулась влево, вторая — вправо. Весь отряд распался на две колонны, и по примеру первой шеренги стал огибать послов Империи — одновременно и слева, и справа. Спустя секунды Мира очутилась в центре бушующего вихря из грив, копыт, пляшущих бугров мышц, лоснящихся боков, оскаленных морд, хохочущих смуглых лиц, кнутов, мечей. Гул стал таким, что Мира не услышала бы себя, даже закричи во весь голос. Солнце померкло за облаками пыли. Шаваны мчались, лились рекой — два потока по кольцу, навстречу друг другу. За ними потерялся уже и поезд, и пустыня — ничего не осталось, лишь кони и орущие всадники. Голуби в ужасе бились о прутья клетки.
Кайр Джемис положил руку Мире на плечо. Она поняла, что хотела вскочить и бежать напропалую, куда-нибудь, хоть прямо под копыта. Возможно, и побежала бы, если б не Джемис.
Шаваны кружили. Грохот копыт прорезал сухой щелчок кнута — и тут же повторился многократно. Воздух распался на лоскутья, рассеченный выстрелами кнутов. Иглы вонзились в уши, кожа заныла от кроящих, секущих, раздирающих звуков. Мира схватилась за рукоять Эфеса. Легче не стало… но хотя бы руки заняты и не смогут позорно зажать уши.
Спустя время, всадники сбавили ход и раздвинулись. Теперь они не неслись галопом, а гарцевали по широкому кольцу, охватившему послов Короны. Один за другим шаваны стали выезжать из строя внутрь круга. Приблизившись к послам, они раскрывали переметные сумки и высыпали содержимое. Оно падало в пыль с сухим неприятным перестуком.
То были кости.
Десятки, сотни… может, и тысячи человеческих костей. Сходные по длине и форме, вздутые утолщеньями суставов… Кости ног. Все до единой.
Всадники сыпали, и сыпали, и сыпали из мешков. Мертвые ноги складывались в кольцо, в приземистый костяной вал вокруг послов. Некоторые ноги еще хранили форму, слепленные остатками плоти. Угадывались стопы, колени… Иные — выбеленные временем и зверьем — рассыпались на косточки от удара оземь. Чей-то палец покатился к сапогам Джемиса…
— Храните спокойствие, ваше величество, — шепнул Шаттэрхенд.
О спокойствии речь не шла. Сохранить дыхание — уже было для нее трудной задачей. Как говорил кайр — испуганный, затравленный звереныш? Не настолько… но весьма близко.
Град костей еще длился, когда дюжина всадников выделилась из отряда и подъехала прямо к Мире. Невысокая ростом, сидящая на стульчике, она казалась крохой в сравнении с ними. Центральный конник долго разглядывал ее с высоты седла. У него были пронзительные синие глаза и длинные волосы, завитые в три косицы.
— Так это и есть ее величество?..
Синеглазый обращался не к Мире, а к собственным спутникам. Один ответил:
— Вроде, да, вождь.
— И на кого она похожа?
— Суслик, — сказал один.
— Мышка-полевка, — хохотнул другой.
Мира даже не думала об ответе. Единственная мысль занимала все сознание: слава богам, что стало тише! Пусть будет тихо. Пусть всегда будет тихо!
Синеглазый встряхнул копьем, привлекая ее внимание. Древком повел вдоль костяного вала.
— Я слыхал, владычицы любят дары… — он говорил неторопливо, со вкрадчивыми паузами. — Мы привезли тебе дары. Я-то думал, ты будешь покрупнее… Если б знал, какая ты, взял бы меньше…
Спутники вождя издали смешок.
— Это все — ноги наших врагов… Они не были шаванами, и попали не в Орду Странников, а на вашу Звезду. Видишь: я сделал так, чтобы на Звезде они ползали, как черви… И вечно проклинали день, когда пошли против нас.
— Так будет со всеми врагами Степи!
Спутник вождя хлестнул кнутом по мертвому валу. Косточки чьей-то стопы разлетелись в стороны.
— Скажи, девочка… по нраву тебе наш дар?
Синеглазый сделал паузу, но, судя по лицу, особо не ждал ответа. Он полагал, что Мира сглотнула язык от страха. Он не был полностью прав. Мира не чувствовала собственных ног и судорожно дышала, и все цеплялась за рукоять Эфеса. Но с момента, как утихло гиканье и топот, начала приходить в себя. Грозные слова не особенно пугали ее. Пугал звук — а он прекратился.
— Коль по нраву, то я жду от тебя ответной… любезности.
Вождь провел тупым концом копья. На земле осталась длинная волнистая линия.
— Священный Холливел, — сказал вождь.
Четырежды пересек линию короткими черточками.
— Броды.
Отчеркнул широкий лоскут земли вдоль Холливела.
— Степная часть Литленда.
Ткнул копьем под самые ноги Миры, выскреб круглое пятнышко.
— Мелоранж.
Затем он дважды провел древком, зачеркивая все от Мелоранжа до речной волны.
— Вы там, в столице, любите писульки… — спутники вождя отозвались гоготом. — Вот и сочини указ или закон, или как оно там зовется… Все от сих до сих — теперь наше. Запиши это на бумаге… Тогда помиримся.
— Только так! — бросил левый спутник.
— Степь берет свое, — отозвался правый.
Кайр Джемис негромко хмыкнул.
Мира уже полностью восстановила дыхание. Позже, вспоминая этот день, она поняла ошибку Степного Огня: он слишком наслаждался своим голосом. Ему следовало давить вопросами ошеломленную противницу. Видишь, что ты в наших руках? Видишь, что мы возьмем все, чего хотим? Хочешь мира с нами? Да или нет? Но вождь увлекся угрожающей речью и дал Минерве собраться с духом.
— Я предлагаю вам ответный дар, сударь: эти цветы. Возьмите их, — Минерва сделала паузу, — и станьте моим вассалом.
Степной Огонь опешил, аж рот раскрыл.
Левый спутник гортанно рассмеялся.
Правый хлестнул кнутом и срезал головку крайнего ландыша в букете.
— Накорми овцу этой травой!
Мира поднесла букет к лицу, понюхала, перебрала пальцами белые колокольчики ландышей.
— Вам не нравится?.. Как жаль. А по мне, букет очень красив…
— Бабьи глупости!
— Не можешь говорить по-мужски — дай слово своему псу!
Спутники вождя выплеснули возмущение, но сам синеглазый молчал, не в силах понять игру Минервы. Это обнадежило ее.
С гримаскою грусти Мира положила цветы себе на колени и тихо заговорила:
— Жаль, что букет так расстроил вас. Я принесла его с самыми светлыми помыслами. Эти цветы — символ весны, нового витка великой спирали жизни. Зима окончена, природа пробуждается ото сна. Сходит снег, зеленеют побеги, распускаются листья. Реки сбрасывают ледяные оковы и бурлят, наполняясь свежей водою…
— Сучьи хвосты!.. — ругнулся синеглазый.
Гарцующие ордынские кони издавали достаточно шума, чтобы заглушить половину тихих слов императрицы. А вождь хотел слышать.
— Повтори громко, что сказала!
— Разлив рек, — не повышая голоса, продолжила Мира, — столь же верная примета весны, как и цветение полей.
Кажется, правый спутник вождя изо всей ее реплики разобрал одно лишь слово «цветение».
— В яму Червя твои цветы!
Он снова взмахнул кнутом, но щелчок почему-то не раздался. Вместо ландыша в пыль упал фут черного шнура. Кайр Джемис подцепил его концом клинка и швырнул в лицо шавану.
— Ты что-то обронил.
Тот зло оскалился и вновь замахнулся кнутом. Капитан Шаттэрхенд выпростал руку из-под плаща и метнул искровый нож. Лошадь рухнула под шаваном, тот еле успел убрать ноги из стремян, неуклюже шлепнулся на четвереньки в шаге от Миры.
— И конь твой упал, — покачал головой капитан. — Какая жалость! Загнал ты скотинку…
— Зато теперь, сударь, вы хорошо меня слышите, — тихо сказала Минерва. — Будьте добры, повторяйте мои слова для тех, кто слаб на ухо.