— Сестричка, не представляю, как столь огромное сердце помещается в девичьей груди. Твои чувства сделали бы честь и Праматери Глории.
— Забудь о моих чувствах, забудь обо мне! Подумай о тех, кого обрекаешь на смерть! Эрвин, любимый мой, когда же ты научился быть безжалостным?
Тень скользнула по лицу брата, но лишь на секунду затмила радость. Когда он отвернулся от Ионы, уже снова сиял:
— Милорды, вы свободны, приступайте к подготовке. Не волнуйтесь о моей леди-сестре — как всякой женщине, ей порою нужны волнения. Вскоре она насытится состраданием и придет в покой.
Военачальники покинули зал. Последними — Роберт и Джемис. Кузен сказал напоследок:
— Иона, бывает так, что приходится. На то и жизнь.
А Джемис обратился к Эрвину:
— Милорд, в Запределье вы давали мне совсем иные уроки.
— Как и вы мне, — прищурился герцог. — Помните безрукого паренька из Спота?
Кайр не нашелся с ответом. Когда он вышел, брат с сестрою остались наедине.
* * *
Два стремления боролись в душе Ионы. Слабое, почти безнадежное — поговорить с братом начистоту, развеять недоразумения, понять друг друга. Сильное, обоснованное — сдаться. Смолчать и уйти. Поступить разумно, как подобает леди и вассалу. Не совершать очередную ошибку — и без того их вдоволь сделано… А затем — уехать в Уэймар. Любить мужа, быть той женою, какой он заслуживает. Порвать, наконец, последнюю нить, связывающую с Первой Зимою. Убить в себе Север, отмежеваться от ледяной его жестокости — и так обрести целость и покой.
Она молчала, а Эрвин — этот чужак, глухой ко всему, — пялился на нее лучистым от радости взглядом.
— Ну же, милая, превратись из сосульки в человека! Мы на пороге новой победы, порадуйся со мною!
Она смогла ответить:
— Я еще не насытилась страданием. Будь добр, оставь меня.
— Оставить тебя? В такой счастливый день?! Ты, конечно, обидела меня своим кислым видом, но не настолько же!
— Тогда уйду сама. Только скажу напоследок: я была неправа, приехав в столицу. Я — не та, кто тебе нужен. Я — не та, кто может тебя понять. Ты очень изменился, брат… Кажется, передо мною стоит Рихард, а Эрвин пропал без вести.
— Даже так! — он выглядел удивленным. — И позволь узнать, сестрица, в чем именно я изменился?
— Ты знаешь. А если нет, то и слышать не захочешь.
Полный самодовольства Эрвин уселся на стол перед нею.
— О, именно сейчас я очень хочу слышать именно тебя! Поведай о переменах во мне. Все они к лучшему, я угадал?
Иона выронила слова осколками льда:
— Жестокость. Бездушие. Надменность. Все в добрых традициях Первой Зимы. Ты прав, перемены только к лучшему.
Она зашагала к двери, не дав ему времени на ответ.
Брат догнал ее, поймал за локоть. Рука была настолько горячей, что обжигала сквозь ткань. Эрвин весь пылал от лихорадочного возбуждения. Впервые в жизни Ионе было неприятно его касание. Она отдернулась:
— Оставь же меня!
— Прежде я покажу тебе кое-что.
Эрвин поволок ее к камину. В просторном зале советов камин был огромен, словно кратер вулкана или пасть морского чудища. На миг Ионе показалось, что брат с разгону швырнет ее в огонь…
Он остановился у самого жерла. Жар пронизывал ткани платья, царапал кожу, вливался в кровь. Глаза Эрвина пылали отсветом огня.
— Сестра, скажи мне, как поймать зверя?!
— Я ненавижу охоту, — процедила она.
— Как и я! Тем сложнее задача: как мне, плохому охотнику, поймать идовски осторожного зверя? Подколодную змею или лисицу, что при первом звуке прячется в нору? Как выманить из логова?!
— Говори кратко. Я не вытерплю твоего красноречия.
— Скажу, сколько захочу. Но не здесь!
Он взял кочергу и ткнул в один из кирпичей внутри очага. Тот вдавился на полдюйма, и стенная панель справа от камина с тихим скрипом шатнулась. Эрвин налег на нее плечом — она повернулась на петлях, как дверь, открыв проход в стену.
— За мною, сестричка! Тайный ход — что может лучше отвлечь от разочарований?
Ионе не хотелось ни лезть в тайный ход, ни даже знать, куда он ведет. Хотелось сесть в темном углу и замкнуться в себе, попытаться заморозить свою душу, чтобы досада не жгла так сильно.
— Идем же!
Эрвин за руку втащил ее в черную пасть двери. Нажав стенную панель, поставил ее на место.
— Теперь ты в моей власти. Никуда не исчезнешь, не выслушав меня.
Он пошел по коридору, вынуждая Иону двигаться следом. На удивление, здесь было не совсем темно: в потолке мерцали крохотные фонарики, тусклого света хватало, чтобы не спотыкаться и не биться о стены.
— Оцени, дорогая: новинка строительного ремесла — тайный ход с подсветкой! Больше никакого свечного воска, обожженных пальцев и паутины, прилипшей к волосам!
— Говори, Эрвин. Скажи, что хотел, и отпусти.
Коридор расширился, они очутились в комнатенке со скамьей. Эрвин усадил сестру и сунул ей в руки свой черный блокнот.
— Я хотел не только сказать, но и показать. Раскрой.
Она раскрыла первую страницу. Небрежными но меткими штрихами на ней был изображен мертвец. Мужчина лежал навзничь, корона скатилась с головы. Меж лопаток торчала длинная стрела.
— Это владыка Адриан, — сказал Эрвин. — А это я.
Он погладил пальцем стрелу.
— Меня отправили в полет. Как в легенде, я пролетел сквозь обручальный браслет, пару скрещенных мечей, горло кувшина и раскрытый кошель — и угодил прямиком в цель. Династия рухнула, Фаунтерра пала, владыка Адриан погиб.
Брат выдержал паузу. Когда заговорил вновь, голос был совсем иным — без тени усмешки.
— И ты, упрекающая меня, и мать, и кайр Джемис… как странно, что вы, говоря со стрелою, забыли о существовании стрелка.
Он перевернул страницу, и глаза Ионы поползли на лоб.
Следующий лист, и следующий, и следующий, и еще дюжина были испещрены словами и рисунками. Портреты и их кусочки, имена людей и Домов, стрелки, знаки вопроса, малопонятные символы, города и замки…
— Я понял это в самые черные дни меж смертью Деймона и нашей победой. Последним безумным, безнадежным напряжением сил я держал этот чертов дворец. Просыпаясь каждым новым утром и выползая на стены, и видя над собой нашего нетопыря на флаге, я все вернее понимал: мы воюем не с тем злодеем. Что бы ни сотворил Адриан, Персты Вильгельма — не в его руках. Тому есть одно доказательство, иных и не нужно: мы все еще держим дворец. Мы все еще на ногах, и нетопырь полощется над стеною. Одного Перста хватило бы, чтобы выбить нас. У Адриана нет Перстов. Меня заставили думать, будто есть. Мною выстрелили, чтобы сбросить владыку с трона. Я должен найти стрелка.
Иона оттолкнула блокнот.
— Прости, но это не оправдывает и не объясняет. Ты сам запретил говорить о невиновности Адриана. И то, что ты делал потом, не поддается…
Эрвин прижал палец к ее губам.
— Я ничего еще не сказал. Я думал о стрелке. Ты можешь видеть, как много думал, — страницы вновь зашелестели под пальцами Эрвина, пестрящие бисером лиц, имен, названий, символов. — Я думал каждую ночь после примирения, каждый час, оставаясь наедине с собою или посещая очередное пустое празднество. Я понял одно: не в моих силах его вычислить. Не найти его следов, не узнать его имя. Он слишком хитер, а след давно остыл. Но…
На следующей странице чернел страшными зубцами медвежий капкан.
— …но я могу поставить ему ловушку. Он, оставшийся в тени, полагал Адриана дичью, меня — стрелою, а себя — охотником. Охотникам же свойственно пагубное высокомерие: они не думают, что сами могут стать дичью. Я решил отзеркалить ситуацию и превратить ловчего в зверя, и поймать в капкан.
— Эрвин, не о нем речь, а о тебе…
— Напротив, милая Иона! Речь о нем и только о нем! Вспомни основы стратегии: сперва пойми врага, и лишь потом выбирай образ действия. Вы с матерью не желали думать о Кукловоде, старались вовсе позабыть о его существовании… Я же думал только о нем. Что я о нем знал?
На новой страничке блокнота столбцом шли слова, которые Эрвин повторил не глядя, наизусть.
Жесток.
Хитер, как змей.
Чертовски терпелив.
Мастер лжи и обмана.
Дальновиден.
Жаден до власти.
Осторожен.
Трижды осторожен.
Медлителен.
— Последнее нуждается в пояснении, — сказал брат. — Пока я был в осаде с горсткой воинов, Хозяину Перстов представился случай разделаться со мною и захватить престол. Но он упустил возможность. Может, просто опоздал, не успел подвести бригаду. Может, ждал, пока Адриан умрет, а трон унаследует слабая Минерва… Так или иначе, змей промедлил и лишился шанса: в столицу подошли мои войска. Змей уполз в свое логово, не решившись на открытый бой. И это было очень печально для меня. Ведь я знал, насколько терпелив Кукловод. Он годами — возможно, десятилетиями! — искал Персты Вильгельма, учился говорить с ними, выстраивал план интриги, и лишь затем начал действовать… Если он снова затаился — пройдут годы прежде, чем он покажет себя. И его появление станет внезапным и смертоносным. Нет, этого я допустить не мог.
Эрвин перевернул страницу. Там был почему-то изображен шут в колпаке с бубенцами. Не Менсон Луиза, а просто скоморох, каких порой увидишь на рыночной площади.
— Чтобы поймать зверя, сестрица, нужна приманка. Животное ловят на пищу, человека — на чувства. Это к слову о моих изречениях, достойных цитаты… Я допустил следующее: раз Кукловод так жаждет власти, то он крайне тщеславен. А я отнял у тщеславного человека его мечту. Он построил лесенку к трону — я взошел на нее. Он привязал ниточки к конечностям куклы — я дергаю за них. Меня зовут лучшим на свете полководцем и политиком… Меня, не Кукловода! Это должно быть очень обидно! А что может быть еще обиднее?
Эрвин заглянул в лицо Ионе. Глаза горели, как светлячки.
— Ну же! Подумай, ответь!
— Обиднее, чем проиграть великому полководцу? Наверное, проиграть ничтожеству…
— Да! Именно! А теперь опиши мне ничтожество. Такое, какому ты ни за что не захотела бы уступить.