Северянин уселся в кресло, развязал кожаные тесемки чехольчика, вынул и приложил к губам излюбленную дудку. Мелодия забавной моряцкой песенки «Чаячий скандал» заполнила купе.
— Ваш багаж, господа, — сообщил лакей в красной фуражке имперских рельсовых дорог.
Он уложил две худых котомочки в багажные сундуки, поклонился и вышел. Лишь тогда Дед дал ответ:
— Поскольку мост через Бэк все еще разрушен, то вагон пойдет в объезд через Маренго, и путь до столицы займет целых четыре дня. А у тебя, Ворон, как я заметил, нет с собою хорошей книги, так что ты рискуешь заскучать в дороге. Вот я и дал тебе пищу для размышлений, ибо она — лучшее средство от скуки.
— Ха. Ха. Благодарю, Дед. Спас. Без тебя мне совсем не о чем подумать было.
— А желаешь знать, о чем я думаю?
Марк поперхнулся.
— Ты?.. Скажешь мне, о чем думаешь? Это больше не чертов секрет?!
— Никогда не было секретом, а тем паче — чертовым. Не желаю иметь с чертями ничего общего, особенно — секретов.
— Ну и о чем же ты думаешь?
Дед приложил к губам чимбук и затянул «Скитания Якова» — могучую балладу, за много веков существования так и не встретившую того, кто сумел бы дослушать ее до конца. Марк ухмыльнулся и со словами: «Люди не меняются», — откинулся на спинку кресла.
Лакей принес приветственный кувшин вина — подарок имперских рельсовых дорог пассажирам первого класса. Принес нижайшие извинения за прохладу в вагоне (хотя, по мнению Марка, тут царила шиммерийская весна). Пообещал, что отопление разожгут сильнее, едва поезд отправится, а случится это с минуты на минуту. Спросил, желают ли господа пассажиры сделать заказ в купе или отобедать в трапезном вагоне. Получив и запомнив заказ, ушел. Его место тут же занял собрат по ремеслу. Первый лакей был рыжим шейландцем, а второй — курчавым брюнетом из Короны, но одинаковые форменные фуражки делали их почти неотличимыми. Марк подумал, что, пожелай он ограбить поезд, непременно надел бы такую вот красную фуражку с бляхой да жилетик с латунными пуговицами — и стал бы незаметен, как стоячий воздух. Лакей тем временем проверил размещение вещей — не упадет ли что-нибудь при начале движения? Предупредил господ пассажиров, что нижнее багажное отделение и конский вагон будут недоступны вплоть до следующей станции, и если что-нибудь, хранимое там, может понадобиться, то лучше приказать извлечь его прямо сейчас. Вопреки тревоге, Марк не удержался от шутки: для каких нужд в купе может понадобиться конь? И поместится ли он сюда? Ставились ли опыты? Лакей заверил без тени усмешки, что размещение лошадей в купе недопустимо, однако встречаются люди, настолько привыкшие путешествовать верхом, что начинают мучительно скучать по коню, едва только состав приходит в движение. Потому на крышах вагонов сделаны сообщающиеся балкончики, по которым можно дойти до подвижной конюшни и сверху поглядеть на своего любимца, убедиться в его благополучии.
— Перекинуться парой слов… — поддержал Марк.
— Совершенно верно, сударь. И коню, и хозяину так спокойнее.
Не запятнав свою репутацию ничем, похожим на юмор, лакей откланялся. Несколько минут спустя еще один прошествовал по коридору, позванивая в колокольчик и декламируя: «Миледи и милорды! Будьте осторожны, поезд отправляется!» С перрона ему вторили станционные глашатаи: «Столичный экспресс выходит в дорогу! Желаем счастливого пути!» Провожающие прижимали ладони к груди несколько усталыми жестами: за прошедшие полчаса все успели напрощаться вдоволь. Барышни помахивали платочками, соревнуюсь в живописности движений. Несколько мальчишек перемигивались, готовясь бежать наперегонки с составом. Чья-то собачка обрывала поводок, тщась прыгнуть под колеса…
Наконец, вагоны содрогнулись, скрипнули рессорами, вдоль поезда пробежал низкий гулкий перестук чугунных сцепок, состав издал гудок — и тронулся с места. Перрон с мальчишками, собачками, барышнями, носильщиками, сторожами, тележками поплыл назад мимо окон.
Лишь тогда Дед прервал игру и сказал:
— Я думаю о том, почему мы едем в Фаунтерру.
Марк опешил.
— Зачем ты думаешь об этом, коли знаешь ответ? Мы едем с докладом к герцогу Эрвину!
— С докладом — о чем?
— Что это значит — о чем?! — Марк выпучил глаза. — У вас на Севере «о чем» значит что-то другое, чем в Короне? Ведь если это наше обычное столичное «о чем», то ответ тьма сожри, очевиден!
Дедовы кустистые брови сошлись как-то по-особому хмуро.
— Может, и очевидность на Севере иная. Опиши-ка, Ворон, что тебе очевидно.
— Что очевидно?! — Марк растопырил пятерню перед дедовым носом и принялся загибать пальцы. — Ну, хорошо. Вот что мне ясно, как день. Банда, которая похитила Предметы, не затаилась в темной норе, а орудует в Альмере, как у себя дома. Это раз. Персты Вильгельма у подонков при себе: превратить человека в горстку пепла — им раз плюнуть. Это два. А вот и три: главная цель банды — какой-то Абсолют. Что оно такое — несложно догадаться: идово оружие! Один из Предметов Династии, ради которого и затеяно было все похищение. И судя по тому, с какой помпой об этом Аюсолюте говорится, это тебе не просто Перст Вильгельма. Абсолют, по всему, — такая штука, что может спалить целую армию или город! Соображаешь, Дед? Один выстрел — нет войска! И Абсолют этот, может статься, уже в руках банды! Скажи теперь сам: захочет герцог Эрвин узнать о таком?
Марка передернуло от собственных слов. Положа руку на сердце, он был очень рад, что прямо в данную минуту удаляется от центра Альмеры со скоростью мчащейся галопом лошади.
Однако Деда упоминание Абсолюта не лишило спокойствия.
— Чужая душа — потемки, — отметил северянин. — Сложно судить наверняка, чего захочет либо не захочет герцог. Но будь я на его месте, наверняка пожелал бы узнать, чьи руки держат идово оружие. А также — что изображено на схеме, которую видел Инжи Прайс.
Марк отмахнулся.
— На схеме, наверное, был способ говорить с Предметом. Либо — место, в котором Абсолют спрятан. Но какая к чертям разница, если схема сгорела?! Нет от нее толку!
— А кто владеет синей бандой и Перстами, и Абсолютом? Сможешь ли ответить?
— Да какая разница! Ты вообще не понимаешь ситуации! Есть смысл искать преступника, если потом сможешь арестовать его и отдать под суд. Но этого злодея не победить никак! Дед, я видел в Запределье, как целый форт исчез в никуда! Понимаешь, что такое форт? Стены, башни, казармы! Был — и не стало, только яма на том месте! И это сделал еще не Абсолют! И форт, и Предмет, который его уничтожил, были для злодея разменной монетой. Абсолют же — подлинная ценность. На что он тогда будет способен с Абсолютом? Какая армия, какие кайры его остановят?! Неважно, кто Хозяин Перстов. Лучшее, что может сделать герцог, — это приготовиться стать его вассалом. И как можно быстрее убраться из столицы.
— Как ты из Алеридана? — уточнил Дед.
— Не вижу ничего плохого в нашем бегстве. Лично мне спокойней с каждой милей пути, прямо дышится легче. А тебе — нет?
— Думаешь, он испытает свой Абсолют именно здесь, в Альмере?
— Отчего нет? Когда сожгли Эвергард, вышло очень эффектно: испугались все, кто должен был. А грохнуть прямо столицу — скверная идея: где же потом править? Я думаю так. Едва Хозяин Перстов изучит Абсолют и научится с ним говорить, как выберет какой-нибудь заметный город и сровняет с землей. После этого в Поларисе воцарится новый император… Или Праотец, или бог — уж не знаю, какой титул он выберет. А у герцога будет выбор: сбежать на Север и не показывать носа, либо преклонить колено перед богом-императором. Ну, или принять героическую, но идиотскую смерть.
— Хм…
Дед поскреб щетину на шее, минутку поразмыслил.
— Припомни, Ворон: рассказывал ли я тебе историю про глухого слугу?
— Мне кажется, ты уже все истории на свете рассказал.
— А была ли среди них та, что про глухого слугу?
— Ну-уу… Как шиммерийский богач нанял тугоухого парня. Велел ему подмести двор, а слуга вместо этого покрасил дом. Вышло очень здорово, и хозяин его наградил… Ты об этой истории?
— Да, Ворон. Я тогда забыл сказать, но теперь обращу твое внимание: такая история могла случиться лишь на Юге. В Первой Зиме, коль тебе велят мести двор, — ты метешь, пока не станет чистым, как зеркало у барышни. Велят покрасить дом в полоску — красишь, и именно в полоску. Велят отобрать кость у здоровущего голодного пса — идешь и отбираешь. А ноешь и жалуешься только в одном случае: если твой лорд приказал тебе ныть и жаловаться.
Марк поморгал, навел резкость, присмотрелся к Деду повнимательней — не шутит ли? Отнюдь. Старик выглядел предельно серьезным.
— Ты хочешь сказать, нам следовало остаться, разыскать синюю банду и отнять Абсолют?
— Я хочу сказать, северяне не прощают невыполнения приказов. А изо всех причин невыполнения суровей прочих карается трусость.
— Если твой дом загорится, ты останешься внутри, чтоб доказать смелость, или выбежишь из огня?
— Я попробую его потушить.
— Ну, и туши, коль умеешь! — вызверился Марк. — Останься и туши, сколько угодно! Вот только я не заметил с твоей стороны возражений, когда покупал билеты на поезд.
Северянин ткнул чимбуком Марку в нос.
— Послушай-ка, Ворон. Не люблю говорить о себе, но будет польза, если ты кое-что узнаешь. Есть у меня правило: не возражать и не спорить. Спор — дело пустое. Нет толку переубеждать кого-нибудь. Гораздо полезнее — согласиться и поддержать человека, дать ему раскрыть характер, проявить свои черты в полной мере. Общаясь с тобой, Ворон, я так и поступал: позволял делать то, что свойственно твоей натуре.
— И что же ей свойственно, позволь узнать?
Дед пожал плечами:
— Трусость.
— Я — трус?! Из-за того, что остерегаюсь Абсолюта?!
— Ты был трусом всегда, сколько тебя знаю. Что бы ты ни делал, всегда поступал с оглядкой на кого-нибудь, кто сильней тебя. На владыку, на герцога Эрвина, на банду… Делая что-нибудь, ты думаешь сперва: «Понравится ли это герцогу?», а уж потом: «Правильно ли это?» Ты не верил, что сможешь вернуть Предметы, но все же взялся за дело — поскольку герцог настаивал. Ты хотел искать убийцу Адриана — и, возможно, нашел бы, если б рискнул пойти своим путем. Но ты прогнулся перед герцогом — и взялся за поиск Предметов.