— В любом отделении банка ассигнация может быть обменяна на серебро или золото эквивалентной суммы. Либо сама по себе использована для платежа.
Мира начинала осознавать.
— То есть, этим листком я могу расплатиться вместо сотни эфесов?
— В любом городе, где известны наши банки. Стало быть, в любом городе Земель Короны.
— Хотите сказать, это — деньги из бумаги?
— Из очень красивой бумаги, ваше величество, — Конто отвесил поклон.
Никогда прежде Мира не видела подобного; встречала лишь обычные векселя — по сути, долговые расписки.
— Давно ли существует это изобретение?
— Пять лет, ваше величество. С тех пор, как развитие типографской техники сделало возможной столь сложную печать.
В голосе Конто слышалось меньше гордости, чем требовала фраза.
— Существует подвох?..
— Абсолютно никакого, ваше величество!
Фергюсон перебил:
— Простите нашего недостаточно мудрого конкурента. Он отчего-то считает лицемерие хорошим тоном. Ваше величество не ошиблись: хождение ассигнаций очень ограничено. Мещане воспринимают их недоверчиво, в работе с мелкими обывателями годится только серебро. Но для платежей на высоком уровне — как в нашем с вами случае — бумажные деньги гораздо удобней и практичней. Согласитесь, ваше величество: ценные бумаги легче хранить и считать, нежели серебро.
— Весь бюджет двора — в одной шкатулке, — добавила Дей, — а не в чудовищных сундуках с амбарными замками.
Они ушли, а Мира задумалась. Плохо быть невеждой. Двести тысяч — много это или мало, по меркам государства? Годовая четвертина — выгодный процент или грабительский? К стыду своему, Мира не имела понятия. Однако идея бумажных денег пленила ее. Мира получала странное удовольствие, держа ассигнации в руках. Быть может, дело в ее страсти к книгам и всему, отпечатанному на бумаге. Или в номиналах бумаг: двести эфесов — намного больше, чем когда-либо попадало в ее руки. А может — вернее всего — в свободе, какую обещали ассигнации. Золото — тяжелое, громоздкое, притягательное для воров. А эти два листка, сумма на пару лет жизни, легко поместятся в девичью перчатку. Можно взять только их, ничего больше, — и отправиться куда угодно. Свобода! Бекка Литленд — вот кто оценил бы!
К слову, от Литлендов подозрительно долго не было вестей. Пришли только официальные соболезнования о смерти Адриана и поздравления с коронацией. То и другое — голубиной почтой. После — ничего, ни слова из Мелоранжа. Мира посылала туда запросы и не получала ответов. Она старалась не тревожиться: как никак, Адриан разбил кочевников. А в Мелоранже, кроме полков Литленда, стоит немалая армия шиммерийского принца. Остаткам орды никак не победить. Наверное, молчание Бекки объясняется тем, что она сейчас в пути. Быть может, со дня на день появится во дворце вместе с послами Литленда! Мира расцветала при этой мысли.
И действительно, вскоре ее посетила очень высокородная гостья. Однако, не с Юга, а с противоположной стороны света.
«Ориджины прибыли в Фаунтерру: оба старших и сестра», — писал баронет Эмбер. — «Остановились в городском имении, завтра пожалуют ко двору. Что-то они…»
Письмо кончалось недомолвкой. Что-то они темнят? Затевают? Предпримут? Миру встревожило это. И троеточие в конце, и сама встреча с Ионой Ориджин. От одного имени вспыхнула цепочка других: Виттор Шейланд, Мартин Шейланд, Инжи Прайс, Линдси. Подвалы Уэймара. Эликсир бессмертия…
Дворцовая праздность была хороша одним: отвлекала от тяжелых мыслей. Но теперь мысли вернулись — Северная Принцесса привезла их с собой.
Странно: брат был мятежником, врагом Адриана и причиной большинства бед, однако Миру повергала в смятение сестра. К Эрвину чувство одно и вполне понятное: злость. К Ионе — сумрачная смесь: уважение, непонимание, проблеск надежды, эхо пережитого ужаса, и еще одно, в чем не хотелось признаваться. Когда две леди Ориджин вступили в тронную залу, Мире сделалось зябко. Неожиданно остро она ощутила свою уязвимость. Укутаться бы в плед, залезть отцу на руки…
— Леди София Джессика, леди Иона София, я рада приветствовать вас при дворе.
Дамы сделали реверанс. Обе одеты в черное почти без украшений. У Ионы — белый платок на руке: как проблеск среди траура.
— Всей душою мы соболезнуем вашей утрате, — начала дочь.
Мать продолжила:
— На этой войне обе стороны потеряли так много, что мы не имеем права радоваться победе.
В отличие от вашего сыночка — он только и делает, что празднует!.. Однако Мира сдержалась:
— Благодарю вас и разделяю ваши чувства.
— Однако война окончена, и тьма позади. Наступил рассвет: новый день, и новый год, и новое царство. Мы поздравляем ваше величество с новым светом, пришедшим в мир.
Леди София Джессика с поклоном протянула Минерве шкатулку.
— Позвольте преподнести вам подарок по случаю коронации.
Со словами благодарности Мира открыла шкатулку: там был янтарь, в котором застыло не насекомое, а крохотный нежно-голубой цветок.
— Эта диковинка природы — символ начала вашего правления, — сказала леди София. — Все великое на заре своей выглядит хрупким и уязвимым. Позже, окрепнув, станет вызывать восторг, уважение, зависть… Меж тем подлинное чудо, достойное восторга, — зарождение, а не развитие. Этот новорожденный цветок по-своему более велик, чем все сады мира.
Владычица вздрогнула при слове «уязвимость», и до конца поздравления не избавилась от холодка в спине. Было нечто пугающее в изысканной утонченности леди Софии. А может быть, дело просто в платье: черный цвет напоминал Мире войну.
— Премного благодарна вам, леди София.
— А это — мой подарок вашему величеству, — Иона сняла с запястья белый платок и подала Мире. — Хочу, чтобы он напоминал вам: не бывает абсолютного мрака. В любой тьме обязательно найдется светлое пятно. Если вы не видите его, то лишь потому, что свет — внутри вас.
Душевность поздравления выбила Миру из колеи. Это был жест близости, чуть ли не интимный, напомнивший их последнюю встречу. Мире было бы куда уютнее в прохладной манерности, в протокольных церемониях. Она спешно переменила тему:
— Леди София Джессика, я слышала о беде, постигшей вашего лорда-мужа. Сочувствую вам, искренне надеюсь на улучшение его здоровья.
Леди София коснулась взглядом белого платка:
— Ваше величество, мы с Десмондом искали хотя бы проблеск света в том, что с ним случилось. И сумели увидеть даже два солнечных блика. Первый в том, что мы с мужем стали намного ближе. Второй — понимание истины: тело вторично и незначимо, лишь душа — подлинная драгоценность.
И снова ответ близкого человека. По протоколу полагалось только: «Благодарю, ваше величество». Но теперь за откровенностью леди Софии Мира углядела тень недосказанного. Вспомнилась записка: «Что-то они скрывают…» Мира почувствовала себя уверенней. Интриги и тайны — ее стихия, в отличие от душевности.
— Леди Иона, как поживает ваш лорд-муж? Когда он меня посетит?
— К сожалению, нескоро. Он остался в Уэймаре.
— Граф Виттор не счел нужным поздравить меня?
— Графа Виттора удержали дела.
— А как поживает его брат?
Иона заледенела. В лице Северной Принцессы ничто не изменилось, однако Мира знала ее достаточно, чтобы ощутить волну холода.
— Мартин Шейланд также в Уэймаре, жив и здоров.
Вот как!..
— Очень жаль. Будет сложно учинить суд в отсутствие обвиняемого.
Леди София Джессика ответила вместо дочери:
— Ваше величество, не стоит судить на рассвете. Бывает время тьмы и время солнца. Когда приходит второе, не нужно его омрачать.
— Вы просите, миледи, или настаиваете?
— Я лишь советую. Любому пришлось бы сложно на вашем месте, юной девушке — в особенности. Если вам понадобится совет зрелой женщины — в любой час можете рассчитывать на меня.
Леди София подняла палец и добавила:
— Но только не ждите советов о моем сыне! Совершенно непонятное существо. Я сама в нем никак не разберусь.
Шутка смягчила напряжение. Мира сдержанно улыбнулась, Иона замерцала теплым светом — как и всегда, едва речь заходила об Эрвине.
— Леди Минерва, — сказала Иона, — поверьте, во мне ничто не изменилось. Я вам по-прежнему не враг.
Леди Минерва!.. Будто перышком по струнам души… Поддавшись внезапному порыву, Мира сказала:
— Завтра состоится премьера в Большом Коронном Театре. Позвольте пригласить вас в мою ложу.
Иона не успела ничего ответить — мать всплеснула ладонями и ахнула от восторга:
— Театр! О, боги! На свете нет ничего прекраснее! Ни один мой визит в столицу не обходится без него! Знает ли ваше величество, сколько лет и сил я положила на создание в Первой Зиме театральных традиций? К ужасу моему, развитие идет мучительно медленно… Завтра меня ожидает вечер сладкой боли. Наслаждение высоким искусством — и мука от мысли, как нещадно отстает Север. Ваше величество, во время спектакля я не смогу хранить хладнокровие! Пока не поздно, отмените приглашение, чтобы не попасть под брызги фонтана моих эмоций!
Северная Принцесса не без труда прервала монолог леди Софии:
— Если захотите услышать миллион слов о театре, моя леди-мать к вашим услугам в любое время дня и ночи.
Мире подумалось, что многословие Софии Джессики — мудрое искусство: остатки льда растаяли, враждебность испарилась. Сложно было не испытать симпатии к этой женщине.
— Леди София, я с радостью выслушаю все слова о театре, какие вам захочется сказать. И мое приглашение, конечно, в силе.
— Как прекрасно!..
— Также хочу передать вашему сыну мои извинения. Около недели назад он обсуждал со мною ряд сложных вопросов, и я до сих пор не высказала свои соображения. Но сейчас у меня появились некоторые мысли о кандидатурах казначея и управителя налогов. Я поделюсь с лордом Эрвином перед спектаклем либо после — как ему будет угодно.
— Вы дадите моему сыну совет о финансах?.. О, ваше величество безгранично добры! Двести шестьдесят лет назад почил последний лорд Ориджин, хоть что-то смысливший в экономике. О нем сложены легенды, которым ныне почти никто не верит… Если вы поможете Эрвину разобраться с казной, то окажете неоценимую помощь ему, Империи Полари, Дому Ориджин и — главное — театральному искусству северных земель!